Что, если бы совет в Филях решил дать Наполеону бой под Москвой

Пожертвовав «древней столицей», Кутузов сохранил стратегическую инициативу, которая позволила ему победить. Что было бы, если бы совет в Филях принял иное решение?

Что произошло?

Как известно, во Франции Бородинская битва считается победой Наполеона. Они называют ее «Bataille de la Moskova», и эти слова выбиты золотыми буквами на могиле Бонапарта, занимая свое место в длинном списке его военных триумфов. В России бытует мнение, что если Бородинское сражение и не было выиграно, то точно не было и проиграно. Чтобы не влезать с головой в бесконечный спор историков, обозначим итог битвы так: поле боя осталось за французами, что позволяет им считать себя победителями, Кутузов сохранил после сражения боеспособную армию, что совершенно точно не может расцениваться как поражение.

Бородино можно расценивать как стратегический успех Наполеона. Дорога на Москву была ему теперь открыта, а русские полководцы, сидя в крестьянской избе Андрея Фролова, вынуждены были решать крайне трудный вопрос — что делать дальше? Дилемму очень точно обозначил Леонтий Беннигсен: дать бой на невыгодной позиции или сдать неприятелю Москву. Сейчас, двести лет спустя, нам, конечно, легко судить, тогда же Кутузов, Барклай, Ермолов и остальные выбирали, по сути, из двух кошмарных зол. Первое: потерпеть, скорее всего, неминуемое поражение и лишиться армии (а затем и Москвы). Второе: сдать «древнюю столицу» без боя, что для русского офицера как минимум стыдно. Об этом «стыдном» говорили и сторонники немедленной атаки на Великую армию Наполеона. Среди таковых были сам Беннигсен, а также Коновницын, Уваров, Дохтуров и, конечно же, Ермолов. За отступление высказались Толь, Раевский, Остерман-Толстой и, пусть не напрямую, Барклай-де-Толли. В конце концов Кутузов пришел к выводу, что сражение лучше не давать, рассудив, что захват Москвы не даст Наполеону особенных преимуществ, а скорее пойдет ему в минус. Это решение во многом предопределило исход войны.

Могло быть иначе?

Михаил Илларионович Кутузов.

Вполне. У нового сражения было очень сильное лобби в лице авторитетных и прославленных военачальников. Беннигсен успел даже найти для предстоящей битвы позицию, и неважно, что Барклай-де-Толли нашел ее далеко не самой неудачной. Ермолов, Коновницын и остальные сторонники немедленного нападения не могли не понимать, что риск поражения чрезвычайно велик и что это самое гипотетическое поражение вполне может обернуться крахом и поражением в войне. При этом русская армия была измучена Бородинской битвой и переходом к Москве, а также обескровлена гибелью многих командующих, самым известным из которых является, вне всякого сомнения, Петр Багратион.

Да, многие опытные генералы готовы были рискнуть ради того, чтобы не сдавать Москву без боя. Контаргумент — поражение в новом сражении оставит Россию беззащитной и позволит Наполеону беспрепятственно двинуться на Петербург — был достаточно силен, но пыла сторонников атаки не остудил. Дело в том, что город на Неве не был так беззащитен, как принято считать. В июле 1812 состоялась исключительно важное, но почему-то совершенно забытое сражение — битва под Клястицами, в которой Петру Витгенштейну удалось остановить маршала Удино, чей корпус двигался как раз на Петербург. Прорвись тогда французы к берегам Невы, и война пошла бы по совершенно другому сценарию. Победа Витгеншнейна не только отвела прямую угрозу от столицы империи, но и развязала Кутузову руки в борьбе с Великой армией. К слову, Наполеон от идеи идти из Москвы на Петербург отказался довольно быстро. Его отговорили маршалы. Они убедили Бонапарта, что поход на север в условиях наступающей зимы погубит Великую армию. И в этой ситуации многие русские генералы готовы были рискнуть. К счастью, на такой шаг не готов был пойти сам Кутузов, который вообще не был сторонником открытых боев и даже сражение при Бородине дал по необходимости, поддавшись огромному давлению.

Что изменилось бы?

Пожар в Москве.

Вопреки распространенному мнению, Наполеон вовсе не собирался полностью завоевывать Россию, менять Александра I на кого-то из своих родственников и вести Великую Армию за Урал. Такой план, возможно, и зрел у него в голове, но в 1812-м он реализовывать его явно не собирался. Бонапарт хотел принудить Россию к выгодному для него миру и рассчитывал закончить кампанию очень и очень быстро. Взяв Москву, Наполеон рассудил, очевидно, что цели достигнуты. Он трижды предлагал Александру мир, последовательно смягчая его условия. Бонапарт и не догадывался, что заключать с ним мир никто не собирается. Александр попросту не ответил на эти предложения. Другое дело, что потеряй Кутузов армию, и император не мог бы игнорировать предложения корсиканца. Условия мира были бы, скорее всего, следующими: отторжение от России Литвы и, главное, присоединение России к континентальной блокаде Великобритании. Континентальная блокада — система санкций, которые Наполеон ввел против своего главного врага (им была как раз Великобритания), и Бонапарт остро нуждался в том, чтобы Россия эти санкции поддержала. По Тильзитскому миру Александр уже взял на себя обязательства не вести с британцами торговых дел, но России это было настолько невыгодно, что она нарушала эти обязательства при каждой возможности.

В итоге Россия точно не была бы завоевана, а династия Романовых сохранила бы свое положение. Империя потеряла бы Литву и понесла бы серьезный экономический и психологический ущерб, что неминуемо привело бы к ее ослаблению. Имен Кутузова, Багратиона, Барклая мы бы сейчас не помнили. «Бородино» Лермонтова и «Войну и мир» Толстого, вполне вероятно, не проходили бы в школе. Наполеон продержался бы на троне куда дольше реального срока. Великобритании пришлось бы завязаться в узел, а Австрия и Пруссия, втайне ненавидя Бонапарта и его экспансию, остались бы его сателлитами.