Инструкция от сказочника Евгения Шварца, как не стать Драконом, победив его

Главрепертком промахнулся

ельзя сказать, что антигосударственная диверсия Евгения Шварца была предотвращена в зародыше. Можно сказать обратное.

Шел 1944-й год, война близилась к победному окончанию. Драматург Евгений Шварц в городе Сталинабаде дописывал свою новую пьесу, которую сам автор замыслил исключительно антифашистской.

Таковой ее писал, вдохновляясь победными сводками от советского Информбюро.

Таковой ее счел, когда поставил точку.

Самое неожиданное, что таковой ее сочли проницательные товарищи из Главреперткома – органа, о суровости которого в кругу советских деятелей культуры сложены малоприятные легенды.

В апреле 1944-го худрук ленинградского Театра Комедии Николай Акимов радостно телеграфировал из Москвы в Сталинабад Шварцу:

«Пьеса блестяще принята Комитете возможны небольшие поправки горячо поздравляю Акимов».

Акимов Николай Павлович давно жил ожиданием «Дракона», чтобы посчитаться на сцене со всеми драконами. Потому особенно азартно пробивал пьесу в высоких московских кабинетах. Добивался он и возможности начать сезон гастролями в Москве - и непременно премьерой «Дракона».

Премьера в Москве - его ход конем. В случае успеха в столице театр мог рассчитывать и на терпимое отношение ленинградского партийного начальства, с которым у худрука были проблемы.

И поначалу все складывалось как нельзя лучше. Гастроли утверждены, пьеса не просто блестяще принята, но и с благословения идеологического руководства размножена Всесоюзным управлением по охране авторских прав, благодаря чему автору посыпались предложения поставить «Дракона» от нескольких ведущих театров страны. В частности, пьесой серьезно заинтересовался Вахтанговский, Камерный, а также театры Охлопкова и Завадского.

Вот тут-то и вышла серьезная неприятность.

Привет от «первого ученика»

К несчастью, пьесой заинтересовался писатель Сергей Бородин, автор нескольких исторических романов (самый известный из них – «Дмитрий Донской», за который он и был удостоен Сталинской премии). К тому же он считался знатоком в области юго-восточной фольклористики. Была у него и еще одна заслуга перед отечественной культурой: он, по свидетельству драматурга Александра Гладкова, принял посильное участие в трагической судьбе Осипа Мандельштама.

О Бородине в дневнике того же Гладкова сказано: «Вообще, был подлецом, но скрывал это». Может, и скрывал, но это не всегда ему удавалось. По крайней мере, не в том случае, когда он поспешил с рецензией на пьесу «Дракон».

Рецензия, опубликованная в газете «Литература и искусство», называлась «Вредная сказка»: ее стоило бы перепечатать целиком как образец квалифицированного доноса. Но я, пожалуй, ограничусь несколькими цитатами.

Рецензент догадался, что «Дракон палач народов». Дальше у него вопрос: «Но как относятся к нему жители города, которых он угнетает? Тут-то и начинается беспардонная фантазия Шварца, которая выдает его с головой. Оказывается, жители в восторге от своего дракона… Мораль этой сказки заключается в том, что незачем, мол, бороться с драконом – на его место встанут другие драконы помельче; да и народ не стоит того, чтобы ради него копья ломать; да и рыцарь борется только потому, что не знает всей низости людей, ради которых он борется».

Заступившись за народ, и не замечая собственной низости, автор рецензии драматически вопрошает: «Каким надо обладать черствым сердцем, как далеко надо было оказаться от общенародной борьбы с гитлеризмом, чтобы сочинить подобную дракониаду».

И вердикт: «Сказка его – это клевета на народы, томящиеся под властью дракона, под игом гитлеровской оккупации, народы, борющиеся с гитлеровской тиранией. Затем и понадобился автору язык иносказаний, сказочная вуаль, наброшенная на пацифистские идейки».

Под «сказочной вуалью» проступает и образ автора рецензии. Это он, писатель Бородин, оправдывается перед Будущим за свой текст: «Нас так учили». Будущий Ланцелот – писателю Бородину: «Всех учили, но почему ты оказался первым учеником, скотина».

Дракон VS «Дракона»

Рецензия «первого ученика» оказалась ударом ножа в спину рождающемуся спектаклю. Но рана была не смертельной - режиссер уже вовсю репетировал. В мастерских МХАТа и Вахтанговского театра в обстановке повышенной секретности строились декорации и делалась бутафория для спектакля.

Но статья о «Вредной сказке» не осталась незамеченной наверху. И оттуда повеяло холодом на членов Главреперткома. Спектакль разрешено было сыграть ограниченное количество раз. Сыграли его летом 1944-го трижды. Один из показов прошел на публике. По свидетельству многих просочившихся в зал, прошел с невероятным успехом.

Видимо, это и предрешило участь сценического «Дракона». Сцена выдала авторов (драматурга и режиссера) с головой. Клевета на советский народ и советские реалии оказалась святой правдой, чему неопровержимым свидетельством стали смех и аплодисменты в зале – зрители узнавали себя в незамутненном зеркале сказки.

Сразу поставить крест на спектакле чиновники от культуры не решились, они еще помучили автора требованиями бесчисленных поправок. Шварц еще раз переписал два последних акта. В ноябре он прочел пьесу в Комитете по делам искусств. В своем дневнике записал:

«Выступали Погодин, Леонов – очень хвалили, но сомневались. Много говорил Эренбург. Очень хвалил и не сомневался».

Эренбург объяснял символику образов в пьесе: Дракон – это Гитлер, Ланцелот – народ, Бургомистр – Запад, пожелавший присвоить себе честь победы над мировым злом.

Из воспоминаний Ильи Эренбурга о том же заседании:

«Защищал пьесу Н.Ф. Погодин, страстно говорил С.В. Образцов. Никто из присутствующих ни в чем не упрекал Шварца. Председатель Комитета казалось, внимательно слушал, но случайно наши глаза встретились, и я понял тщету всех наших речей».

Нельзя сказать, что сам автор был настолько наивен, чтобы не ведал о двусмысленном толковании своей пьесы. И он сделал все возможное, чтобы конкретизировать направленность ее сатиры: фамилии и имена сказочных персонажей – немецкие (Шарлемань, Генрих, Эльза), должность главы города тоже немецкая – Бургомистр.

Со своей стороны режиссер столь густо насытил театральными аттракционами и трюками сценическое действо, что Евгений Львович при первом прогоне был несколько смущен; ему показалось, что слишком яркая зрелищная форма будет отвлекать зрителя от смысла.

Сволочь в хорошем смысле

Но от смысла она не отвлекла ни зрителей, ни ответственных партийных функционеров. В декабре вышло высочайшее повеление: спектакль играть не разрешается.

Народная сказка при содействии талантливого сказочника такая хитрая сволочь (в хорошем смысле этого слова), что при всей своей наружной лживости содержит в себе оскорбительный намек на истину в последней инстанции.

Истина состояла в том, что тоталитарные режимы, несмотря на самые категорические идейные расхождения и политические противоречия, все-таки сходны в основе государственного устройства. Бдительные цензоры и предупредительные доносчики хорошо знали, чье мясо съели.

Сталинизм не умер и после смерти Сталина.

Акимов через 18 лет попытался еще раз поставить «Дракона».

Поставил с потерями в тексте - по требованию цензуры. И с некоторыми дополнениями, опять же по хотению ее, цензуры. Спектакль должен быть предварен лицом от театра. Выходил на сцену перед занавесом актер и объяснял зрителям исключительно антифашистскую направленность разыгрываемого действа. А под занавес действа на сцене царил праздник по случаю победы над трехглавым Дра-дра.

И все равно недолго музыка играла. Советский режим в третий раз расписался в своей тоталитарной сущности, запретив «Дракона».

Прощаясь со спектаклем, режиссер грустно пошутил:

«Если вы хотите собирать незабудки на железнодорожной насыпи, лучше это делать либо до, либо после прохождения поезда».

Дракониада. Продолжение следует

Прошло еще чуть больше четверти века и «Дракон» пробился к массовой аудитории в рамке киноэкрана. Фильм «Убить дракона», снятый Марком Захаровым в сотрудничестве с Григорием Гориным, не рассердил начальство, но и особо не заинтересовал публику.

Советский Дракон в 1988-м был уже на издыхании, да и народ уже утратил какую-либо трепетность перед ним. Поезд вроде бы не только прошел, но и ушел.

Мы думали, что навсегда.

В том же году, что и «Убить дракона», вышла на экраны картина Вадима Абдрашитова «Слуга» -- еще одна притча о драконовской тирании. А если напомнить, что тем же годом датировано первое издание на русском языке антиутопии Евгения Замятина «Мы», вслед за которой, в 1989-м году широкая публика смогла прочесть еще одну антиутопию – роман Джорджа Оруэлла «1984», то возникнет впечатление, что еще до протокольного скончания советского дракона, он эмоционально и морально был бесповоротно побежден.

Так тогда казалось.

Нынче так не кажется.

Пророческий потенциал шварцевской пьесы еще не исчерпан - как, впрочем, и той древней легенды о Драконе, которой вдохновлялся Евгений Шварц.

Тот фольклорный дракон был непобедим в силу того, что рыцарь, повергший огнедышащее чудовище, сам становился чудовищем. Захаров и Горин сочинили финал более близкий к отечественным реалиям.

Их Дра-дра, изгнанный из Города, собирает вокруг себя стаю ребятишек и запускает в небо бумажного Дракона. Пока это только игра.

…Когда-то нам казалось, что достаточно выдавить из себя раба по капле.

Потом – убить дракона.

В конце прошлого века – дракона убить в себе.

Сегодня мы в себе воспитываем, холим и лелеем дракона.

Верно, подросло то поколение ребятишек, с которым забавлялся Дракоша из фильма Марка Захарова.

Другой шварцевский персонаж, Шарлемань, не ошибся, когда предрек: «Зима будет длинной. Надо приготовиться».

Мы не приготовились.