Братания солдат на российско-германском фронте Первой мировой

Ротмистр Сумского гусарского полка В. С. Литтауэр вспоминал, находясь в эмиграции:

«В начале декабря наш полк стоял в деревне Куссен… На нашем участке фронта царило временное затишье. Как-то утром на нейтральную полосу выехал немецкий улан с копьём, к которому был привязан белый флаг, и положил на землю пакет и письмо. Письмо, адресованное офицерам нашего полка, было составлено в вежливой форме. В пакете находились сигары и коньяк. Через какое-то время… мы пригласили их встретиться в полдень на нейтральной полосе. По три офицера с каждой стороны встретились и даже вместе сфотографировались. Мы говорили о чём угодно… но ни словом не упомянули о войне. Прощаясь, договорились встретиться на следующий день в то же время; мы должны были принести закуску, а немцы коньяк».

Впрочем, очередной встрече не суждено было состояться. Новый командир дивизии запретил подчинённым общаться с офицерами противника, о чём русские передовые посты оповестили немцев залпом в воздух.

Генерального штаба полковник Б. Н. Сергеевский в воспоминаниях описывал организованное в декабре 1914 года на позициях 2-й Финляндской стрелковой бригады перемирие — по инициативе германских офицеров, просивших дать им возможность похоронить своих солдат. Русское командование им отказало, однако офицеры обеих армий достигли компромисса. Погребение немецких солдат взяли на себя русские. Под белыми флагами, с панихидой тела убитых были преданы земле. «Затем противники разошлись, с обеих сторон протрубили отбой и опустили белые флаги. Не прошло и 10 секунд после того как исчез флаг в немецком окопе, как с русской стороны загремели выстрелы. Германцы тотчас отвечали», — заключал описание этого эпизода Сергеевский. Несколько дней спустя германские офицеры пригласили русских на ужин, однако далее переговоры не велись.

Факт братаний, состоявшихся ещё в 1914 году, подтверждается приказом войскам 1-й армии № 377 от 29 декабря 1914 года. Вот полный его текст:

«В день Рождества Христова немцы, выйдя из своих окопов против позиций Дунайского и Белебеевского полков, стали махать белыми тряпками и подошли к реке, показывая бутылки и сигары и приглашая наших к себе.

Человек 10–15 немцев без оружия подошли к реке, сели в лодку, переправились на нашу сторону и стали заманивать к себе подошедших к берегу солдат вышеназванных полков. Несколько человек поддались на эту подлую уловку и переправились на немецкую сторону, и, что позорнее всего, – с ними переправился призванный из запаса Дунайского полка поручик Семён Степанович Свидерский-Малярчук. Все переехавшие на ту сторону наши солдаты и этот недостойный своего звания офицер тотчас были немцами арестованы и взяты в плен.

Приказав немедленно заочно судить поручика Свидерского-Малярчука полевым судом по ст. 248 кн. XXII Св[ода] В[оенных] П[остановлений] 1869 г. (смертная казнь), предписываю немедленно сообщить имена сдавшихся солдат на их родину, дабы в их сёлах и деревнях тотчас же прекратили выдачу пайка их семьям и все там знали, что они изменили своей Родине, польстившись на бутылку пива.

При повторении подобных подлых выходок со стороны немцев немедля по ним открывать огонь, а равно расстреливать и тех, кто вздумают верить таким подвохам и будут выходить для разговоров с нашими врагами. Подписал: командующий армией, генерал от кавалерии Литвинов».

К чести Свидерского-Малярчука следует отметить, что сам он считал случившееся досадным недоразумением. Незадачливый поручик неоднократно пытался бежать из плена, дабы оправдаться.

Тем не менее, этот пример отличается от прежних случаев перемирия. Воинами двигали не потребность в погребении павших – их прельстила возможность скрасить тяжкие военные будни. Данный мотив в дальнейшем становился всё более значимым.

6 февраля 1915 года датируется запись в журнале боевых действий 13-й роты лейб-гвардии Преображенского полка:

«Один солдат 15-й роты высунулся из окопа, показал газету немцу; немец, в свою очередь, поднял газету, и вот наш солдат вылез из окопа и направился к немецким окопам, немец тоже вылез из окопа и направился навстречу нашему храбрецу. Сошлись, взяли под козырёк, повидались за руку, обменялись газетами; потом немец достал флягу с коньяком, налил в стаканы, поднял в сторону наших окопов — выпил, затем налил, дал нашему солдату. Этот поднял стакан в сторону немецких окопов и крикнул: «За здоровье врага!». Выпил, потом дал наш немцу папироску, немец, в свою очередь, дал нашему папиросу, закурили, попрощались и пошли каждый в свой окоп».

Чередой братаний был отмечен и праздник Пасхи 1915 года. Русские солдаты оставляли окопы, делили с неприятелем разговение, обменивались табаком и продовольствием. На одном из участков фронта дело дошло до состязания хоров и совместных плясок под немецкую гитару!

Прошёл год, «Великое отступление» русской армии на время сменилось позиционной войной. И к Рождеству 1915 года братания возобновились, подчас не ограничиваясь разовыми встречами. Сообщения об этом поступали начальнику штаба главнокомандующего армиями Северного фронта М. Д. Бонч-Бруевичу. В форте Франц на Западной Двине стрелки 4-го батальона 55-го пехотного Сибирского полка следовали правилу «не тронь меня, и я тебя не трону». С ведома командира полка они вместо разведки буквально ходили в гости к немцам. Те не оставались в долгу, принося солдатам с собой коньяк, папиросы, шоколад. Отдельно угощения полагались русским военврачам. Враги сменялись в караулах по договорённости, и даже обменивались пленными вместо опасных вылазок за «языками».

Перемирие у форта Франц отличалось длительностью. Его начали ещё воины 53-го Сибирского стрелкового полка, стоявшие на этой позиции ранее. Поначалу командование намеревалось пресечь вопиющие нарушения дисциплины. Но обстоятельства, повлекшие их, были сильнее. Реалии войны являлись равно тяжкими для солдат обеих армий, и братания в них оказывались своеобразной формой эскапизма. Однако такая идиллия не могла продолжаться вечно, разлагающе сказываясь на дисциплине. Да и немецкие войска отнюдь не были пацифистами. Когда в мае 1916 года они заняли форт Франц, более 70 русских солдат сдались в плен.

Пасха 1916 года выявила новый уровень массовости братаний. Этот факт возмущал высших начальственных лиц русской армии, Ведь братания являлись нарушением воинских обязанностей — по сути, уголовным преступлением. Но при этом в Воинском уставе о наказаниях за них предусматривалось лишь… разжалование в рядовые.

Даже к концу 1916 года максимум, что русское командование на местах могло противопоставить склонению вверённых им войск к братаниям, это одиночные артиллерийские выстрелы по обнаглевшему неприятелю. Но даже тогда на одном участке фронта «…местами немец от нас шагов на сорок, всё слышно как разговаривает иной раз кричит: «русь иди дадим коньяку и водки, у вас нет, — а нам принеси хлеба», а наши солдаты ему в ответ «съешь Вильгельмовы я… и х…» он же по нас залп а мы ему…». На другом участке фронта: «…наши герои и немцы сошлись вместе и поздравляли друг друга, подали руки и поцеловались, они нас угощали папиросами, и водкой, и коньяком, а мы им давали нашего хлеба, который нужно было рубить топором, и им хлеб не понравился… Да, подружились с немцами».

Эти свидетельства могут выглядеть почти курьёзно, но братания к началу 1917 года стали серьёзной проблемой действующей армии. Они весьма неблагоприятно влияли на дисциплину, разлагая целые части. Противник активно использовал братания для ведения пропаганды в рядах русских войск. При этом сами немецкие генералы сознавали опасность такой политики для морали собственных воинов. Это подчеркивал никто иной, как В. И. Ульянов-Ленин, до сих пор считающийся многими агентом германского Генштаба. Он действительно делал ставку на братания. Но вплоть до Октябрьской революции доля большевистской пропаганды в событиях на фронте была невелика: над армией довлели эсеры.

Но что же толкало русских солдат к братанию начиная с 1914 года? Крупнейший исследователь данной проблематики А. Б. Асташов полагает, что их обусловил крестьянский менталитет большей части личного состава армии. «…Стремление пойти на мировую, даже простить… является одним из условий жизни в миру, на земле», – пишет он. В братаниях воплощался древний обычай побратимства, доживший до ХХ века среди западных славян, воевавших под знаменами Австро-Венгрии. Наконец, замирение с врагом позволяло обзавестись дефицитными продуктами, в том числе запрещённым на фронте спиртным. В 1917 году, с началом кризиса в тылу и на фронте, алкоголь вышел на первый план – и во множестве частей началось повальное пьянство. Однако нет никакой нужды столетие спустя упрекать в слабости духа армию, которая смертельно устала от войны.

Июньское наступление 1917 года провалилось. Армия более не могла сражаться и побеждать, что подмечал тот же Ленин. Не случайно после захвата власти он подписал декрет о демобилизации, начав строить новую армию. Но это уже совсем другая история…