Эдмунд Бланден: человек, пытавшийся разглядеть «скрытые смыслы войны»

Среди тех, кто с энтузиазмом отправился на фронт, было немало молодых интеллектуалов, и одним из них был молодой поэт Эдмунд Бланден.

Удивительно, но в Великобритании, с её мощным рабочим движением, занимавшим в целом антивоенную позицию, обращение правительства к нации в августе 1914 года привело под знамёна сначала 730 тысяч человек, прозванных, по фамилии военного министра, «новой армией Китченера», или «сбродом Китченера», как острили кадровые военные. На следующий год армию пополнил ещё миллион человек.

Среди пришедших на призывные пункты оказалось много представителей того класса, который в России назвали бы интеллигенцией. Это были прежде всего преподаватели, студенты и выпускники старых и новых университетов, колледжей, независимых частных школ (т.н. «public school»). Многие из этих людей погибли на фронтах Великой войны, что потом дало повод для рождения мифа о «потерянном поколении».

Впрочем, у этого мифа есть некоторые рациональные основания. По подсчётам историка Джея Уинтера, 12% военнослужащих из более чем 6,1 млн жителей Британских островов, оказавшихся в армии, были убиты, умерли от ран или пропали без вести. Однако доля погибших среди выпускников, например, Оксфорда и Кембриджа, оказавшихся в британской армии, была выше и составила 18–19,2% (от каждого из этих университетов в армию попали чуть больше 13 тыс. человек). Эта диспропорция была довольно хорошо заметна, поскольку питомцы этих и других университетов, также понёсших потери выше средних, были видными деятелями политики, искусства, науки и оказывали существенное влияние на общественное мнение.

Влияние это было разнообразным. Среди выходцев из старых университетов оказались те, кто попытался переплавить свой военный опыт в книги воспоминаний, ставшие бестселлерами и до сих пор занимающие почётные места на полках книжных магазинов. Это, например, «Воспоминания Джорджа Шерстона» (Memoirs of George Sherstone) Зигфрида Сэссуна, «Прости-прощай всему тому» (Good-bye to All That) Роберта Грейвза и, наконец, «Скрытые смыслы войны» (Undertones of War) Эдмунда Бландена, ставшего после выхода книги в 1928 году знаменитым в первый же день продаж. Все трое не только прозаики, но ещё и поэты, удостоившиеся почётного упоминания на специальной мемориальной каменной плите в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства.

Самый молодой из этой троицы, Эдмунд Бланден (Edmund Charles Blunden), родился в 1896 году и прошёл путь, обычный для молодого британского интеллектуала из обеспеченной семьи. Во многом это было его собственной заслугой – Бланден сумел стать стипендиатом сначала в престижной школе Christ's Hospital, а затем получить стипендию для обучения в оксфордском The Queen's College. Бланден показал себя отличным студентом и готовился со временем заняться преподаванием, а кроме того начал писать стихи. Историк и литературовед Пол Фассел, цитируя одного из современников поэта, писал, что в это время Бланден напоминал «интеллигентную шиншиллу, с большими, искренними поэтическими глазами».

Война прервала на некоторое время его учёные (но не поэтические!) занятия и швырнула Бландена в самый водоворот событий на фронте. Попав в армию, юный оксфордец был направлен на офицерские курсы, и в свои 19 лет получил звание второго лейтенанта. Весной 1916 года он отбыл во Францию для службы в 11-м батальоне Королевского сассекского полка.

Путь Бландена на фронт во многом типичен для британских «томми». С лондонского вокзала Виктория молодой второй лейтенант направился в один из портов южного побережья Англии. Далее он пересёк на корабле Ла-Манш, чтобы оказаться в Булони. Не задерживаясь там, Бланден попал в Этапль – город, ставший для многих солдат Британского экспедиционного корпуса практически родным. Этот небольшой портовый город теперь со всех сторон был окружён британскими военными лагерями и госпиталями, в которых проходили учебную подготовку новобранцы или восстанавливали свои силы раненые. Свою долю тренировок на знаменитом этапльском «бычьем ринге», представлявшем собой, по словам поэта, «иссохший, дикий, бесконечный полигон», получил и Бланден. Одно утро, например, прошло таким образом:

«Началось обучение стрельбе винтовочными гранатами. Сержант-майор из хайлендского полка стоял во всём своём великолепии перед нами, держа в руке, как скипетр, винтовочную гранату Хейла. Он объяснил устройство этого механизма, проверил крыльчатку взрывателя, а затем, наклонившись к закреплённой винтовке, приготовился продемонстрировать стрельбу. Я, как обычно, не проявляя должного рвения, позволил остальным сгрудиться вокруг инструктора и думал о чём-то постороннем, расслабленно стоя на краю группы. Тут старшина произнёс: «Я здесь нахожусь с 1914 года, и у меня никогда не было происшествий». Раздался странный отвратительный хлопок. Несколько человек закричали, а затем я обнаружил себя растянувшимся на земле и смотрящим в небо, пребывая в полной уверенности, что граната ушла точно вверх и свалилась прямо на нас. Я заблуждался. Выстрел был, но взрыв по какой-то странной причине произошел непосредственно у дула винтовки. Инструктор лежал мёртвый, с размозжённой головой, а рядом с ним были разбросаны живые и мёртвые с окровавленными лицами слушатели».

Через день или два после этого происшествия Бланден, наконец, оказался на фронте, немедленно попав под обстрел на т.н. старой британской линии окопов близ деревни Фестюбер (Festubert). Ландшафт передовой, «тесный, рваный и грязный», одновременно отталкивал и притягивал взгляд:

«В некоторых местах кости выступали из стенок окопов, а черепа прорастали из земли как грибы. Мужчины, в компании которых я теперь оказался, были приветливыми, скромными, тихими, аккуратными и с чувством юмора. Брустверы из мешков с песком уже не выглядели такими мощными, какими представлялись ночью, но я всё ещё считал, что они способны выстоять в случае чего. Лимбери-Бьюз [сослуживец Бландена – прим.авт.] полагал, что нет. Когда я вспоминаю эти укрепления, бывшие очень часто вовсе без защиты от отражённой взрывной волны, с деревянными лесенками, c навесами из гофрированного железа или старых дверей, то признаю его правоту. И даже в самое первое утро я должен был это понять, услышав внезапно начавшиеся завывания и хлопки снарядов и увидев, как маленькое кирпичное строение между нашими окопами и Фестюбером начало сотрясаться в клубах жёлтого дыма. Руины его выглядели привлекательными, пока Лимбери-Бьюз не заметил, что фриц может отправить ещё один или два снаряда, чтобы уничтожить остатки дома, и в таком случае мы окажемся прямо на месте удара…

Мы хорошо устроились в резервных окопах, хотя моя кровь кипела в волнении из-за всего нового вокруг. Однажды вечером, когда некоторые из солдат развлекались тем, что раскопали целую колонию крыс, для уничтожения которых нашли какого-то бродячего терьера, начались неожиданно мощные сотрясения в двух или трёх милях к югу. Не занятые на постах офицеры оставили свой ужин, чтобы подняться и узреть потрясающую картину. На фоне вечернего убаюкивающего тумана, подходящего скорее для соловьиных трелей, перезвона овечьих колокольчиков и шума водопада, разворачивались необычайные огненные явления. Красные искры от выстрелов немецких миномётов медленно описывали дуги [в вышине], шрапнель звенела в алых, огненных, быстро тающих клубах дыма, вздымавшегося и опускавшегося, как приливная волна, переливающиеся изгибы которой подсвечивала россыпь огоньков от сигнальных ракет. Казалось иногда, что рёв и треск соревнования артиллерии и стрелкового оружия сливались в звук какого-то гигантского взрыва. Мы наблюдали, потрясённые…»

Подобных описаний много в книге Бландена. Недаром критики отмечали, что для него ландшафт войны превратился в антипод ландшафта мирной сельской местности. Пол Фассел справедливо пишет, что поэту, выросшему среди полей и лугов Кента, «вид этой богатой плодородной почвы, так похожей на его родную почву, а теперь превращённой в пустыню, причинял дополнительные мучения».

В отличие от книг Сэссуна и Грейвза, воспоминания Бландена посвящены скорее не самому автору, а его подразделению в целом. На фоне невероятных прекрасно-жутких пейзажей разворачивается драма, о которой Бланден иногда предпочитает не упоминать. Так, в 1916 году батальон Бландена оказался в нескольких страшных мясорубках под Ла-Бассе (La Bassée), Амелем (Amel) и в Типвальском (Thiepval) лесу на Сомме, а в 1917 году принял участие в Третьей битве под Ипром, известной также как битва при Пашендаль. После всего этого, как пишет Пол Фассел, Бланден «теряет невинность – не потому, что он Бланден, или поэт, или робкий, чувствительный человек, – а потому, что он боец этого батальона». У каждого из его сослуживцев, по словам поэта, «в глубине души… нарастала горечь от бессмысленности наших потерь».

Несмотря на все трудности, Бланден показал себя хорошим офицером и бойцом. Попав в район битвы на Сомме, молодой офицер участвовал в операции на реке Анкр (Ancre). Поначалу атака, произведённая 3 сентября 1916 года, была успешной, но на правом фланге продвижение захлебнулось из-за яростного сопротивления немцев в районе так называемого «Швабского редута». Бланден был награждён Военным крестом (Military Cross) за «выдающуюся доблесть во время боя», заключавшуюся в выполнении разведывательной миссии под постоянным обстрелом противника.

Удивительно, но за все годы войны ни в этой, ни в других боевых вылазках поэт ни разу не был ранен. Только один раз он отравился газом. Характерно, что ни об отравлении, ни о награде Бланден в своих воспоминаниях вообще не упоминает – видимо, из-за того, что его привлекал не боевой, а другой, как он писал, «честный труд». Назначенный на должность офицера-специалиста по полевым сооружениям, поэт с удовольствием занимался, по словам Фассела, «пародией на ежедневные сельские труды: вскапывание, рыхление, рытье канав, осушение почвы». Недаром он описывал себя (хотя в этом есть и доля литературной игры) как «беззаботного молодого пастуха в солдатской шинели».

Отправленный на отдых в Англию в марте 1918 года, поэт встретил конец войны дома. В следующем году он демобилизовался и продолжил свою академическую карьеру в Оксфорде. За свою довольно долгую жизнь Бланден успел поработать журналистом, редактором и даже стал, сменив в 1936 году умершего Редьярда Киплинга, почётным литературным советником в Имперском комитете по воинским захоронениям (Imperial War Grave Commission). Умер Бланден в 1974 году. На похоронах один из его боевых товарищей положил на гроб букет фламандских маков.

Думается, что книги и стихи Бландена ценны не только тем, что они талантливо описывают жизнь и смерть солдат Королевского сассекского полка в годы Первой мировой войны, но и тем, что, по словам Г. Томлисона, «этот поэт не закатывает глаза в возвышенном отчаянии. В зрачках его всегда остаётся стальной блеск»…