Эсмонд Найт: на театральной сцене и под огнем «Бисмарка»

Эсмонду Найту было суждено принять участие в единственном морском бою в Датском проливе, а спустя 20 лет сняться в фильме «Потопить «Бисмарк!» в роли своего погибшего командира и заново пережить, уже на экране, самые страшные 10 минут своей жизни. Ранним утром 24 мая 1941 года меткий залп флагмана Третьего рейха навсегда изменил жизнь, судьбу и карьеру актёра.

Путь во тьму

Эсмонд Пенингтон Найт (Esmond Pennington Knight) родился 4 мая 1906 года в Ист-Шине, фешенебельном районе лондонского округа Ричмонд, в семье успешного торговца гаванскими сигарами Фрэнсиса Найта (Francis Knight). Эсмонд был самым младшим из четырёх сыновей Найта-старшего, который имел очень сильный и властный характер — все откровенно побаивались крутого нрава главы семейства. Мать мальчиков Берта увлекалась пением и музыкой и, как могла, пыталась раскрепостить сыновей, однако, как позднее вспоминал актёр, выросли они «до смешного застенчивыми».

Вслед за старшими братьями Эсмонд поступил в престижную Вестминстерскую школу, где не блистал успехами в учёбе, зато оказался прирождённым атлетом: довольно быстро он стал отличным гребцом и в экипаже «восьмёрки» защищал честь школы на различных регатах. Впоследствии отличные физические данные, которые Эсмонд развил в Вестминстере, очень помогли ему в карьере актёра, о которой он задумался на первом году обучения в школе. Отправной точкой к этой мечте послужила школьная постановка комедии «Формион» древнеримского драматурга Теренция. Несмотря на то, что комедию ставили на языке оригинала, и Эсмонд не понял ни слова, представление произвело на него неизгладимое впечатление: «Я сразу же решил, что всеми правдами и неправдами должен стать актёром».

Большое влияние на юношу оказал также его дядя, отставной кэптен Чарльз Найт (Charles Knight), страстный натуралист и энтузиаст соколиной охоты. Он обучил племянника всем премудростям обращения с соколами, и Эсмонд навсегда разделил его страсть к этим птицам — роль сокольничего в фильме о короле Генрихе VIII, сыгранная Найтом, до сих пор считается эталонной.

Как ни удивительно, но мечта Эсмонда Найта о сцене сбылась гораздо быстрее, чем кто-либо мог предположить. Уже в 1925 году, на последнем семестре обучения в Вестминстере, с помощью личных связей матери он был допущен к прослушиванию в лондонском театре Олд Вик (Old Vic) и был принят туда в качестве студента сразу после окончания школы.

С этого момента судьба Эсмонда Найта была навсегда связана с театром и кино. Он неустанно трудился и повышал своё мастерство, становился всё увереннее в себе, и к началу Второй мировой войны стал зрелым харизматичным актёром, имевшим за спиной десятки ролей и голливудские контракты. Его личная жизнь не была такой же ясной. В возрасте 22 лет Найт женился на коллеге по театру актрисе Фрэнсис Клэр (Frances Clare), которая в 1933 году родила ему дочь Розалинду. Однако в 1937 году актёр сблизился с актрисой Норой Суинберн (Nora Swinburne), и эти отношения не стали тайной для его супруги.

Разрубить гордиев узел в личной жизни Эсмонду помешала война. Как и для большинства его коллег, начало боевых действий в Европе не стало поводом для прерывания карьеры — «странная война» внушала людям осторожный оптимизм, что дело может закончиться миром. Найт продолжал сниматься в фильмах, но в начале 1940 года подал заявление о зачислении в Королевский добровольный военно-морской резерв (Royal Naval Voluntary Reserve — RNVR). Положительного решения пришлось ждать почти год. Вскоре произошла катастрофа под Дюнкерком и началась Битва за Британию; все театры страны были закрыты, Эсмонд вместе со своим дядей обучал добровольцев Кента стрельбе из лука по мишеням, изображающим немецких солдат, но 13 сентября 1940 года наконец-то пришли документы о том, что он призван на флот.

Шесть дней спустя Эсмонд прибыл в учебный центр флота «Кинг Альфред» (HMS King Alfred) в городке Хоув, графство Сассекс. Поначалу он выразил желание служить на торпедных катерах, но с разочарованием был вынужден признать, что, несмотря на хорошую физическую форму, в 35 лет ему не по силам выносить волнение моря и сильные вибрации на этих маленьких кораблях. Найту предложили пройти обучение на офицера артиллерии тяжёлого корабля в специализированном учебном центре «Дрейк» (HMS Drake) в Плимуте, и он с радостью согласился. Обучение не заняло слишком много времени: через несколько месяцев он сдал экзамены на офицера управления зенитной артиллерией, а уже 27 декабря 1940 года свежеиспечённый лейтенант Королевского добровольного военно-морской резерва Эсмонд Найт получил приказ прибыть в Биркенхед. Там достраивался на плаву и проходил испытания новейший линкор «Принс оф Уэлс» (HMS Prince of Wales).

Линкор официально вошёл в строй только 31 марта 1941 года, однако продолжал испытывать сложности с надёжностью артиллерии главного калибра и других механизмов. Экипажу требовалось ещё много времени, чтобы устранить все «детские болезни» и уверенно овладеть сложной техникой своего корабля. Но этого времени уже не было.

Путь к свету

Впоследствии Найт вспоминал, что на протяжении всей погони за немецким линкором «Бисмарк» (Bismarck) и тяжёлым крейсером «Принц Ойген» (Prinz Eugen) из каждой щели и закоулка корабля ему будто слышался тихий настойчивый шёпот: «Бой неизбежен!» Когда было объявлено, что до предполагаемого перехвата противника осталось около двух часов, охваченный возбуждением от предстоящей схватки, он завернул личные документы и фотографии в постельные принадлежности, чтобы уберечь их от повреждений, и написал два коротких письма — супруге и Норе Суинберн. В письме к Норе Эсмонд сообщал, что их ждёт «горячая вечеринка», и все свободные от вахты моются и переодеваются в чистое бельё. Ему также необходимо было привести себя в порядок, поэтому письмо осталось недописанным: «Я должен уйти, и надеюсь дописать это позже!»

Сигнал боевой тревоги застал Найта на койке, где он лежал в полудрёме. Эсмонд бросился к своему боевому посту, который находился по левому борту от компасной платформы носовой надстройки корабля. В 05:45 с фок-мачты «Принс оф Уэлса» раздался крик наблюдателя: «Вижу противника!» Сражение в Датском проливе началось. Этот знаменитый бой на высоких скоростях и больших дистанциях стал символом потрясающего прогресса морской артиллерии в первой половине XX века. Старшему артиллеристу «Бисмарка» корветтен-капитану Адальберту Шнайдеру (Adalbert Schneider) понадобилось всего пять минут и пять залпов, чтобы с дистанции почти 16 км взорвать линейный крейсер «Худ» (HMS Hood), гордость Королевского флота. На борту британского флагмана погибли 1415 человек, включая вице-адмирала Ланселота Холланда (Lancelot E. Holland).

За эти же пять минут «Принс оф Уэлс», несмотря на постоянный выход из строя орудий главного калибра и неопытность экипажа, сумел добиться трёх попаданий в «Бисмарк», продемонстрировав высокие качества системы управления огнём и выучку артиллеристов. Снаряды шестого залпа «Бисмарка» по погибающему «Худу» ещё находились в воздухе, когда Шнайдер перенёс огонь на «Принс оф Уэлс». Для пристрелки ему хватило одного залпа, и уже следующий, восьмой залп дал попадание, ставшее роковым для Эсмонда Найта. 800-килограммовый бронебойный снаряд немецкого линкора пронзил тонкую обшивку компасной платформы надстройки и без разрыва вылетел прямо в районе боевого поста Найта. Морякам хватило и этого чудовищного кинетического удара, дополненного осколками надстройки и баллистического наконечника снаряда.

Из 14 человек, находившихся в районе попадания, чудом выжили и остались невредимыми только двое — командир линкора кэптен Джон Лич (John C. Leach) и старшина-сигнальщик. 10 моряков погибли на месте, раненых было двое — штурман корабля и Эсмонд Найт. Если штурман, превозмогая боль, смог остаться на боевом посту, то дела Эсмонда были плохи: осколки буквально изрешетили ему лицо и глаза. После этого попадания «Принс оф Уэлс» с разрушенной системой управления огнём и всё более уменьшающимся количеством исправных орудий главного калибра начал выход из боя.

Уже в корабельном лазарете стало ясно, что ранения глаз у Найта очень серьёзные, и, скорее всего, он ослеп навсегда. Экипаж линкора, в котором было много поклонников популярного актёра, был потрясён его участью. Лучший друг Эсмонда лейтенант-коммандер Джордж Фергюсон (George Ferguson) напечатал под его диктовку письмо Норе Суинберн, к которому сделал приписку от себя: «Он самый отважный парень, которого я когда-либо встречал. Я не могу передать Вам, как сожалеет вся команда о его ранах; с другой стороны, ему повезло, что он вообще остался жив…»

Найта высадили в Исландии, в Хваль-фьорде, и передали в госпиталь 49-й пехотной дивизии. Там ему удалили левый глаз, а правый удалось спасти, однако видеть им Эсмонд не мог. Врачи пытались удалить многочисленные осколки из его лица, используя сильный магнит, но, по большей части, безуспешно. В августе 1941 года Найта эвакуировали в Шотландию — как раз перед тем, как «Принс оф Уэлс» снова зашёл в Хваль-фьорд. Кэптен Лич послал за ним на берег шлюпку, «чтобы привезти домой», однако пути Найта со своим кораблём и его командиром разошлись навсегда.

В Глазго Найта ожидал тяжёлый удар: офицер медицинской службы, сам потерявший на «Худе» сына, с сожалением сообщил Эсмонду, что его не направят в ливерпульский глазной госпиталь, как он рассчитывал, а путь его лежит в больницу Святого Дунстана в Шропшире. По сути, это был государственный приют для солдат и офицеров, потерявших зрение на фронте.

Время, проведённое в этой больнице, среди множества отчаявшихся и подумывающих о самоубийстве людей, стало самым тяжёлым в жизни актёра. Ему официально заявили, что он неизлечим, должен овладеть навыками жизни слепого в обществе и подумать о работе, которую мог бы выполнять. Единственным утешением было то, что специально прибывший из Лондона пластический хирург смог извлечь глубоко засевшие в носу и брови осколки, не сильно обезобразив лицо Эсмонда.

Найт смог взять себя в руки, выучил шрифт Брайля и научился печатать на пишущей машинке, однако так и не мог ответить себе на вопрос, чем сможет заниматься в дальнейшем. Всё изменилось в ноябре 1941 года, когда окрепший Эсмонд вместе с другими пациентами был приглашён в Лондон на поминальную службу. Друзья привели его в актёрский клуб, и, оказавшись в своей любимой атмосфере театра и артистизма, Найт понял, что не может больше оставаться в больнице, а потому вернулся домой.

Везде его принимали с большим уважением и приглашали выступать на различных мероприятиях и радиопередачах. Перед одной из таких трансляций жена сообщила ему о гибели «Принс оф Уэлса» — оказавшись перед микрофоном, он долго не мог сказать ни слова. Позднее Эсмонд узнал, что вместе с линкором погибли и Джон Лич, и его верный друг Джордж Фергюсон.

Пережив новые утраты, Эсмонд Найт принял решение — он снова вернётся на сцену и докажет, что слепой актёр может играть зрячих людей так, что зритель ничего не заметит.

И он добился своего. Уже в своём первом после ранения фильме «Серебряный флот» (The Silver Fleet), вышедшем на экраны в начале 1943 года, он блестяще сыграл одну из главных ролей и удостоился восторженных отзывов критиков. Награда судьбы за мужество и решимость не заставила себя долго ждать. Несмотря на категорические заявления четырёх лучших офтальмологов Англии о том, что зрение потеряно навсегда, по совету брата и жены Найт обратился к Винсенту Несфилду (Vincent Nesfield) — доктору, который не пользовался расположением медицинского истеблишмента, но имел репутацию успешного целителя в самых безнадёжных случаях. Проведя две операции и курс инъекций своего препарата, в марте 1943 года Несфилд смог частично восстановить Найту зрение правого глаза. Это был настоящий прорыв, и теперь Эсмонд был абсолютно уверен, что ничто не разлучит его со сценой.

Он снимался в фильмах и играл в театре практически без перерыва, а послевоенные годы стали для Эсмонда Найта настоящим «золотым веком» его артистической карьеры. В 1946 году он наконец женился на Норе Суинберн, сумев до конца жизни сохранить хорошие отношения с женой и дочерью Розалиндой, которая к искренней радости отца, пошла по его стопам и стала известной актрисой.

Найт остался очень слабовидящим человеком, и его коллег восхищало то, как он, готовясь к исполнению роли, справлялся с недугом. Актёр до сантиметра изучал декорации, сцену или съёмочную площадку, расположение света и реквизита, сотни раз репетировал все движения, и добивался своего — зритель никогда не мог заподозрить, что у актёра проблемы со зрением. Целая коллекция искусственных глаз помогала ему создавать различные образы, а если требовалось сыграть слепца, то кто мог составить конкуренцию Найту, два года жизни прожившему в полной темноте!

После войны Найт сыграл десятки выдающихся ролей в театре и кино, но самой личной для него, безусловно, стала роль Джона Лича в фильме «Потопить «Бисмарк»!», вышедшем на экраны в 1960 году. За два года до съёмок фильма Эсмонд встретился со своим немецким визави во время боя в Датском проливе — единственным выжившим офицером «Бисмарка», артиллеристом бароном Буркардом фон Мюлленхайм-Рехбергом (Burkard von Müllenheim-Rechberg). Спустя 16 лет им было что вспомнить, и они легко общались — барон до войны служил при немецком посольстве в Лондоне и прекрасно владел английским. До этого они несколько лет переписывались, и это была их первая личная встреча, хотя Найт не удержался и в подписи на совместном фото уточнил, что всё-таки вторая — после Датского пролива. В его личном альбоме напротив фото барона была пометка: «Человек, который взорвал меня».

Эсмонд Найт счастливо жил с Норой Суинберн, продолжал сниматься в кино и играть на сцене до последних дней жизни. Он умер от сердечного приступа в Лондоне 23 февраля 1987 года, на 80-м году жизни.

Под впечатлениями от пережитого боя ещё 1941 году Найт написал повесть «Противник в прицеле!» (Enemy In Sight!) и опубликовал её в журнале «Блэквуд» (Blackwood's Magazine). Повесть была охарактеризована критиками как один из лучших рассказов о войне на море. Отрывок из произведения, описывающий бой в Датском проливе, впоследствии вошёл в антологию воспоминаний и поэзии моряков Королевского флота о Второй мировой войне, изданную в 1967 году английским писателем-маринистом Джоном Праттом (John Pratt).

Именно этот отрывок, повествующий, о том, что видел и пережил под огнём «Бисмарка» знаменитый английский актёр, и предоставляется вниманию читателя (перевод Максима Дианова).

Вижу противника!

После нескольких минут пристального вглядывания в пустое пространство настолько неожиданно, что я едва мог поверить своим глазам, показались верхушки мачт двух кораблей! И снова прозвучали эти слова, произнесённые первым из нас, кто обрёл дар речи: «Вижу противника!» Почти бесшумно, как будто управляемые одной рукой, башенки артиллерийских директоров [командно-дальномерных постов — прим. переводчика] главного и вспомогательного калибров повернулись в направлении врага, за ними немедленно последовали наши великолепные 14-дюймовые орудия и 5,25-дюймовки правого борта.

Прошло несколько минут, но напряжение было настолько нестерпимым, что время буквально остановилось. Силуэты «Бисмарка» и «Принца Ойгена» уже резко выделялись в глубине горизонта — они, казалось, парили над морем, невозмутимые и зловещие. «О Боги, до чего же он огромный», — пробормотал кто-то рядом со мной. Тем временем мы продолжали мчаться вперёд, не меняя курса. Дистанция сокращалась с пугающей скоростью, и все на мостике начали с недоумением переглядываться, гадая, каким будет наш следующий ход. Я, признаться, испытал облегчение, когда посмотрел на старину Джорджа, и увидел, что он выглядит всего лишь немного бледнее, чем обычно.

Два вражеских корабля, летевших, вероятно, на всех 30 узлах, уже находились у нас практически прямо по носу, но мы продолжали сближение, и совсем скоро наше положение должно было стать смертельно опасным. Неужели что-то пошло не так? Или адмирал в последний момент решил изменить свой план? Почему мы не открываем огонь? Все эти мысли пронеслись у меня в голове, в то время как орудия «Худа» и «Принс оф Уэлса» продолжали неуклонно наводиться на врага, по мере того как менялось положение немцев относительно нас.

Наконец с «Худа» мигнул сигнал: «Открыть огонь!» Почти сразу огромные вспышки оранжевого пламени и облаков чёрного дыма вырвались из орудий носовых башен «Худа» — он дал свой первый залп. Это был великий момент, которого мы все ждали. Ещё секунды мучительного ожидания, и затем резкий звонок от директора 14-дюймовых орудий, сигнализирующий, что наша артиллерия вот-вот откроет огонь [по заранее согласованному плану, «Принс оф Уэлс» должен был открыть огонь через 30 секунд после «Худа», чтобы артиллеристы британских кораблей могли различать всплески от падения своих снарядов — прим. переводчика].

Ещё несколько мгновений непередаваемого экстаза, и затем этот всесокрушающий грохочущий рёв, секунда полного ошеломления — мы открыли огонь! Перед нами встала сплошная стена пламени и горького чёрного дыма. Все прикрыли глаза, дожидаясь, пока рассеется эта пелена, затем с нетерпением и тревогой стали вглядываться в бинокли, ожидая падения первого залпа. На горизонте не было видно никаких изменений — колонна вражеских кораблей продолжала спокойно идти своим курсом. Наши снаряды были ещё в воздухе, направляясь к противнику, который пока ещё не открывал огонь. Первый залп «Худа» уже упал в воду, подняв в воздух огромные всплески. Почти сразу после этого мы увидели яркие вспышки и чёрный дым, окутавший «Бисмарк», который дал свой первый залп.

Теперь настало время испытать эти отчаянные драгоценные секунды, когда мы только перезаряжаем орудия, а залп врага уже летит в нас. И вдруг я услышал ужасный звук, который, казалось, проник внутрь меня и заставил сжаться; этот шум нарастал, как звук прибывающего поезда подземки, становясь всё громче и наполняя воздух — и внезапно исчез вместе с огромными всплесками воды, поднявшимися прямо за «Худом». На мгновение мы с Джорджем переглянулись, безмолвно выразив свои мысли: слишком близко, чтобы считать, что всё идёт нормально, не так ли?

Время снова как будто остановилось — казалось, минуты превратились в часы; единственное, что запомнилось — это жуткие сотрясения моего мозга, когда мы давали залп за залпом. Я видел, что наш огонь, похоже, начал нервировать противника; залпы ложились очень хорошо — правда, в основном ближе к их корме. Снова раздался этот страшный нарастающий звук, и громадный гейзер вырос возле нашего правого борта, когда снаряд «Бисмарка» упал совсем рядом. Огромная масса воды, казалось, на секунду зависла в воздухе, а затем каскадом обрушилась на мостик. И в это же время меня пронзила раскалывающая боль в ушах, когда фугасные снаряды «Принца Ойгена» взорвались у нас над головой, окатив ливнем осколков палубу и море вокруг. Противник определённо нащупал дистанцию.

Мы шли тем же курсом, когда я на мгновение отвёл взгляд от огромного корпуса «Бисмарка» в моём бинокле, и вдруг с ужасом увидел сильный пожар на шлюпочной палубе «Худа». Им определённо было чем сейчас заняться!

Затем произошло… нечто невероятное: снова раздался уже знакомый, стремительно нарастающий гул, который резко и как-то зловеще оборвался, а потом я увидел громадное, набухающее облако взрыва, поднимающееся из средней части «Худа», и огромные языки бледно-красного пламени, взвившиеся в воздух. Густые облака жёлто-белого дыма поднимались вверх, вместе с ними на сотни футов взлетали горящие гигантские обломки.

Я просто не поверил своим глазам, когда «Худ» начал разваливаться на куски, и перед тем, как он окончательно пропал в этом ужасном облаке дыма, успел заметить, как его орудия дали последний залп. Мне стало дурно, и я отвернулся, чтобы посмотреть на Джорджа; он стоял с безвольно опавшими руками, и вид у него был как у сомнамбулы.

— Ну, всё, ему конец!
— Что??
— «Худ» погиб!

Я отвернулся и с дрожью в коленях увидел, что дым рассеялся, а «Худ» полностью исчез. Это было настолько фантастично, что просто не укладывалось в голове.

Кажется, именно в этот момент мы засекли два прямых попадания своих снарядов в «Бисмарк»: он изменил курс, и отчётливо был виден дым, выходящий у него из-под палубы.

С этого момента всё покрыто туманом; я помню только, что снова услышал этот звук, похожий на резкий шёпот приближающегося циклона, и внезапно оказался в диком и совершенно неуместном сне, как будто я нахожусь в Гайд-парке и слушаю выступление музыкантов. Из этого сна меня вывел высокий нарастающий звон в голове, от которого я начал медленно приходить в себя. У меня было ощущение, что я умираю. Это было очень странное чувство, и мне стало просто грустно. Вокруг было много воды, я лежал на боку, прижатый чем-то очень тяжёлым. Что случилось в этом мире? Всё казалось каким-то неправильным, пока звуки и ощущения не ударили в меня, словно волна, и всё вернулось.

Палуба подо мной задрожала от очередного залпа, раздавались приглушённые голоса и крики: «Носилки! Расчистить здесь всё!» Я помню, что с трудом смог набрать в лёгкие немного воздуха, чтобы прохрипеть: «Джорджи, друг, ты можешь вытащить меня?» Чьи-то сильные руки сняли с меня мертвецов, был ужасный запах крови и жуткие звуки агонизирующих людей. Дальше всё снова было как во сне, когда меня спускали вниз по трапам. Наконец, внизу, под палубой, я услышал, как плещется вода между переборками, почувствовал резкий запах корабельного лазарета и услышал суматоху врачей, принимавших внезапный поток пострадавших.

«Привет! Ты что здесь делаешь?» — это был голос нашего главного корабельного врача. Я спросил его, знает ли он, что «Худ» погиб — «Открой глаза, старина!»

С большим трудом я сделал это, но понял, что не вижу его. Я лежал на койке в форме, пропитанной ещё горячей и липкой кровью, с грубыми повязками на лице, и слышал залпы — ещё продолжался бой. Ещё я чувствовал запах йода и эфира, осторожное прикосновение медика, сделавшего мне укол морфия, потом по корабельной трансляции зазвучал знакомый голос артиллерийского офицера, сообщивший, что все остаются на боевых постах, и в какое время им будет подана туда горячая пища… Затем снова последовал глубокий фантастический сон со всякими ужасами и непристойностями, и вдруг я услышал, что кто-то рядом отчётливо говорит, что мы возвращаемся в Исландию. А я не могу видеть, как жаль! Я ведь верю, что там ещё можно увидеть исландского сокола!