Кочующие оружейники древней Евразии

СЕЙМИНСКО-ТУРБИНСКИЙ ТРАНСКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН

Профессиональная археологическая подготовка господ офицеров сильно уступала их энтузиазму. Все же удалось установить, что холмы над Окой скрывали в себе могильник бронзового века, включающий по крайней мере полсотни захоронений с богатым погребальным инвентарем: бронзовым и каменным оружием, керамикой, нефритовыми украшениями. То есть, это выглядело как могильник с предписанными обычаем приношениями мертвым. Человеческие останки при раскопках описаны не были, но поначалу археологи относили их отсутствие насчет то ли небрежности первых исследователей, то ли условий захоронения, не позволивших сохраниться костным тканям. Большая часть находок была отправлена в музей Нижнего Новгорода.

В 1924-1927 гг. очень похожий археологический комплекс раскопали на берегу Камы, в деревне Турбино, ныне находящейся в черте города Перми. Здесь найдено около двухсот захоронений, правда, контуры лишь десяти из них определены абсолютно четко. Добычей археологов стали 44 бронзовых топора-кельта, 40 бронзовых ножей, 13 бронзовых копий, 189 кремневых наконечников стрел, 260 кремневых ножевидных пластин, скребки, вкладыши, браслеты, бронзовые и нефритовые кольца. Расположение находок однозначно наводило на мысль о погребальных дарах, но останков покойников снова не обнаружили. Впрочем, почвенные условия и тут допускали плохую сохранность костяков.

 Схожесть между двумя памятниками была очевидной. Особенно бросался в глаза высокий уровень техники обработки бронзы, с использованием тонкостенного литья.

 В связи с исследованием двух вышеупомянутых комплексов в научный обиход вошел термин «сейминско-турбинская археологическая культура». Поначалу открытие не представлялось таким уж выдающимся — просто еще одна культура бронзового века, которую предстояло описать. Но по мере того, как факты накапливались, вопросов становилось все больше и больше.

На сегодняшний день открыто еще три крупных некрополя типа Сеймы и Турбино. Один из них — могильник Решное — расположен не столь уж далеко от места первой крупной находки, на правом берегу Оки, напротив одноименного села. Раскопки здесь начались в 70-е годы XX века. О том, что возвышенность у реки представляет интерес, археологам сообщили местные школьники, неоднократно находившие там древние каменные и бронзовые орудия. Археологи изучили и описали в Решном 18 захоронений, в которых, опять-таки, присутствует богатый каменный и бронзовый инвентарь, в частности весьма совершенное оружие, и отсутствуют человеческие останки. Причем на этот раз их отсутствие едва ли стоило списывать на почвенные условия.

Два других крупнейших сейминско-турбинских памятника обнаружены там, где их вовсе не думали найти — далеко к востоку от Уральских гор. Открытый в 1965 г. могильник Ростовка находится неподалеку от Омска в надпойменной террасе реки Оми (правый приток Иртыша). Экспедиции 1966-1969 гг. выявили здесь 38 грунтовых могил, в которых в изобилии нашли знакомый инвентарь и... кое-что непривычное — человеческие останки. Наряду с нефритовыми украшениями в ряде погребений встречаются украшения из лазурита. Две могилы, видимо, принадлежат мастерам-литейщикам. Во всяком случае, в них положили литейные формы.

Некоторые могилы комплекса Ростовки были варварски разрушены еще в древности, причем не с целью ограбления. Неведомые разрушители не трогали богатый погребальный инвентарь, а расчленяли трупы и проламывали черепа. Создается впечатление, что кто-то остервенело воевал с покойниками, не смея, однако, даже тронуть великолепное оружие, представлявшее немалую материальную ценность.

Последний из ныне известных подобных комплексов, могильник Сатыга, находится в Тюменской области в глубокой таежной зоне при слиянии рек Евры и Конды. Во время раскопок в 1985 г. здесь обнаружили 18 захоронений, некоторые из них содержат человеческие останки и, наряду с оружием и украшениями, литейные формы.

Отличным от предыдущих пяти, но тоже весьма значительным комплексом сейминско-турбинского типа, является Канинская пещера. Она находится на Северном Урале в правом скалистом берегу реки Малая Печора, близ мыса, называющегося Канин Нос. Место это почиталось сакральным многими народами. Еще в начале XX века здесь было действующее языческое святилище. При раскопках обнаружили не один культурный слой. Это создает определенные сложности при изучении, тем не менее археологи извлекли из раскопа несколько десятков медных и бронзовых изделий, которые можно уверенно отнести к интересующему нас типу. Кроме того, соответствующий комплекс Канинской пещеры включает несколько сот изделий из кости и камня, характерных для сейминско-турбинских памятников.

Кроме шести вышеперечисленных наиболее значительных памятников, исследовано десятка два малых могильников, число захоронений в которых не превышает десяти. Иногда отдельные предметы сейминскотурбинского типа встречаются в посторонних культурных комплексах. При этом не открыто ни единого поселения, которое могло бы быть идентифицировано как сейминско-турбинское.

Точная датировка всех этих памятников — вопрос все еще дискуссионный, но большинство исследователей указывает в качестве возможных временных рамок XVIII–XV вв. до н.э. Это — граница средней и верхней бронзы. Археологам неизвестны более древние примеры применения евразийскими металлургами тонкостенного литья и использования «слепой» втулки для копий и топоров. При этом феномен имел место на протяжении очень короткого исторического периода — не более двух столетий.

Следует заметить, что погребения литейщиков очень богаты и говорят об исключительно высоком статусе представителей этой профессии. Видимо, сеймо-турбинцы были не просто воинами, обладателями прекрасного оружия. Они были его производителями и, скорее всего, изобретателями принципиально новой техники работы с металлом.

Общее число найденных предметов материальной культуры весьма невелико. В распоряжении ученых имеется всего менее пяти сотен металлических предметов и около четырех десятков литейных форм. А вот ареал, на котором они встречаются — поистине громаден. Эти столь характерные изделия находили на просторах Евразии в лесо-степной и лесной полосе от Эстонии и Финляндии до Монгольского Алтая. При этом все находки были сделаны на территориях, уже занятых другими археологическими культурами. В связи с этим от термина «сейминско-турбинская культура» отказались. Вместо него в научный обиход вошло понятие «сейминско-турбинский транскультурный феномен».

Три четверти металлических предметов, найденных в сейминско-турбинских могильниках, представляют собой оружие: топорыкельты, наконечники копий, ножи, кинжалы. Еще 14% составляют проколки, шилья, рыболовные крючки, тесла-долота. И лишь 11% приходится на украшения, браслеты и кольца.

Наиболее многочисленной категорией металлического инвентаря являются топоры-кельты (часто их втыкали у края могилы или в ее земляной пол) — всего более сотни образцов такого оружия и десяток литейных форм для его изготовления. Топоры довольно разнообразны и для удобства исследования подразделяются на категории, однако все они имеют практически обязательные морфологические черты, а именно:
а) трапециевидные очертания, где лезвие всегда шире втулки;
б) в профиль орудия асимметричны или же приближаются к форме правильного массивного клина;
в) фаска орудия отчленена от боковых граней сравнительно массивными гребнями — «ребрами жесткости»;
г) орудия в средней части шестигранные;
д) сечение втулки овальное или приближающееся по форме к прямоугольнику со сглаженными углами;
е) массивный валик по венчику втулки, служивший ее механическому укреплению, в отличие от более поздних евразийских кельтов здесь отсутствует.

Важнейшим индикатором металлообработки сейминско-турбинского типа являются наконечники копий, в первую очередь, оружие с так называемым «вильчатым» (напоминающим тризубую вилку с резко удлиненным центральным зубом) стержнем пера. Столь же характерны крупные наконечники с ромбическим, а иногда и округло-ромбическим стержнем пера. Но, в отличие от вильчатых, эта форма была довольно широко распространена среди синхронных сейминско-турбинской и более поздних евразийских культур. Многие специалисты полагают, что в подобных случаях мы имеем дело либо с прямым сейминско-тубинским импортом, либо с точным подражанием исходным сейминско-турбинским образцам соседними общностями. Как и топоры-кельты, копья часто встречаются в погребениях воткнутыми в землю.

Во многих захоронениях найдены ножи, в большинстве своем двулезвийные, но встречаются и однолезвийные изогнутые. Вероятно, они имели костяные либо деревянные рукояти. Особо выделяются кинжалы с металлическими, иногда фигурными рукоятями. Каждое такое изделие (всего их известно 16) — неповторимое произведение искусства бронзового века. Чаще всего они декорированы геометрическим орнаментом. Два кинжала украшены весьма реалистичными изображениями головы лося. Это животное — вообще очень популярный персонаж евразийского искусства эпохи неолита и бронзового века. Еще один распространенный в оформлении сейминско-турбинских кинжалов мотив — изображения змей, как реалистические, так и условные. Навершие одного кинжала украшают три фигурки горных баранов с мощными загнутыми рогами. В одном случае на рукояти красуются дерущиеся быки. В декоре трех кинжалов присутствуют скульптурные изображения лошадей, в том числе явно одомашненных: на одной из скульптурок ясно видна уздечка. Навершие знаменитого кинжала из Ростовки украшают фигуры лошади и человека, стоящего на лыжах. Согласно одному толкованию, лыжник мчится вслед за лошадью, ухватившись за узду. Согласно другой версии, он изображен в тот момент, когда набрасывает аркан на еще не прирученное животное.

 Состав металла, из которого изготовлено все это оружие, весьма разнообразен. В европейских памятниках преобладает мышьяковистая бронза, а восточнее Урала чаще встречается бронза оловянная, а также оловянно-мышьяковистая. Иногда в сплав добавлена сурьма или серебро. Известно также несколько изделий из чистой меди и чистого серебра.

 Медь, серебро, мышьяк, сурьма — все это в изобилии имеется на Урале. Есть там даже руды, содержащие медь и мышьяк, медь и серебро в такой пропорции, что позволяют сразу получать сплавы, которые на первый взгляд можно принять за искусственные. Однако на Урале отсутствуют сколько-нибудь крупные месторождения олова. Исследователи склонны считать, что этот важнейший компонент высококачественных бронз сеймо-турбинцы добывали в Рудном Алтае

 Металлические украшения сеймо-турбинцев отличаются благородной скромностью. Чаще всего это браслеты-обручи, гладкие или незатейливо декорированные продольными желобками. В основном они бронзовые или медные, но в небольшом количестве встречаются также серебряные. В некрополе Ростовки археологи обнаружили семь колец из золота.

Каменные украшения также скромны и незатейливы. В основном это кольца и бусы из зеленоватого и беловатого нефрита. Как видно, этот неброский, но изысканный камень чем-то очень зацепил древних оружейников. Встречаются также украшения из лазурита и горного хрусталя, но гораздо реже, чем нефритовые.

Весьма примечательной стала находка в нескольких могилах Ростовки пластинчатых костяных панцирей. Материалом для них служили рога оленя, которые вымачивали, распрямляли и разрезали на плоские пластины. По краям пластин проделывали отверстия, чтобы, скрепив их, соорудить костяную «рубаху», защищавшую тело до колен.

Все попытки археологов найти места компактного проживания сеймо-турбинцев, четко увязанные с ними жилища или хотя бы типы керамики так ни к чему и не привели. Везде от Финляндии до Алтая мы имеем лишь некрополи со строго ограниченным набором инвентаря (в основном, оружие и украшения) или одиночные находки оружия. Встречающаяся в захоронениях в крайне малом количестве керамика заимствована у соседей. Одна примечательная деталь — в крупных сейминско-турбинских некрополях время от времени встречаются захоронения чужаков.

Приходится признать, что обладатели чудесного оружия составляли очень малочисленную и при этом крайне мобильную группу, этническую либо социальную. За короткий срок, всего лет за двести, они успели отметиться повсюду, и стремительность их передвижений потрясает. Расстояние от финских до алтайских памятников около 6000 км по прямой, но невероятно, чтобы те, кто их оставил, двигались кратчайшим путем. Скорее всего, их путь лежал по рекам, на что косвенно указывают облюбованные ими места для некрополей — приречные возвышенности.

Очевидно, что попадая на новое место, путешественники очень тесно взаимодействовали с местными жителями, пользовались их предметами быта и, возможно, селились в их жилищах. Вероятно, за некие очень ценные, оказываемые местным жителям, услуги. Ряд исследователей рассматривают сейминско-турбинские памятники как древнейшее свидетельство зарождения у индоевропейцев трехкастовой системы и, в частности, воинской касты. Впрочем, принадлежность носителей транскультурного феномена именно к индоевропейцам едва ли можно считать доказанным. Некоторые ученые вообще высказывают сомнение, что они выделялись по этническому признаку.

Поиск очага данного культурного явления — задача очень непростая, и, хотя весьма серьезная работа в этом направлении была проделана многими археологами, проблема все еще далека от окончательного решения. В целях ее прояснения ученые вновь и вновь вынуждены возвращаться к анализу географического расположения памятников и особенностей, связанных с таким расположением.

Загадочные могильники разбросаны по громадному евразийскому пространству не вполне равномерно. Можно выделить европейский комплекс памятников и группу памятников, локализованных к востоку от Урала. На самом же Урале обнаружен лишь единственный, очень специфический памятник — Канинская пещера. Возникает закономерный вопрос: есть ли существенные признаки, отличающие азиатские находки от европейских?

Прежде всего бросается в глаза различие в химическом составе металлических сплавов. Как мы уже говорили — на западе преобладают мышьяковистые бронзы, на востоке — оловянные. Ничего особо таинственного в этом нет. Данное различие легко объяснить наличием рудной базы Алтая, где имеются богатые месторождения касситеритов (оловянных руд), тогда как ни на Урале, ни на Кавказе олова нет, а медь и мышьяк встречаются в изобилии. Однако на самой технике изготовления оружия и эстетике изделий это отразилось мало.

Ряд очень авторитетных исследователей, в том числе и крупнейший специалист по бронзовому веку Евгений Николаевич Черных, полагают, что переворот в металлообработке, ставший основой сейминско-турбинского транскультурного феномена, вызрел именно на богатейшей рудной базе Алтая и распространялся с востока на запад. В качестве возможных предков сеймо-турбинцев называют представителей так называемой афанасьевской культуры, существовавшей на границе III и II тысячелетий на Алтае в Хакасско-Минусинской котловине, Восточном Казахстане, Западной Монголии. Афанасьевцы пользовались главным образом каменными орудиями, но умели изготавливать металлические украшения. Мнение об их генетической связи с носителями сейминско-турбинского транскультурного феномена очень солидное и обоснованное, но едва ли неоспоримое.

Помочь определить направление миграций непоседливых оружейников могла бы сравнительная хронология восточных и западных памятников, но, увы, она не помогает. Передвижения происходили слишком стремительно, и при доступной ныне точности датировки все комплексы выглядят практически синхронными.

Есть, однако, одна очень важная и чрезвычайно интригующая деталь, отличающая европейские и азиатские некрополи, на которой мы до сих пор не заостряли внимания. К востоку от Урала найдено достаточное количество «честных» захоронений, в которых обнаружены человеческие останки. На западе же сейминско-турбинский траскультурный феномен представлен исключительно кенатафами — ложными гробницами.

Кенатаф — тип памятников, давно известный археологам. Самыми знаменитыми кенатафами, по-видимому, являются Великие Пирамиды. Полагают, защищая своих владык от грабителей могил, египтяне торжественно и всенародно возводили пирамиды напоказ, в то время как сам покойник находил последний приют в некоем потайном месте, где его никто не тревожил. Если вспомнить печальную посмертную судьбу погребенных в Ростовке, можно предположить, что устраивавшие ложные гробницы сеймо-турбинцы руководствовались теми же соображениями. Но, возможно, у них были и другие мотивы.

 Константин Александрович Пензев, альтернативный писательисторик, не в пример многим своим коллегам серьезно прорабатывающий академические источники, видит в европейских сейминско-турбинских некрополях памятники, сооруженные в честь пропавших без вести или погибших на чужбине. Е.Н. Черных полагает обилие кенатафов к западу от Урала аргументом в пользу того, что прародина древних оружейников находилась на востоке, К.А. Пензев считает это доказательством обратного. По мнению последнего, члены сейминско-турбинских сообществ не имели обыкновения умирать там же, где и родились. Сибирь, очевидно, была местом смерти тех, кто упокоился в могильниках Ростовки и Сатыги, но едва ли их родиной. На родине, в Восточной Европе, остались ложные захоронения, приношения душам тех, кто однажды ушел на восток и не вернулся.

 Анализ расового состава погребенных в зауральских некрополях еще больше укрепляет уверенность Пензева, что корни сейминско-турбинского феномена следует искать на западе. Дело в том, что в расовом отношении «население» сейминско-турбинских могильников Сибири очень неоднородно. Там присутствуют чистые европеоиды, чистые монголоиды и метисы. Причем, чистые европеоиды это всегда мужчины, а ярко выраженные монголоиды — всегда женщины. Из данного факта Пензев делает вывод, что сейминскотурбинскую общность составляли пришедшие издалека воины (европеоиды), ставшие их женами местные женщины и дети от смешанных браков. Следовательно, восточный ареал распространения сейминско-турбинских памятников был «зауральской колонией», а «метрополия» сеймо-турбинцев находилась в Европе. Версия, безусловно, красивая и не лишенная убедительности, но насколько она правильна, покажут дальнейшие исследования.

 Очень интригует вопрос, почему обжившие Сибирь и Восточную Европу сейминско-турбинские оружейники избегали задерживаться под сенью Уральских гор, пересекая Урал, как европейцы Нового времени пересекали Атлантический океан. Ответ на него, скорее всего, тесно связан с другим вопросом: каков был характер взаимодействия этой группы с представителями других культур? Существует ли какая-то связь между сейминско-турбинским транскультурным феноменом и феноменом так называемой синташтинской протогородской цивилизации, существовавшей несколько раньше на Южном Урале? Какова была судьба потомков странствующих оружейников? Все эти проблемы еще предстоит изучать. Возможно, когда-нибудь мы и получим целостную и яркую картину древней истории северных евразийских просторов, не менее увлекательную, чем история Средиземноморья и Великих Речных цивилизаций Южной и Восточной Азии.