Иван Грозный против Девлет-Гирея: осажденная Тула

В первых числах июля 1552 года, ещё по пути домой из-под Тулы, Девлет-Гирей I поторопился оповестить своего господина — султана Сулеймана — об успешном завершении предпринятой во исполнение его султанского повеления экспедиции. Другое послание было отправлено великому князю литовскому Сигизмунду II Августу. В нём хан сообщал своему «брату», что по Божьей воле он, увы, не дошёл до Москвы, как планировал первоначально, но всё же «Тулу замок взял, Одовье место (Одоев) выпалил и промежъку тых двух замъков которие села были уси есьми тые собрал, якож полон великий о пятьдесять тисеч полону войску моему досталося». И такую великую добычу ясырём и всякими животами взял он и его люди, что старые татары сказывали хану: его дядя, великий Мухаммед-Гирей, победитель Василия III, не взял такого дувана в памятном и для татар, и для русских в 1521 году! А что по этому поводу говорят русские источники?

Как и было задумано, 16 июня 1552 года, «в четверток первыя недели петрова поста», простившись с царицей, помолившись в Успенском соборе и получив благословление у митрополита Макария, Иван IV всел на конь и во главе своего двора двинулся сперва в село своё Коломенское. Здесь была сделана первая остановка на пути в Коломну, после чего Иван и его «полк» выступили в другое царское село — Остров, где предполагалось встать на ночлег.

Однако человек предполагает, а Бог располагает: до Острова Иван не дошёл. По дороге к царю «пригонял ис Путимля станичник Ивашко Стрелник от Адары от Волжец (станичный голова, люди которого первыми засекли выдвижение бусурман), а сказывает, что иду многие люди Крымские к украине государевое, а того неведомо, царь ли или царевич, а уже Донец Северецъкои перелезни…».

Новость, что и говорить, была тревожная, но ожидаемая: Труфан Тинков и черкасский державца не солгали. Иван решил не останавливаться в Острове, а пошёл прямо на Коломну. Туда же выступил и двоюродный брат Ивана, старицкий князь Владимир Андреевич, со своим двором — братья как раз и должны были сойтись в Острове.

19 июня 1552 года, в воскресенье, Иван прибыл в Коломну. Здесь его уже ждал станичный атаман Айдар Волжин — тот самый, от которого прежде прискакал гонец. Айдар рассказал государю, что «идут многые люди Крымъские, а чают их на Резань и х Коломне, а иные украйны государевы проходят». Однако кто был во главе надвигающегося татарского «смерча» — сам ли «царь» Девлет-Гирей или же кто-либо из его сыновей — пока оставалось неведомо. Взять «языков» и допросить их с пристрастием станичникам всё никак не получалось. Одно утешало: пока направление наступления неприятеля как будто угадывалось достаточно точно, и, выйдя к Коломне, хан и его рать должны были упереться в изготовившееся к обороне русское войско.

Известия, доставленные с Поля Айдаром Волжиным, привели в действие колёса московской военной машины. На военном совете было принято решение разослать собравшиеся полки к месту главных «перелазов» через Оку. Большой полк оставался под Коломной, в лагере под селом Колычево, Передовой полк двинулся на Ростиславль, а полк Левой руки — на Голутвино. Сам же Иван отдал распоряжение «в своём полку воеводам, бояром своим князю Володимеру Ивановичю (Старицкому) и Ивану (Шереметеву Большому), да разсмотрят в его полку всех воинов да велят приготовитися на брань». Аналогичный наказ провести смотр своих ратников и готовиться к походу и к бою был передан князю И.Ф. Мстиславскому со товарищи и воеводам Сторожевого полка.

В суматохе приготовлений не забыли и о духовном. Ратникам было направлено царское слово с обещанием царского же жалования и с ободрением. Обращаясь к православному воинству, Иван говорил:

«Агаряне ани бо ни Бога имеют, ни воздаяния чают. Мы же имеем владыку своего Бога Христа: аще за имя его постражем, да мученическими венцы увяземся. Приближает бо ся нам время мужествене утвердитися за имя Святые Троицы и за единородную свою братию православные христьяне…».

Войско же и воеводы, по словам летописца, с воодушевлением выслушав царское обращение, «утвержаютца разумом и радуютца надежею, видев государя своего целомудренна, их жалует вооружающа на брань, утвержающе благодатию вси едиными усты государю вещают: «Готовы есмя, государь, за веру христьянскую и за тобя, государя, пострадати до смерти». Незадачливого же бывшего казанского «царя» Шах-Али, которого доселе Иван держал при себе, царь отправил водою в Городок, дабы он своим отвратным видом не смущал войско. «Велие тело имяше и не могы скоро на конех ездити; розумичен же царь преизлише, — с издёвкой писал летописец, — но нехрабр сый на ратех и дружине своей неподатлив…».

Отдав эти распоряжения, Иван поехал с братом и с немногочисленной, но блестящей свитой к Оке на рекогносцировку, «разсмотрити» «место, да како совокупити воя и сотворити ополченная противу безбожных». Вернувшись в Коломну из поездки, Иван принял воевод, отчитавшихся ему по итогам проведённого смотра, после чего отправил челобитье митрополиту Макарию — битва, «прямое дело», сродни Божьему суду, и заручиться поддержкой и помощью со стороны митрополита и освящённого собора было совсем не лишним. В послании царь, обращаясь к своему духовному отцу, писал, что он и его воинство, собравшись на Коломне, ждут неприятеля, надвигающегося на Русскую землю, и готовы встретить незваных гостей достойно. Макария же и епископов Иван просил усердно молить Бога и Пречистую Богородицу, чтобы милосердный Господь «вашими святыми молитвами не помянул нашего согрешения пред собою, не предал бы нас иноплеменникам, дал бы нам Бог мужество и храбрость и целомудрие и единосогласие всем православным…».

Исполнив все эти приготовления, Иван, его воеводы и рядовые ратники с нетерпением стали ждать новых сообщений с Поля — где и когда объявится «собака крымский царь»?

Осада Тулы: миттельшпиль

Томительное ожидание затянулось на пару дней. 21 июня «пригонил ко государю гонец из Тулы» с новыми вестями о неприятеле. По его словам, татары объявились под Тулой и подступили к самому городу, «а чают царевича и не со многими людьми». Туман войны начал постепенно рассеиваться, и Иван с боярами приговорили отправить навстречу неприятелю полк Правой руки из Каширы, Передовой полк с Ростиславля и половину Большого полка во главе с воеводой князем М.И. Воротынским из-под Колычево. Сам же государь с остальными силами начал готовиться к выступлению на утро следующего дня к Кашире, а оттуда к Туле.

Вечером 21 июня от тульского воеводы князя Г.И. Темкина Ростовского прискакал другой вестник, который сообщил, что «пришли немногие люди (крымцы) семь тысяч, воевав да поворотили». Обеспокоенный Иван послал к отправленным на помощь тулянам воеводам наказ «наспех идти» и его, Ивана, извещать обо всех новостях о неприятеле и его перемещениях, наперёд «собя посылати доведыватися, многие ли люди и мочно ли их доити». Всё ещё было неясно, где сам крымский «царь» с главными силами, где ждать его удара. Вдруг появление крымских «немногих людей» под Тулой — всего лишь отвлекающий манёвр?

Утром в четверг 23 июня к «государю за столом седящу» «пригонил» от тульского воеводы новый гонец с вестью, «что царь пришёл и приступает х Туле, а иные многие люди воюют, а наряд с ним многои и многие янычене Турского…». Это известие было, что и говорить, весьма тревожное. Если накануне ещё и оставались надежды, что дело обойдётся малой кровью — царевич же не со многими людьми пришёл да и ушёл, не сам же «царь», — то теперь они рассеялись, как утренний туман.

Под Тулу явился сам Девлет-Гирей «в силе тяжце», со всеми своими людьми, со своим двором (в том числе и со стрелками-тюфенгчи) и с артиллерией-нарядом (уже упоминавшийся Труфан Тинков сообщал, что хан взял с собой в поход 18 артиллерийских орудий). К тому же его сопровождали ещё и «турские енычане». Надо полагать, что тут речь шла прежде всего о переданных хану по повелению султана пехотинцах-аркебузирах из гарнизонов османских крепостей на южном берегу Крыма, а также о набранных по султанскому же повелению стрелках из числа неверных «зиммиев», греков и готов, из крымских же городов. Значительность прибывших с «царём» сил подтверждало и известие о том, что только часть татар осаждала город, тогда как большинство их рассеялось по тульской округе, занявшись грабежом, захватом пленников и поджогами.

Не закончив трапезовать, Иван IV поторопился в церковь (как и подобает благочестивому православному царю), наказав воеводам Государева полка собирать войска на смотр перед выступлением в поход, а князю И.Ф. Мстиславскому и воеводам полка Левой руки «перед собою спешити и реку Оку возитися». Помолившись, Иван и его свита всели на конь и поспешили к месту сбора Государева полка. Неизвестный книжник записал в летописи следующие слова (каков стиль и слог!):

«И собрася полк великого государя столь множество, но и поля Коломенские их не вмещаху, бывые же со государем многие люди, которые во многих ратех бывали и множество людеи видали, а столь величеству полка не видали».

И не только этому поражались «бывые люди» и будущие читатели повести о государевом походе на нечестивого крымского «царя» — спасибо анонимному мастеру «плетения словес», описавшему в красках всё «величество» и «урядство» царева полка! Не меньшее удивление вызывало и то, что, по словам книжника, «на потеху и на ловы не так текут люди, якоже к смерти за благодать Божию и государя нашего любовь и урядство…». Впрочем, стоит ли этому сильно удивляться — ведь в неписаном кодексе чести русского сына боярского было сказано более чем недвусмысленно: «Сыну, аще на рать со князем поидеши, то с храбрыми наперед поиди, да роду своему честь наедеши, и собе добро имя. Что бо того лучши есть, еже пред князем оумрети…»!

К вечеру 23 июня Иван со своим полком уже был под Каширой, где для него и его людей уже подготовили переправу. Незадолго до этого через реку переправились князь Мстиславский со товарищи и со всеми своими людьми и обозом-кошем, и теперь они ждали государя на другом, правом берегу реки. И здесь к царю явился очередной гонец от Григория Темкина, Григорий Сухотин, доставивший государю донесение-«отписку» от воеводы.

Осада Тулы: эндшпиль

В своей отписке тульский воевода подробно доложил Ивану о том, что происходило под Тулой все эти дни. По его словам, поначалу ничто не предвещало беды. Станичники сообщали, что хан с войском идёт мимо Тулы и уже «миновал тульские украины». Поэтому князь и отправил бо́льшую часть тульских детей боярских, годных для «дальноконной» полковой службы, в Коломну. Для примера, в Полоцкий поход 1562–1563 годов отправились в составе Государева полка 20 дворовых и 248 городовых тульских детей боярских. Малых же статей осталось 77 человек. Не они ли десятью годами раньше составили костяк тульского гарнизона, бившегося с крымцами? Потому-то появление 21 июня под Тулой 7 тысяч татарских всадников оказалось в известном смысле неожиданностью. По словам Темкина, «царь» послал их «изгоном», рассчитывая, видимо, на эффект внезапности — а ну как у них получится в буквальном смысле въехать в открытые ворота тульского кремля?

К счастью, этого не произошло, и «немногие» «царские» люди, погарцевав под стенами города, к вечеру удалились разорять тульские окрестности. Ночь была тревожной: в воздухе пахло дымом, а ночной мрак озаряли багровые отсветы горящих деревень. Неясный гул к утру следующего дня усилился, и с рассветом, «в первом часу дни», жители Тулы — и ратные люди, и сбежавшиеся под защиту стен крепости со своим скарбом, семьями и скотом окрестные крестьяне — увидели величественную и внушающую ужас картину: обтекая город, с юго-востока лавиной надвигалось несметное татарское войско. Облака пыли, закрывавшие солнце, ржание коней, гортанные выкрики всадников, вопли верблюдов, скрип тележных колёс — всё это невольно наводило страх на немногочисленных защитников города.

Сам крымский «царь» «в силе тяжце» явился под город и, не откладывая дело в долгий ящик, «приступал день весь и из пушек бил по городу и вогнеными ядрами и стрелами стрелял на город и во многих местех дворы в городе загорелися». Грамотное решение. Каким бы устаревшим с точки зрения новейшей западноевропейской бастионной фортификации середины XVI века замком ни была Тула, тем не менее её кирпичные стены и башни представляли серьёзное препятствие для лёгкой татарской артиллерии — другой-то у Девлет-Гирея не было. А вот учинить в городе-крепости пожары, отвлечь на их тушение людей со стен, навести панику и создать неразбериху — совсем другое дело, вполне достижимое и достаточно эффективное.

Многочисленные пожары в Туле стали сигналом к началу общего штурма города. Хан послал на приступ свою пехоту. И хотя её было немного (первые сотни, по опыту этого и других, последующих походов Девлет-Гирея, вряд ли больше тысячи), тем не менее, по словам Темкина, штурм удалось отразить только чудом — благодаря всеобщей молитве Господу и Пречистой Богородице и великим чудотворцам. Но если отставить эту ритуальную фразу в сторону, то из послания князя ясно, почему туляне были вынуждены надеяться на чудо. Ведь если в городе остались немногие дети боярские (и ещё вопрос — были ли там к тому времени стрельцы или же ещё нет?), которым помогали крестьяне, тамошние казаки и прочие гулящие люди, которых всегда было в избытке на беспокойном фронтире, то и несколько сот неприятелей, атакующих под прикрытием беспрерывно стреляющих татарских лучников, — серьёзная сила.

Так или иначе, чудо ли помогло русским отразить татарский штурм или же нет — город устоял перед натиском бусурман. Неизвестный автор «Казанского летописца», живописуя героическую оборону Тулы от поганых, нарисовал воистину эпическую, достойную древнегреческой трагедии, картину. По его словам, неприятели «мало в ту нощь не взя град, всех бо уже градных боицев изби, и жены яко мужи охрабришася и с малыми детми и врата граду камением затвердиша» и тем спасли Тулу.

В общем, к вечеру обстрел и атаки Тулы прекратились, татары отошли в свой лагерь, а защитники могли перевести дух. Многочисленные костры и шум свидетельствовали, что неприятель не собирается так легко сдаваться. И точно, «на утро же в четверток (23 июня) хотяше нечестивыи хотение свое совершити, видя люди немногие во граде веляше ко граду приступати с пушками и пищальми». Однако, как следовало из воеводского сообщения, в тот момент, когда татары возобновили обстрел Тулы и готовились снова идти на приступ, в город пришла весть, что на помощь спешат государевы воеводы.

И в самом деле, с башен на горизонте были видны облака пыли, «возсходящу до небеса, от великого князя люди»! Правда, сам Григорий Сухотин заявил, что когда Темкин послал его к государю, то царские воеводы до города ещё не дошли. Встретил же он на подступах к городу других воевод — не тех, что послал на помощь тулянам Иван, а пронского воеводу князя Михаила Репнина и михайловского Фёдора Салтыкова (в полоцком походе участвовали 85 михайловских детей боярских и 66 — из Пронска).

Однако это было уже неважно. Ободрённые известием о приближении помощи, туляне, по словам Темкина, «устремишася вси на безбожных и изидоша из града не токмо воеводы и воины и вси мужи и жены, восприимше мужескую храбрость, и младые дети, и многих Татар под градом поби, и царева шурина убиша князя Камъбирдея и наряд пушешнои, ядра и стрелы и зелие многое на разорение градное привезено взяша православнии». И разбитый ворог в панике бежал от Тулы, «с великими срамом, гоним Божиим гневом, и токмо единеми душами своими и телеса свои носящи, оставив катарги своя, и шатры, и велбуды, и колесница во станах…».

Туман войны окончательно рассеялся утром 24 июня, когда в царский бивуак, в самый разгар суматохи перед выступлением в поход, прискакал гонец Бебех Глебов и доставил царю донесение от посланных накануне к Туле воевод. Они сообщили, что Девлет-Гирей ушёл от Тулы за три часа (по тогдашнему счёту времени, в котором день и ночь одинаково составляли по 12 часов, следовательно, учитывая, что 22 июня день самый длинный в году, то и речь шла не о трёх часах, а о существенно большем времени) до прибытия к месту событий воевод Большого, Правой руки и Передового полков, не предупредив своих людей, которые были ранее разосланы «в загонех» пустошить Тульский уезд. Таких татар было, по свидетельству князя А. Курбского, треть от всего вражеского воинства. «И воеводы божиим милосердием и государевым счастьем, — сказывал Бебех, — побили многих людеи и многих живых поимали и полон многои отполонили».

Сам Курбский позднее вспоминал, что русские воеводы, выйдя утром 23 июня к Туле, ворвались с ходу в брошенный татарский лагерь и вскоре столкнулись с возвращающимися с охоты загонами. Для последних, не ожидавших увидеть противника, вид изготовившихся к битве русских полков оказался неприятным сюрпризом. Однако командовавший татарами Ак-Мухаммед-улан не растерялся и вступил в бой, который длился полтора часа и окончился победой русских. Правда, потом в своём послании Курбскому Иван Грозный писал, что воеводы вместо того, чтобы добить неприятеля, «поехасте ясти и пити к воеводе нашему, ко князю Григорию Темкину, и едчи поидосте за ними, они же от вас отъидоша здравы». Выходит, что опрокинув немногочисленных татарских застрельщиков, воеводы посчитали дело выполненным и, отправив за бегущими неприятелями «резвых людей», с чувством исполненного долга отправились праздновать вместе с Темкиным снятие осады и чудесное спасение Тулы.

Бежавшие от Тулы татары нагнали ушедшего вперёд хана на реке Шиворони и сообщили ему о приближении главных сил царского воинства. Стремясь как можно скорее оторваться от новой угрозы, «царь побежал, телеги пометал и вельбуды многие порезал, а иные живы пометал». Шедшие по пятам бегущих «резвые люди» 30 июня сообщили Ивану, что «царь (Девлет-Гирей) пошёл невозвратным путём» и «великим спехом идёт, вёрст по 60 и по 70 на день, и конеи мечет много…».

Тогда же стало ясно, как хан оказался под Тулой. Взятые «резвыми людми» татарские пленники на допросе показали, что первоначально Девлет-Гирей вёл свое воинство на Рязань, но на подходе к цели набега татарские сторожи взяли в плен нескольких станичников, и те под пыткой рассказали, что Иван стоит на Коломне и ждёт «царя». Хан не решился вступить с ним в бой и по совету «старых татар» решил напасть на Тулу.

Впрочем, эти вести уже не имели значения. Теперь окончательно стало ясно, что набег хана отбит, новой угрозы с юга ожидать не стоит, и можно вернуться ко второй части намеченного ещё весной плана — к походу на Казань.