От молдавского похода до Берестечка: новая война Хмельницкого

В августе 1650 года, отправляясь в первый молдавский поход, Хмельницкий вряд ли чувствовал себя уверенно — его войска занимались совсем не тем, чем нужно. Оставив за спиной своего главного врага Речь Посполитую, казаки отправились усмирять молдавского господаря Василе Лупу, чтобы умилостивить крымцев. В это время политика не творилась Хмельницким, а несла его по течению.

Тем временем у поляков

По легенде, один государственный деятель утверждал, что у любой проблемы есть имя и фамилия. У головной боли Хмельницкого имя и фамилия также имелись. Миколай Потоцкий, отец Стефана Потоцкого, умершего в плену после Жёлтых Вод, сам попавший в плен под Корсунем и пару лет проведший в Крыму, в начале 1650 года был отпущен на свободу. По слухам, хан отпустил его с условием как можно скорее начать войну против казаков в союзе с крымцами. Правда это или нет, проверить трудно, но, прибыв в Варшаву, Потоцкий немедленно получил чин Великого гетмана коронного и главное командование польскими силами.

Вскоре Потоцкий расположился лагерем около рубежей казацкого государства, и к нему начали стекаться пополнения и деньги. «Ястребы» в окружении короля жаждали крови, а «голуби» лишились своего самого влиятельного сановника: летом 1650 года умер последовательный сторонник мира канцлер Ежи Оссолинский. Теперь всё польское руководство, включая самого короля, желало казацкой крови.

Ударить по Хмельницкому, когда тот завязнет в Молдавии, казалось удобным вариантом. К тому же, можно было атаковать с нескольких сторон: Януша Радзивилла оповестили о грядущей войне и порекомендовали быть готовым идти на Киев, как только начнутся боевые действия. 24 августа 1650 года войска Потоцкого собрались у Каменца-Подольского.

Молдавский «блицкриг» — победа без войны

Понимая всю сложность своего положения, Хмельницкий не собирался двигаться вглубь Молдавии. Подойдя к Днестру в двадцатых числах августа, он отправил вперёд часть войск с полковниками Джеджалием и Нечаем, а сам с основными силами занял удобную позицию, позволявшую ударить на Молдавию, атаковать Потоцкого, или же форсировать реку у Хотина и выйти польским войскам в тыл.

Впрочем, всерьёз воевать с Лупу казакам не пришлось. Едва казацкие авангарды показались на молдавской земле, господарь немедленно бросил свою столицу Яссы и спрятался в одном из монастырей. Оттуда он послал Хмельницкому несколько десятков тысяч талеров, «чтоб ево не воевал». Военная фаза Молдавского похода закончилась, толком не начавшись, Джеджалий возглавил посольство для выработки мирного договора, а Лупу был предупреждён, что любые проявления пропольской ориентации оставят его без трона. Хмельницкому нужен был договор о дружбе и взаимопомощи, чтобы «против всякого неприятеля стоять с ним, гетманом, заодно, и друг другу помогать, а с ляхами ему, волоскому господарю, впредь не складыватца…». Чтобы закрепить этот союз, посольство должно было добиться руки дочки господаря Розанды Лупу для гетманского сына Тимоша Хмельницкого. Позже господарь жаловался полякам, что ему пришлось отдать казакам гигантскую сумму в 130 000 талеров.

К победившим казакам срочно прибыли послы от Потоцкого, которые заявили, что Великий коронный гетман полон миролюбия, а его войска стоят под Каменцом просто так. Хмельницкий вряд ли поверил послам и попросил в качестве жеста доброй воли распустить эти войска. По воспоминаниям Адама Киселя, для гарантии выполнения своих условий гетман хотел даже взять заложников и добиться личной присяги Потоцкого на статьях Зборовского договора.

Подписав выгодный договор с Лупу, Хмельницкий отправился прочь от молдавских пределов, а казакам Нечая велел проводить татар до самого Крыма и следить, чтобы они не начали разбойничать по дороге. Полковник с блеском выполнил это поручение: пополнить ясырь у крымцев не получилось. Вскоре Хмельницкий получил ответ от Потоцкого: магнат соглашался не воевать с казаками, но наотрез отказывался распускать войска (таким образом, ценность его согласия равнялась нулю). Немедленно начинать войну с поляками казацкое руководство не решилось, а потому пришлось удовольствоваться таким ответом.

Дела внутренние и внешние

Во внутренних делах Хмельницкий, как и раньше, последовательности не проявлял. Записав в казацкий реестр немало народу с Подолья, через которое проходили его полки (на что он никакого права не имел), гетман в то же время издал «контрреволюционный» указ, в котором разрешил карать тех, кто восстаёт против властей, причём не только казакам, но и вернувшимся шляхтичам. От Днестра казацкое войско пошло на Брацлав, добралось туда 22 сентября, и было встречено с пышностью. Приёмную Хмельницкого тут же начали осаждать толпы шляхтичей, просивших дать охранные грамоты на имущество, чтобы осмелевшие крестьяне его не экспроприировали. К этим просьбам гетман отнёсся неожиданно лояльно и даже приказал некоторым своим полковникам помочь шляхтичам в сборе доходов с имений.

Однако внутренние дела всё более уходили на второй план — назревала новая война. В Брацлаве гетман созвал старшинскую раду, по некоторым сведениям, на ней был выработан весьма странный план: согласиться с поляками идти в поход на Россию, а на Левобережье заманить польские войска в ловушку и уничтожить. Впрочем, правдивость этих сведений остаётся сомнительной.

После рады Хмельницкий принял послов от Москвы и Крымского ханства. Разговоры шли о наболевшем: гетман уже который год просил русских напасть на Польшу, а те просили урезонить крымцев и не дать им вторгнуться в южнорусские рубежи. Впрочем, обсуждались и новые вопросы. За некоторое время до того некий Анкудинов в Москве убил свою жену, совершил кражу и поджёг дом, после чего сбежал в Польшу, а потом в Молдавию и Турцию. Беглец объявил себя ни много ни мало законным русским царевичем, Рюриковичем и сыном Василия Шуйского. Осенью 1650 года Анкудинов находился в пределах казацкого государства, и послы Алексея Михайловича просили гетмана выдать его. Разумеется, для Хмельницкого беглец не представлял никакой ценности, однако московским послам гетман наотрез отказал, мотивировав это тем, что среди казаков Анкудинов царевичем себя не кличет.

Покончив с посольскими делами, Хмельницкий взялся за дела брачные: на конец 1650 – начало 1651 года назначили свадьбу Тимоша и Розанды Лупу, которая должна была состояться в Ямполе или Могилёве-Подольском. 18 октября казацкая делегация отправилась с этим известием в Яссы.

Вновь обратившись к московскому направлению, Хмельницкий в разговоре с русским монахом А. Сухановым взял резкий тон, пообещав, что если царь не согласится дружить по-настоящему, он может создать союз с турками, татарами, молдаванами и валахами и обрушить на Москву сокрушительный удар. Это заявление Хмельницкий попросил передать царю. Монах оказался не робкого десятка и сказал, что Хмельницкий, конечно, волен заключать союзы и начинать войны, но Русское царство — не Молдавия, и воевать с ним очень трудно. Дальнейшие доводы сторон заслуживают того, чтобы привести их полностью:

• Суханов заявил, что у России с Речью Посполитой договор, который расторгнуть никак нельзя;
• Хмельницкий ответил, что договор может расторгнуть не Россия, а Речь Посполитая, которая уже готовится к большому походу на Москву в союзе с крымским ханом;
• Суханов усомнился в этом заявлении, справедливо полагая, что после двух лет разгромов и разорения поляки не смогут воевать с Москвой;
• Хмельницкий настаивать не стал и сказал, что нарушать договор с проклятыми ляхами — не порок, и царя непременно благословят на это богоугодное дело целых четыре вселенских патриарха. Затем гетман процитировал выдержки из Библии, где Бог при определённых обстоятельствах не карал клятвопреступников;
• монах остался при своём мнении.

Неудачные переговоры расстроили Хмельницкого — будучи склонным к громким заявлениям, он пообещал больше не слать в Москву никаких посольств. 13 ноября Суханов отправился в столицу Русского царства.

Para bellum

Тем временем Польша готовилась к войне уже почти открыто. Как и Хмельницкий, поляки старались заручиться поддержкой союзников. Иезуит Джованни Батисто отправился из Варшавы в Вену, прося у австрийского императора 10 000 войска для войны с казаками — тот ответил отказом, но разрешил полякам нанимать в Австрии добровольцев.

Немалые трудности испытывал и Хмельницкий в переговорах с крымским ханом, который жаловался на большие потери в молдавском походе и соглашался дать не больше 12 000 кавалерии. Что же касается турецкого султана, то он благоволил казакам, разрешил им иметь посла при константинопольском дворе, закрыл глаза на молдавский поход, но ни одного своего воина прислать не обещал.

Зимой 1650–1651 годов обе стороны продолжали готовиться к войне. Сейм в Варшаве одобрил увеличение польской армии до 36 000 человек, армии Великого княжества Литовского до 15 000 человек, а также очередной созыв посполитого рушения. Полякам оставалось лишь дождаться весны. Хмельницкий понимал это, потому старался, с одной стороны, держать максимальное количество войск наготове, с другой — не собирать заранее крупных армий, чтобы не испытывать проблем со снабжением. До середины января 1651 года общая мобилизация казацких контингентов не объявлялась, но казакам велели иметь при себе «пять фунтов пороху и пять кип пуль» и быть «одвуконь». Из-за назревавшей войны даже пришлось отложить свадьбу Тимоша и Розанды, которая была назначена на 20 января и оттянула бы на себя эскорт в 6000 казаков.

Большие планы поляков

Зная о предыдущих поражениях польских войск, можно лишь удивляться военному планированию командования Речи Посполитой. Хмельницкого, с которым не могли справиться два года, собирались разбить за шесть (!) недель. 10 января 1651 года польный гетман коронный Мартин Калиновский послал войскам приказ 25 января собраться в 30 км западнее Каменца-Подольского около села Чернокозинцы. Приказ был выполнен, и в начале февраля 12-тысячное коронное войско во главе с Калиновским двинулось на Бар, где стоял Брацлавский полк одного из лучших казацких командиров — полковника Даниила Нечая. Полякам удалось упредить казаков в развёртывании, и к началу наступления те оказались совершенно не готовы. Единственное, чего Хмельницкий успел добиться к февралю, это согласия крымского хана помочь всеми силами (возможно, под нажимом Константинополя). Хан стал готовиться к походу, сбор казацких и татарских войск назначили у Белой Церкви.

Узнав, что поляки идут на него, Нечай принял экстренные меры, максимально усилив гарнизоны приграничных городов: Ямполя, Мурафы и Красного (в последнем он планировал сосредоточить главные силы Брацлавского полка). Тем временем Калиновский соединился с несколькими крупными польскими отрядами, доведя численность своей армии до 15 000 человек. В ночь с 9 на 10 февраля польские войска двинулись на Красное, Зборовский договор был окончательно нарушен, и началась новая война.

Первые успехи поляков

Насколько неудачно для поляков началось восстание Хмельницкого, настолько благосклонна к ним оказалась судьба в начале кампании 1651 года. Разгромив у границы отряд Романа Шпаченко, Калиновский открыл себе дорогу на Красное, и уже днём 10 февраля польские авангарды подошли к городу. Опытный полководец Нечай допустил страшную ошибку: по какой-то причине казаки приняли врагов за своих и подпустили к воротам. Поляки воспользовались этой удачей и вошли в город. В попытке выбить врага из Красного погиб сам Нечай, а Брацлавский полк, понеся тяжёлые потери, отступил к замку.

Вместо погибшего Нечая полковником был срочно избран Григорий Кривенко, которому пришлось отчаянно оборонять замок. В успех обороны он, видимо, не верил: уже в ночь с 11 на 12 февраля казаки попытались тихо уйти из замка и соединиться со своими. Надежда оказалась напрасной: вышедших из ворот поляки загнали обратно, на их плечах ворвались внутрь и устроили резню. Брацлавский полк перестал существовать.

Завершив приграничное сражение успешными штурмами Мурафы, Шаргорода, Ямполя, Черновцов и взяв выкуп с гарнизона местечка Стена, Калиновский, наконец, объявил казакам войну. Хмельницкому была отправлена депеша, в которой значилось, что во всём виноват покойный Нечай, и что это именно он начал войну. Затем Калиновский решил захватить Винницу и закрепиться там, пережидая весеннюю распутицу. В конце февраля польские войска двинулись туда.

Тем временем Хмельницкий медленно шёл на Белую Церковь, его армия постепенно росла, и тут почти повторилась ситуация перед Збаражской битвой. Годом ранее ещё до начала осады гетман узнал о разгроме и гибели своего лучшего полковника Кричевского, теперь же до начала похода он узнал о поражении и смерти другого любимца — Даниила Нечая. Глубоко скорбя, Хмельницкий заказал панихиду по погибшему герою во всех окрестных церквях.

Известия о том, что приграничные земли уже в руках врага, побудили гетмана к быстрым действиям. Мобилизация ускорилась, несколько полков отправили на границу с Великим княжеством Литовским. Хан не торопился, но в начале марта, наконец, отправил казакам на помощь своего младшего брата нуреддин-султана Гази-Герая. У историков не существует единого мнения о том, сколько воинов вёл с собой Гази-Герай. Одни источники заявляют о 5000–8000 конницы, другие — что с армией меньше, чем в 20 000 человек, нуреддин-султан не мог выступить по статусу.

Осада Винницы и отступление Калиновского

После падения Красного и гибели Брацлавского полка главной преградой на пути поляков стала Винница, обороняемая Кальницким полком под командованием Ивана Богуна. Чтобы не потерять ещё один полк, Хмельницкий спешно направил к Виннице крупные силы — Лубенский, Миргородский, Прилуцкий, Уманский и Чигиринский полки. Впрочем, Кальницкий полк был готов держаться и самостоятельно. Центром обороны стал местный монастырь, куда стекались местные жители, и где расположились основные силы казаков. 1 марта в виду казаков появилась поляки. Богун сделал вид, что готов принять бой в поле, но вскоре начал отступать через замёрзший Южный Буг. Поляки бросились преследовать отступающих и попали в пробитые во льду полыньи, где некоторые утонули. Воспользовавшись замешательством врага, казаки контратаковали и «убили многих».

Вечером 1 марта к Виннице подтянулись основные силы Калиновского, и казакам стало небезопасно выходить в поле. Богун поджёг город и заперся в монастыре. Подтянув резервы, Калиновский велел начинать штурм 2 марта. Бой шёл весь день, а ночью казаки предприняли вылазку во главе с самим Богуном. Об удачности ночного дела ничего неизвестно, но упоминается, что сам Богун едва не погиб. 3 марта казаки были выбиты с первой линии обороны монастыря и отступили на вторую. Попытка Калиновского добиться сдачи монастыря под честное слово успеха не имела — казаки ему верить не стали. Чтобы не терять времени зря, 8 марта Калиновский отправил часть жолнёров во главе с собственным сыном на штурм местечка Кальник.

Калиновский-младший до цели не дошёл, так как его перехватили казацкие части, двигавшиеся на помощь Богуну. Польский отряд понёс большие потери и в панике отступил обратно к Виннице, куда за ним пришёл и Уманский полк казаков. Поняв, что эффект внезапности потерян, многие поляки начали дезертировать.

Калиновский также не решился рисковать, согласившись пожертвовать всеми первыми успехами и начать отступление. Деморализованное польское войско отступало на запад через Браилов, Мурафу и Бар, бросив обоз, артиллерию, а также около тысячи больных и раненых. Поначалу польный гетман рассчитывал удержаться в Баре, но, узнав, что туда подтягиваются другие казацкие полки, а нуреддин-султан может вскоре прийти из Крыма, решил отступать дальше. Оставив в Баре 300 человек пехоты и три конных хоругви, Калиновский с остальными силами двинулся на Каменец. По некоторым сведениям, общие потери польской армии составили до 6000 человек. Участники февральского похода нарекли его «проклятым делом».

Последние приготовления

Выправив ситуацию на западном кордоне, Хмельницкий решил обезопасить себя и на северном. Радзивилла он грозно предупреждал через послов, чтобы тот не смел двигаться на юг, продолжалась мобилизация в казацкую армию, причём о добровольности речи не шло. Так, игумен Батуринского Крупецкого монастыря Исихия говорил, что «велено выбрать всех, только оставить стара да мала… Иные де мужики пошли с рогатины, а иные с топорами».

На Подолье казацкие части без труда взяли Бар, оставленная Калиновским пехота погибла, а конница успела уйти. После 13 апреля Калиновский решил оставить Каменец и соединиться с другими польскими войсками.

В Варшаве тем временем медлили. 3 апреля коронное войско, наконец, вышло из польской столицы и через неделю добралось до Люблина. Экспедиции придали видимость чуть ли не крестового похода, папский нунций благословил короля и выдал ему освящённый меч.

Попытавшись перед будущей схваткой выбить из игры хотя бы Крым, король отправил посольство… в Москву, попросив атаковать татар, пока польское войско будет разбираться с казаками. На это венценосец получил ответ, что разбираться с казаками — не лучшая идея, и лучше бы он поскорее с ними замирился, иначе они уйдут под руку султана, а тогда «запорожских черкас смирить будет неможно». В целом Русское царство становилась всё более благосклонным к начинаниям Хмельницкого. Ещё 19 февраля в Москве собрался Земский собор, где среди прочих вопросов указали на то, что Войско Запорожское жаждет под скипетр православного царя, а Польша не особо соблюдает мирный договор с Русским царством, и, возможно, этот договор пора пересмотреть.

Тем временем Хмельницкий завершал всеобщую мобилизацию. Семнадцать полков встали под ружьё, около сотни пушек плюс 30 орудий в личном распоряжении гетмана были готовы обрушить на врага ливень ядер. О состоянии казацкой армии писали, что «ружьём же войско всем сполнено, у иных огненой бой, а у иных лучная стрельба, а с киями, как бывало преж сего, ныни в войске никого нет». Это представляется сомнительным, учитывая более ранние известия о том, что в армию мобилизовали даже плохо вооружённых крестьян.

В двадцатых числах апреля начали прибывать крымцы: сначала пришёл нуреддин-султан, сам же хан никуда не торопился. Хмельницкому пришлось начинать войну с тем, что у него было. 28 апреля гетман отправил около 10 000 казаков под Каменец (добить потрёпанные войска Калиновского), а сам двинулся под Пилявцы. На север, чтобы создать заслон от Радзивилла, двинулись Киевский, Нежинский, Переяславский и Черниговский полки. Последний, во главе с полковником Степаном Подобайло, стал на переправе под Лоевом, как и двумя годами ранее.

Поймать Калиновского под Каменцом не удалось: 27 апреля он двинулся на соединение с королём, оставив в городе некоторое количество конного и пешего войска. Отстав от него всего на два дня, 29 апреля казаки подошли к Каменецкому замку. Здесь их силы разделились: часть погналась за Калиновским, другая попыталась взять Каменец. Войска, отправившиеся в погоню, смогли уничтожить лишь часть немецкой пехоты гетмана на переправе через Стрыпу, и основные силы Калиновского соединились с королём под Сокалем. Осаждающие же сходили несколько раз на штурм и уже 2 мая сняли осаду по приказу Хмельницкого.

Новый Зборов?

В начале мая казацкие войска пришли под Зборов и долго маневрировали, выбирая место для лагеря. В результате армия остановилась на стратегически важном плацдарме между Озёрной, Тернополем и Заложцами, где и стала ждать основные силы крымцев. Всего здесь собралось 40 000–50 000 комбатантов и неизвестное количество селян. По некоторым сведениям, множество казаков было на конях и представляло собой аналог драгун.

Чего хотел добиться Хмельницкий, оставаясь на этом месте, неясно. Предполагается, что гетман желал повторить Зборовскую победу, выманив на себя королевскую армию и ударив по ней во время марша. Впрочем, трудно представить, что Ян-Казимир был настолько глуп, чтобы дважды попасться на тот же крючок.

На душе у Хмельницкого было явно несладко: ко всем проблемам добавилась смерть жены, Елены Чаплинской. Вопрос её предполагаемой измены — дело тёмное, но, так или иначе, в мае 1651 года она окончила жизнь в петле, и «о том гетман зело был кручинен».

17 мая армия Хмельницкого пополнилась татарскими отрядами из Добруджи и Белгородской ордой, кроме того, прислал письмо сам хан, известив, что скоро явится. Впрочем, воевать он не хотел и не скрывал этого, настоятельно порекомендовав гетману мириться с королём и чем быстрее, тем лучше. Хмельницкий отвечал безапелляционно: «Вольно тебе, пане солтане, и миритися с королем, и битися; я же счастья попробую и ударюсь с ляхами». Среди казацкой верхушки тоже не все горели желанием продолжать войну. Посланец Радзивилла, некий Мысловский, ещё в марте сообщал, что некоторые полковники на старшинской раде высказывались за мир. Против войны выступало и православное духовенство, что удивительно, так как в случае победы поляков судьба «схизматиков» на землях Гетманщины была бы незавидной.

Возможно, именно нелояльность верхушки побудила Хмельницкого «всколыхнуть народные массы» — 16 мая под Зборовом была собрана общая «чёрная рада». Гетман произнёс речь, честно рассказав, что татары воевать не хотят, хан неизвестно когда прибудет, а нуреддин-султан уговаривает мириться. Затем он спросил у воинства, чего оно желает — мириться или воевать? Часть старшины высказалась за мир, большинство рядовых казаков поддержало продолжение войны. Заручившись столь массовой поддержкой, 18 мая Хмельницкий двинул армию к Збаражу, а Богун отправился попытать счастья к польскому лагерю.

К решающей битве

Тем временем численность коронного войска под Сокалем постоянно росла. У самого Яна-Казимира было 6000 воинов, ещё 7000 привёл великий гетман Потоцкий, другие магнаты выставили 10 000 немецкой пехоты, 6000 гусар и драгун, наконец, сюда прибыл Калиновский с остатками своей армии (5000–6000 человек). Всего собралось больше 30 000 комбатантов и огромная масса челяди. 4 июня король разделил войско на десять полков, оставив под своим личным командованием контингент более чем в 11 000 человек. В конце мая состоялся смотр, на котором насчитали почти 40 000 бойцов. Как и войску Хмельницкого, полякам не хватало продовольствия.

Точных данных о том, где находится враг, король, как и двумя годами ранее, не имел. Хмельницкого ждали со стороны Владимира-Волынского или даже под самим Сокалем, но он всё не шёл.

В войсковой казне стремительно кончались деньги, и магнатерия прямо на месте скинулась, получив 10 000 злотых на выплаты войску — каплю в море. Жолнёры Калиновского стали грозить бунтом в случае неуплаты, и сенаторы решили принудительно одолжить у местной шляхты золото и серебро, ранее свезённое в Сокальский костёл.

В начале июня появились слухи, что татары и страшный Богун находятся неподалёку и вот-вот устроят засаду в ближайших лесах. Король велел армии идти на Берестечко. Просторная равнина в этой местности позволяла развернуться отличной польской коннице, а засаду там было устроить невозможно. После долгих колебаний и раздумий король решил отправить войско туда. От мирных переговоров поляки заранее отказались по прозаической причине: боялись, что если распустить армию, её будет уже не собрать. К тому же, король узнал, что на соединение с Хмельницким уже идёт крымский хан.

Польская армия шла сплошной массой, опасаясь, что по частям врагу будет проще её разбить. Очевидец вспоминал, что в походе войско выглядело отвратительно, шло как попало, и, если бы противник перехватил поляков на марше, возы стали бы для людей «могилой и погибелью». Но поход состоялся без происшествий, активных действий казаки и татары не предприняли. Казаки, почти месяц стоявшие на месте в условиях неважного снабжения, тоже не были преисполнены боевого духа. В начале июня из лагеря Хмельницкого, стоявшего между Збаражем и Вишневцом, отправили целых двести телег с больными.

Тревожные известия приходили Хмельницкому и с севера. Засидевшийся на месте Радзивилл жаждал деятельности, отказался от любых переговоров и двинулся с 14-тысячным войском на юг. Бой казакам он собирался дать на всё той же переправе под Лоевом.

Понимая, что Зборовскую победу повторить уже не удастся, так как поляки поблизости, 17 или 18 июня Хмельницкий оставил лагерь и двинулся в район Ямполя. Соединившись там с ордой, он вернулся 23 июня, тем временем королевское войско успело без проблем переправиться через реку Стырь. На сей раз польские военачальники действовали энергично: было решено бросить часть обоза, взять только девятидневный запас продовольствия и идти на врага, ища решительной битвы. В результате королевская армия вышла на поле под Берестечком и заняла выгодную позицию: обойти поляков было сложно, к тому же, они могли в полной мере использовать силу разгона своей конницы.

28 июня в 7 часов утра Яну-Казимиру стало известно, что казаки и татары выходят на позиции перед его армией. Польская армия, растянувшаяся на 4–5 км вдоль Стыри, начала рыть шанцы. В 9 часов утра в поле зрения поляков появились первые казацкие и татарские отряды. Начиналась Берестецкая битва — одно из крупнейших сражений Хмельниччины.

Продолжение следует: Берестецкая битва: первое поражение Хмельницкого.