От Синьцзяна до Крыма: Китай на грани войны с Россией

В апреле 1877 года войска империи Цин перешли в генеральное наступление и атаковали самопровозглашённое государство Якуб-бека по всем направлениям. 20 апреля лучшие части Цзо Цзунтана благодаря нарезной артиллерии взяли штурмом крепость Дабаньчэн, защищавшую горную дорогу, которая вела в Турфанскую долину с севера, из Урумчи. Эта победа давала возможность выйти в тыл основных сил Якуб-бека, одновременно атакованных с востока.

Открытие «ворот Восточного Туркестана»

21 апреля наступавшие с восточного направления (из «стратегического оазиса» Хами) китайские генералы Чжан И и Сюй Чжанху, смяв передовые части Якуб-бека, взяли городок Пичан, располагавшийся в 150 ли (чуть более 80 км) к востоку от Турфана. Спустя трое суток «сарбазы» и «джигиты» Якуб-бека безуспешно попытались остановить наступавших китайцев, дав им бой на караванной тропе примерно на полпути между Пичаном и Турфаном. Всего со стороны повстанцев здесь действовало около 8 тысяч человек «регулярных» войск Якуб-бека и 10 тысяч уйгурских ополченцев.

Стойкости войск самопровозглашённого «Семиградья» не способствовало известие, что в их тылу, в полусотне вёрст к западу от Турфана, прорвавшиеся через Дабаньчэн китайские части заняли город Токсун, тем самым перерезав основные караванные тропы, соединявшие Турфанский оазис с остальным Синьцзяном. Токсун защищал десятитысячный отряд под командованием Хак-Кули-бека — младшего сына владыки Синьцзяна. Город атаковали 7 тысяч солдат генерала Лю Цзиньтана — это были лучшие бойцы и лучший генерал в армии «императорского комиссара» Цзо Цзунтана.

Войска генерала Лю Цзиньтана двигались форсированным маршем, чтобы окружить Токсун и захватить хранившиеся там стратегические запасы зерна. В итоге вырвавшийся вперёд авангард попал под контрудар Хак-Кули-бека, был окружён и едва не погиб. Генерал Лю спас отряд, но захватить зерно так и не сумел: повстанцы успели сжечь его. Токсун пал, крупные силы повстанцев под Турфаном были отрезаны от остального Синьцзяна, но неудача с захватом зерна и упорная оборона Турфана не позволили цинским войскам продолжить стремительное наступление вглубь Восточного Туркестана.

На восточных подступах к Турфану повстанцы сумели ненадолго остановить наступление китайцев. Но вскоре им пришлось укрыться за городскими стенами: с запада (то есть, с тыла) подошёл присланный генералом Лю Цзиньтаном трёхтысячный отряд китайских солдат, вооружённых современными винтовками. Турфан, называемый русскими современниками «воротами Восточного Туркестана», оказался в плотной осаде.

Сам владыка Синьцзяна Якуб-бек в это время находился далеко от места основных боёв, в недавно построенной цитадели города Курля почти в 300 км юго-западнее Турфана. Все войска в Турфанской долине номинально возглавлял его младший сын Хак-Кули-бек, но в реальности командование находилось в руках разнородной группы «полевых командиров»: узбеков-«андижанцев», уйгуров и дунган. Узнав, что китайцы захватили Дабаньчэн и Токсун, разгневанный Якуб-бек вызвал сына к себе. Камиль-хан-ишан, политический советник Якуб-бека и его посланник в Турции, позднее вспоминал: «Боясь наказания, Хак-Кули-бек отговаривался от поездки всякими предлогами».

Тем временем в осаждённом Турфане «полевые командиры» не пришли к единому мнению: узбек Хаким-хан Тюра и дунганин Мухаммед Биянху решили прорываться из окружения, тогда как дунганин Ма Жэньдэ и часть местных уйгуров предпочли договариваться с китайцами. В итоге 14 мая 1877 года Турфан вернулся под власть империи Цин — на милость Пекина сдались более двух тысяч хорошо вооружённых мятежников вместе с большими запасами зерна и боеприпасов.

Не пожелавшие сдаться Хаким-хан и Биянху во главе конных отрядов с боем прорвались на запад. Сказалось то, о чём писал полковник Алексей Куропаткин, лично наблюдавший кавалерию Восточного Туркестана весной 1877 года:

«Войска Якуб-бека по вооружению и обучению стояли выше войск среднеазиатских ханств. В особенности хороша была кашгарская кавалерия, сравнительно с теми беспорядочными, дурно вооружёнными толпами конницы, с которыми нам приходилось сталкиваться в Средней Азии».

Неплохо вооружённые и подготовленные кавалеристы Якуб-бека всё ещё оставались непростым противником для войск «императорского комиссара» Цзо Цзунтана, но боевой дух повстанческой армии Синьцзяна продолжал падать. Куропаткин писал:

«Дух войск Якуб-бека не мог считаться благоприятным для ведения упорной борьбы. Злоупотребления при наборах (насильственная вербовка), невыдача положенного содержания, лишения, которые приходилось переносить войскам на передовой линии, присутствие массы андижанцев, готовых после первых неудач Якуб-бека покинуть его и вернуться на родину с нажитым добром, наконец, борьба с китайцами, исход которой почти для всех казался сомнительным, все эти причины вызвали в рядах войск Якуб-бека сильное дезертирство, усиливавшееся с каждым днём».

Смерть «Счастливчика»

В дни, когда китайские войска окружали Турфан, владыка Синьцзяна встретился с «путешественником» Пржевальским. Русский полковник так вспоминал эту встречу:

«Принял нас ласково, по крайней мере, наружно, и всё время аудиенции, продолжавшейся около часа, не переставал уверять в своём расположении к русским вообще, а ко мне лично в особенности».

Изначально крайне враждебный к России, под натиском Китая владыка Синьцзяна попытался сменить политику, весной 1877 года направив полное восточных комплиментов послание Константину Кауфману, генерал-губернатору российского Туркестана. Отсиживаясь с крупными силами вдалеке от «фронта», Якуб-бек всё ещё надеялся спасти своё государство путём дипломатических интриг: в Лондоне к лету должны были начаться переговоры представителей мятежного «Семиградья» и империи Цин. За время переговоров синьцзянский деспот, не зря прозванный «Счастливчиком», рассчитывал склонить на свою сторону и Россию, обещая ей «вечное добрососедство» и небывалые торговые привилегии в Восточном Туркестане.

Тем не менее Якуб-бек попенял Пржевальскому на то, что в войсках Цзо Цзунтана якобы служат русские офицеры-инструкторы. Пржевальский вполне справедливо отрицал эти претензии, заявляя, что в войсках «императорского комиссара» Цзо есть только русские купцы.

Знаменитый путешественник оказался последним подданным Российской империи, видевшим владыку Синьцзяна живым. Спустя ровно месяц после их встречи, 30 мая 1877 года, «Счастливчик» неожиданно умер на шестом десятке лет — ему действительно посчастливилось не увидеть краха своего государства. Существует несколько версий кончины Якуб-бека. Встречавшийся с ним полковник Алексей Куропаткин так обобщил свои личные впечатления и собранные сведения о владыке Синьцзяна и обстоятельствах его смерти:

«Покойный Якуб-бек был человек умный, деятельный, с удивительною памятью, но вместе с тем хитрый и лукавый; правды почти не говорил; в полном смысле был эгоистом и ни для кого не был другом. Полководцем же в последнее время он выказал себя весьма плохим… В отношении скромности своих личных потребностей, Якуб-бек мог служить примером не только для всех азиятских государей, но и для некоторых из своих беков. Его жилища были просты до бедности. Одежда и пища те же, что у всех подчинённых. Единственною допускавшеюся им роскошью было содержание обширного гарема, в котором насчитывали до 300 женщин. Его походный гарем состоял из шести жён.

Обряды религии своей исполнял усердно. В сутки отдыхал только около 4-х часов, а остальное время был занят. Никому не доверял: во все дела, начиная от конюшни и кухни, до самых важных государственных дел, вникал сам. Придворный штат Якуб-бека мало напоминал, по своей малочисленности, придворные штаты бухарского эмира и бывшего кокандского хана. Все распоряжения по управлению страною и всю переписку Якуб-бек вёл через свою канцелярию, состоявшую из четырёх мирз. Эти мирзы служили Якуб-беку одновременно и секретарями, и писарями.

Каждое утро, со светом, Якуб-бек уже сидел на своём обычном месте, у двери, на коврике. Вся полученная за истекший день переписка перечитывалась Якуб-беку дострочно. По прочтении каждой бумаги, Якуб-бек диктовал тотчас свою резолюцию, которая записывалась мирзою на прочитанной бумаге. В тот же день гонцы, верхом, со скоростью от 140 до 200 вёрст в сутки, везли эти бумаги по назначению. Через каждые 40–50 вёрст гонцы меняли лошадей на станциях, нарочно для этой цели устроенных. Быстрота решений Якуб-бека и их строгость известны всем и заставляли подданных Якуб-бека дрожать при его имени за сотни верст.

16-го мая 1877-го года, в 5 часов пополудни, Бадаулет был сильно раздражён своим мирзою (секретарём) Хамалом, которого за неточное исполнение каких-то поручений он бил прикладом до смерти. Убив Хамала, Якуб-бек набросился и начал бить своего казначея Сабир-ахуна. В это время с ним сделался удар [в XIX веке так именовали инсульт или инфаркт – прим. автора], лишивший его памяти и языка. Оставаясь в этом положении, Бадаулет 17-го мая [30 мая по новому стилю. — Прим. автора] в 2 часа утра скончался. Слухи об отравлении Якуб-бека сыном его Хак-Кули-беком и о том, что он сам, в виду неудач против китайцев принял яд, не имеют основания…»

В Китае с XIX века господствует версия, что Якуб-бек был отравлен одним из своих приближённых — Нияз-беком, бывшим мелким чиновником в цинском Синьцзяне, после антикитайского восстания ставшим «хакимом», то есть наместником города Хотан. Действительно, после смерти Якуб-бека и усмирения Восточного Туркестана власти империи Цин наградили Нияз-бека должностью наместника ещё более крупного города — Яркенда. Однако вскоре китайцы обвинят награждённого в заговоре и сборе оружия для нового восстания, арестуют, и в тюрьме он покончит с собой. По легенде, Нияз-бек отравился спрятанным в перстне ядом — тем же, которым он убил Якуб-бека.

Сегодня мы можем лишь гадать об истинных обстоятельствах смерти владыки Синьцзяна, случившейся ровно 140 лет назад. Бесспорно одно: кончина «Счастливчика» стала решающим фактором в дальнейшей судьбе Восточного Туркестана.

«Неверные греховодники китайцы» и схватка за наследство Якуб-бека

Едва узнав о смерти главного врага, «императорский комиссар» Цзо Цзунтан, будучи уверенным в отравлении Якуб-бека агентами китайской разведки, поспешил выдвинуть и повсюду распространить пропагандистскую версию: что главный мятежник сам принял яд и покончил с собой, «оказавшись в безвыходном положении». Эта версия будет считаться официальной до самого конца существования империи Цин.

В стане противников Китая после смерти Якуб-бека сразу обострились соперничество и борьба за власть. Младший сын покойного Хак-Кули-бек, числившийся командующим войсками на «фронте», тут же увёл свои отряды подальше от китайцев, к городу Курля. Там он захватил походную казну, выплатил войскам двухмесячное жалованье и спешно отправился в Кашгар — столицу мятежного «Семиградья». С собой Хак-Кули-бек вёз тело отца.

Вместо себя сын Якуб-бека назначил временным командующим войсками на антикитайском «фронте» популярного военачальника, узбека Хаким-хана Тюру. На следующий же день после отъезда претендента на синьцзянский престол оставшиеся войска провозгласили Хаким-хана Тюру верховным правителем и двинулись вслед за уехавшим Хак-Кули-беком, чтобы раньше него захватить главное казначейство покойного Якуб-бека, находившееся в городе Аксу.

Но младший сын Якуб-бека сумел раньше соперников захватить ценности в Аксу и продолжил путь к Кашгару. Он надеялся войти в столицу с верными войсками и деньгами раньше, чем гонцы принесут туда весть о кончине Якуб-бека. Однако его опередил тайный посланник, направленный в Кашгар Нияз-беком — тем самым наместником города Хотан, которого власти империи Цин считали отравителем «Счастливчика».

Наместником «столичного» Кашгара был Бек-Кули-бек, старший сын Якуб-бека. Получив сведения о смерти отца и действиях младшего брата, он двинулся ему навстречу со своими войсками. В восьмидесяти верстах от Кашгара у моста чрез реку Кизилсу состоялась встреча близких родственников, закончившаяся тем, что старший брат отрезал младшему голову.

Формально старший сын «Счастливчика» Бек-Кули-бек стал главой Синьцзяна. Перед лицом Китая он попытался сохранить свою самостоятельность, полностью переориентировавшись на Россию. Уже в конце июня 1877 года туркестанский генерал-губернатор Кауфман получил витиеватое послание от Бек-Кули-бека, в котором тот именовал себя «опечаленным сиротой», а самого Кауфмана «любезным другом, с давнего времени и доныне из дружбы и расположения заботящимся о пользе и благе» земель всего Туркестана.

Помимо уверений в дружбе с намёками на желание попасть под русский протекторат, Бек-Кули-бек излагал и приукрашенное положение дел на «фронте»:

«Сообщаю Вам, что в настоящее время неверные греховодники китайцы находятся на линии Турфана и Токсуна. Наши же войска в совершенном спокойствии стоят на линии Карашара и Курля. Увеличив ныне эти войска пятью тысячами хорошо вооружённых солдат, мы в скором времени отправим их в ту сторону. Надеемся, что относительно вышеизложенного Вы благоволите дать нам мудрый совет, который, Бог даст, послужит нам в пользу…»

Но в штабе генерала Кауфмана хорошо знали реальное положение дел в Восточном Туркестане, где образовалось как минимум три центра власти: Бек-Кули-бек в Кашгаре, Хаким-хан Тюра в Аксу и Нияз-бек в Хотане. Любопытно, что всё лето 1877 года войска империи Цин, укрепившись в захваченном Турфанском оазисе, не спешили вмешиваться в развернувшуюся схватку наследников Якуб-бека. В Пекине всё ещё опасались открыто игнорировать весенний ультиматум Лондона, требовавшего мирных переговоров о судьбе и статусе Синьцзяна.

Падение Восточного Туркестана

В июле Бек-Кули-бек разгромил отряды под командованием Хаким-хана Тюры, а в сентябре — отряды Нияз-бека. Первый из разгромленных бежал на российскую территорию, второй — к китайцам. Казалось, старший отпрыск Якуб-бека станет признанным главой Восточного Туркестана, но в сентябре китайские войска начали новое генеральное наступление.

В Пекине выждали, пока междоусобица в среде синьцзянских повстанцев станет очевидна для Лондона, и лишь в августе объявили, что прибывший в британскую столицу китайский посол Го Сун-Тао не намерен вести переговоры с представителями непонятно кого. Что же касается британских властей, то после смерти Якуб-бека и разразившейся междоусобицы они потеряли серьёзный интерес к Синьцзяну: оказывать реальное влияние на этот отдалённый регион они могли лишь в союзе с крепкой властью Якуб-бека, а воевать с Китаем за шаткую власть его сыновей в Лондоне желающих не было.

Новое наступление китайских войск шло стремительно. Выступив в начале сентября 1877 года из Турфанского оазиса, полки империи Цин уже 9 октября заняли Курлю — бывшую ставку Якуб-бека. Все её жители ушли на запад, предварительно открыв дамбы на реке Карашардарье и затопив часть города. В отместку кавалерия генерала Лю Цзиньтана, состоявшая преимущественно из монголов и калмыков, догнала колонны из десятков тысяч беженцев и уничтожила большинство из них.

Истощённые междоусобицей отряды синьцзянских повстанцев не могли оказать серьёзного сопротивления. В некоторых случаях китайским войскам помогал прямой подкуп — так 21 октября сдалась хорошо укреплённая цитадель города Бай. Китайцы не смогли взять её в ходе нескольких кровопролитных штурмов и предпочли заплатить солидное вознаграждение уйгуру Мухаммеду Тохти, командовавшему обороной.

На фоне успешного наступления китайцев начался окончательный распад непризнанного государства. В конце октября в «столичном» Кашгаре восстали «новые мусульмане» — пленные китайцы, которых Якуб-бек когда-то насильно зачислил в свою армию в качестве «тайфурчи» (стрелков из старинных фитильных ружей). Восставшие во главе с офицером Хэ Буюнем захватили в заложники семьи многих высших командиров из армии Якуб-бека и заперлись в цитадели Кашгара.

В это время Бек-Кули-бек находился более чем в 150 км к юго-востоку — в Яркенде, где пытался собрать войска для противодействия китайскому наступлению. Ему пришлось прервать подготовку и поспешить к Кашгару. По пути значительная часть его армии дезертировала. В «столицу» Бек-Кули-бек прибыл, имея менее 5 тысяч бойцов, и попытка отбить городскую цитадель не удалась. Узнав о событиях в Кашгаре, главные силы империи Цин двинулись к этому городу, по пути громя отдельные отряды и крепости мятежников.

17 декабря Кашгар, спустя почти тринадцать лет, вновь оказался под властью империи Цин, а через двое суток пал и Яркенд. В последний день 1877 года маньчжуро-китайская власть вернулась в Хотан. При взятии этих городов в качестве трофеев войскам Цзо Цзунтана досталось около сотни пушек, тысячи современных винтовок и более десяти тысяч породистых коней.

К началу нового, 1878 года под власть империи Цин вернулись все крупнейшие города и районы Синьцзяна, за исключением Илийского края, уже седьмой год занятого русскими войсками. К весне из покорённого китайскими войсками Восточного Туркестана в Илийский край и другие российские владения бежало свыше ста тысяч жителей Синьцзяна, опасавшихся мести и репрессий со стороны чиновников и солдат империи Цин.

Окрылённый победой Цзо Цзунтан немедленно потребовал от России выдачи бежавших — прежде всего, Бек-Кули-бека и лидеров ополчения. Спор о беженцах и статусе Илийского края на ближайшие годы стал главным в российско-китайских отношениях. Переговоры по этим вопросам начались в 1879 году в Ливадийском дворце — крымской резиденции российских императоров. Начиная эти переговоры, Россия и Китай ещё не догадывались, что по их итогам окажутся на грани большой войны…

Продолжение следует: Планы большой русско-китайской войны 1880–1881 годов.