«Последние римляне»: империя между вандалами и гуннами

Продолжение. Начало цикла здесь и здесь.

Гейзерих в Африке

В 432 году н.э. вандалы Гейзериха разбили армию римского полководца Аспара, прибывшую в Африку. Об этом сражении сообщает только Прокопий, поэтому современными историками высказывается предположение, что это была лишь «незначительная стычка». Как бы то ни было, Африка по-прежнему оставалась за вандалами, а римляне «бежали кто куда».

Захват вандалами Африки обычно рисуется самыми мрачными красками, причём людям Гейзериха приписываются совершенно нелепые злодеяния – вплоть до того, что они якобы вырывали с корнем плодовые деревья и убивали пленников, оставляя их тела разлагаться, чтобы вызвать эпидемию и тем самым уморить оставшихся местных жителей. Эти истории представляются откровенным враньём: вандалы, как и все германцы, были людьми чрезвычайно практичными и здравомыслящими. Разумеется, они вовсе не планировали превращать африканскую провинцию в выжженную пустыню, собираясь жить здесь долго и счастливо.

Стереотип «вандалов» как людей, склонных к бессмысленной разрушительной деятельности, появился значительно позднее в связи с совсем другими событиями, а те ужасы, которые спустя шестьдесят лет после завоевания вандалами Африки рассказывали о них позднейшие историки, вызваны шоком и досадой.

Возвращение Бонифация

Как мы помним, Бонифаций, бывший правителем Африки, фактически сдал эту провинцию варварам и вернулся, побеждённый, в Италию – к императору Валентиниану III, а ещё точнее – к его матери Галле Плацидии, которая и управляла всеми делами от лица своего слабовольного сына.

Плацидия как будто не держала на Бонифация зла, однако вспыхнула с новой силой непримиримая вражда между Бонифацием и главным его соперником Аэцием, который несколькими годами ранее якобы сплёл против него злостную интригу и оклеветал перед императором. В этой истории остаётся много непонятного. Эдуард Гиббон продолжает считать Аэция «отрицательным героем» истории:

«Высокомерный и вероломный, Аэций был крайне раздражён разоблачением его хитростей, неудовольствием императрицы и милостями, оказанными его сопернику. Он торопливо вернулся из Галлии в Италию со свитой, или, верней, с целой армией, состоявшей из преданных ему варваров».

У Бонифация тоже имелась своя армия, и она тоже состояла из преданных ему варваров. Между Бонифацием и Аэцием разгорелась настоящая война, которая завершилась битвой при Римини, причём Бонифаций в этом сражении победил. Однако воспользоваться плодами своей победы Бонифаций уже не смог: он был смертельно ранен и скончался – по самой распространённой версии, через три месяца после случившегося. Марцеллин Комит приписывает новую вспышку соперничества двух полководцев самой императрице:

«По подстрекательству Плацидии, матери императора Валентиниана, между патрициями Бонифацием и Аэцием разгорелась ожесточённая борьба. Аэций победил Бонифация, ранив его длинным мечом, который был сделан для него днём ранее. Сам он остался цел и невредим. Три месяца спустя Бонифаций умер от ранения, которое он получил, умоляя свою очень богатую жену Пелагию выйти замуж ни за кого другого, кроме как за Аэция».

Этот рассказ, мягко говоря, вызывает недоумение. Очевидно, что Марцеллин Комит говорит о каких-то хорошо известных современникам событиях, но контекст от нас ускользает. Что за «длинный меч» (в других вариантах речь идёт о «длинном копье»)? Высказывалось даже предположение, что между Аэцием и Бонифацием произошло нечто вроде рыцарского единоборства, «правильной дуэли».

Одни утверждают, что Бонифаций умер от смертельной раны, полученной в той битве, через три месяца, другие – что через несколько дней. Ещё один хронист, Проспер Аквитанский, поведал, что Бонифаций по возвращении из Африки получил от Плацидии звание главнокомандующего, после чего вынужден был вступить в бой с Аэцием: «Он (Бонифаций), после того, как победил в сражении… спустя несколько дней погиб от болезни».

Что до брака Аэция и Пелагии, то таковой действительно состоялся. Пелагия в то время ожидала получения богатого наследства из Испании – ещё одно косвенное подтверждение того, что она принадлежала к народу вандалов. Почему Бонифаций просил её выйти замуж за Аэция? Какие на самом деле отношения связывали этих людей – Аэция, Пелагию, Бонифация, Плацидию? Остаётся только гадать, что скрывается за скупыми строками хроники.

Так или иначе, Аэций отправился в своё имение и жил там некоторое время, пока на него не совершили покушение неведомые враги – надо полагать, у удачливого и коварного патриция их было немало. Аэций бежал в Рим, оттуда в Далмацию и, наконец, в Паннонию, к своим «любезным» гуннам, с которыми у него с юных лет установились дружеские отношения.

Карфаген опять разрушен

Распри внутри Империи были на руку Гейзериху, которому теперь почти никто не мешал завершать своё водворение в Африке. Как уже говорилось, он никуда не спешил, действуя последовательно и как будто спокойно.

В феврале 435 года в городе Гиппоне Гейзерих подписал с Империей мирный договор. В качестве доказательства добрых намерений Гейзерих отдавал в заложники императору Западной Римской империи своего сына Хунериха (Гонориха) и обязывался платить «дань» (возможно – поземельный налог) с тех африканских территорий, которые фактически уже принадлежали вандалам.

Однако и после подписания мирного договора вандалы не угомонились. Аэций увяз в Галлии и не мог прийти на помощь римлянам в Африке, а Гейзерих, действуя последовательно и методично, в конце концов, добрался до Карфагена. 23 октября 439 года город был захвачен вандалами и подвергнут опустошению. Местная римская знать в панике бежала, оставив всё имущество в руках вандалов.

Овладев Карфагеном, главным портом Африки, Гейзерих решил прихватить заодно и Сицилию, но тут уже ему дали решительный отпор: против Гейзериха выступил магистр армии Сегисвульт. Если бы вандалам удалось распространить своё господство ещё и на этот остров, то вся торговля в Средиземном море была бы под угрозой. Этого допустить не могли, и император Восточной Империи отправил на помощь западному собрату огромный флот.

Гейзерих отступился от Сицилии и отправил в Константинополь посольство – в очередной раз договариваться о мире, и в 442 году мир был заключён. Отобрать у вандалов Африку никто и не помышлял – очевидно, Империи это было не под силу, но отстоять Сицилию римляне смогли. Римляне вынужденно признали новое варварское государство в Африке, и самые плодородные земли Империи перешли в чужие руки.

Гейзерих и оппозиция

Гейзерих, как и весь его народ, исповедовал христианство в арианской форме. С именем этого короля связано преследование католиков по всей подвластной ему Африке. О некоторых эпизодах гонений сообщает Проспер Аквитанский:

«В Африке король вандалов Гейзерих, желая внутри пределов своего обитания подчинить католическую веру арианской нечестивости, некоторых наших епископов… до тех пор преследовал, пока их, лишённых права иметь свои церкви, не изгнал из городов…»

Других «благочестивых мужей» Гейзерих «подвергал самым страшным пыткам», так что они «в конце концов были по-разному казнены и погибли в славном мученичестве».

Гейзерих тщательно оберегал свою власть от любых возможных покушений и не ограничивался гонениями на католиков. В стане вандалов у него также имелись политические противники. Время от времени кто-нибудь вспоминал о незнатном происхождении короля, который был всего лишь побочным сыном. Претензии на трон стали выдвигать сыновья Гундериха (Гонтариса) – покойного брата Гейзериха, законного сына. Гейзерих приказал, как говорят, утопить в реке мать своих племянников. Видимо, именно она добивалась власти для своих сыновей.

Проспер Аквитанский живописует расправы Гейзериха с внутренней оппозицией:

«Против Гейзериха, который из-за успеха дел стал выражать презрение даже по отношению к своим людям, составили заговор некие знатные лица из его окружения. Однако их замысел был раскрыт, и они по его приказу были подвергнуты многочисленным пыткам и казнены… Подозрения короля стали гибелью для столь многих, что эта мнительность уничтожила больше людей, чем какое угодно поражение в войне».

Впрочем, воспользоваться распрями при вандальском дворе Римская империя не могла: на неё надвигалась гораздо более страшная угроза.

Явление Аттилы

Доселе гунны не представлялись римлянам, скажем так, «регулярным противником»: время от времени разрозненные племена совершали набеги, но их отбивали; иногда же гуннские отряды нанимались на службу Империи и, выполнив задачу, возвращались «к своим кочевьям». Но с какого-то момента ситуация изменилась: у гуннов появился вождь, объединивший свой народ в могущественную силу.

Гунны кочевали в пределах Дакии и задунайской части провинции Нижняя Мезия. Спустя десятилетия они уже получили земли в северной части Паннонии. Сюда, к «хану» («кагану») по имени Роила (Руга, Руа, Роас), бежал после поражения в последней битве с Бонифацием Аэций.

Гунны имели с Империей договор, но, естественно, постоянно старались улучшить для себя условия. В частности, Роила был недоволен тем обстоятельством, что некоторые гуннские отряды переходили на службу Империи, так что он отправил в Константинополь посольство и потребовал выдать ему всех соплеменников, перешедших в Империю.

Пока вяло текли переговоры, Роила умер, и в Константинополе по этому случаю был отслужен благодарственный молебен. Однако римляне торжествовали рано – они просто не догадывались, кто придёт на смену прежнему вождю. Это были племянники покойного «кагана», сыновья его брата Мундзука по имени Бледа и Аттила. Позднее, в 444 или 445 году, Бледа будет убит своим братом.

Имя «Аттила» известно, наверное, каждому человеку европейской культуры. Иногда ошибочно пишут «Атилла», но это неправильно: имя, а ещё вероятнее, прозвище знаменитого вождя гуннов происходит от слова «Атта», видимо, готского, которое означает «отец». Суффикс «ил» в готском языке уменьшительный – следовательно, грозное имя означает «Батюшка» или, стилистически вернее, «Батька».

Самое впечатляющее описание Аттилы оставил историк Иордан Готский:

«Был он мужем, рождённым на свет для потрясения народов… Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силён здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения…»

Это описание внешности Аттилы вполне достоверно, поскольку Иордан следует рассказу очевидца – Приска, который был членом посольства к Аттиле в 448 году. Приск упоминает четыре случая, когда он лично видел Аттилу. Впервые это произошло в шатре – владыка гуннов сидел на деревянном кресле. Затем Аттила выступал в роли судьи: тот стоял «на крыльце» и выслушивал речи людей, затеявших тяжбу. И, наконец, дважды Приск наблюдал Аттилу на пирах в его деревянном дворце.

Тот же Приск сообщает, что Аттила получил некий «меч Марса», чудесным образом найденный пастухом в земле. Пастух выкопал этот меч и преподнёс Аттиле, а тот принял оружие как дар от самого бога войны и уверовал, что «через Марсов меч ему даровано могущество в войнах».

Посольство от Империи было направлено к новым властителям гуннов, Аттиле и Бледе. Возглавлял римскую делегацию магистр армии во Фракии – гот Плинта. Послы прибыли в город Марг на Дунае (ныне Орашье на правом берегу Моравы при впадении её в Дунай). На левом берегу реки находилась крепость Констанция, и туда-то явились представители Аттилы.

Переговоры велись верхом на конях, вне города, по гуннскому обычаю. Римляне дали обязательство выслать всех гуннов, которые перешли к ним в своё время, и не принимать их больше на свою службу. Кроме того, они обещали выдать римских пленных, которые бежали от гуннов без уплаты выкупа – или, как вариант, заплатить выкуп по восемь солидов за человека. Важным пунктом стала договорённость открыть для гуннов рынки в приграничных городах.

Получив гуннов-перебежчиков, Аттила нескольких из них распял на кресте, а затем, до 441 года, гунны как будто оставили Империю в покое, но, как и любой мир с варварами, договор с гуннами оказался хрупким.

Епископ-предатель

Во время ярмарки в одном из приграничных городов гунны напали на римлян. Из Константинополя к ним прилетел запрос: по какой причине было учинено беззаконие? Гунны ответили, что епископ Марга похитил некие гуннские сокровища, выкопав их из «царских» захоронений, и грозили войной, если виновный не будет выдан.

Снова начались переговоры, которые ни к чему не привели. Гунны захватили и разграбили крепость Виминаций (местонахождение этой крепости не вполне определено).

В конце концов, епископ Марга сам отправился к гуннам. Он признал свою вину и пообещал «во искупление» сдать гуннам город. Те поверили в его раскаяние и «добрые намерения», и епископ вернулся в свой город с большим гуннским отрядом. Днём этот отряд прятался в укрытии, а ночью епископ впустил врага в ворота.

После этой впечатляющей победы Аттила потребовал от императора денег. Получив неудовлетворительный ответ, Аттила разорил земли Дакии и захватил Рациарию – главный город прибрежной Дакии. Римляне мало чем могли дать ему отпор: военные силы Империи были в ту пору отвлечены Африкой и Гейзерихом.

Здесь мы снова сталкиваемся с некоей двусмысленной «варварской интригой». Совершенно очевидно, что кража епископом каких-то гуннских сокровищ из захоронений, если таковая и имела место, была лишь предлогом для начала военных действий. Готский историк Иордан, например, считает, что Аттилу подтолкнул к конфликту с римлянами никто иной, как хитроумный Гейзерих, король вандалов, причём его основной целью были даже не римляне, а их союзники, вестготы, и вот по какой причине.

Сын Гейзериха, Гунерих, взял в жёны дочь вестготского короля Теодорида (Теодориха). Какое-то время этот брак всех устраивал, но затем Гунерих, «отличавшийся жестокостью даже со своими детьми», отослал несчастную женщину назад к отцу с отрезанным носом и отсечёнными ушами, заподозрив в «приготовлении яда для мужа».

После подобного поступка Гейзерих не без оснований опасался мести со стороны соплеменников супруги, поэтому, чтобы отвлечь Теодориха от своего семейства, он якобы подкупил Аттилу и натравил его на вестготов. Доказательств этому, впрочем, найти нельзя.

В любом случае, Теодорих принял решение сохранить верность Империи и объявил гуннов своими врагами.

Между тем – и это выглядит парадоксально – патриций Аэций, в противоположность варварскому королю, до сих пор оставался в дружеских отношениях с гуннами. Империя всё ещё платила им за то, чтобы они не трогали её владения. Римский мир как будто замер накануне новой грандиозной битвы с миром варварским, которая войдёт в историю как Битва на Каталаунских полях.

Окончание следует: