Роберт Грейвз: человек, попрощавшийся с прошлым

В 1895 году в семье, в которой к английским и немецким корням добавлялось ещё и мощное ирландское древо, появился на свет Роберт Грейвз, ставший впоследствии знаменитым писателем и поэтом. Из его многочисленных произведений русскому читателю, пожалуй, более всего известны два романа о римском императоре Клавдии («Я, Клавдий» и «Божественный Клавдий»), а также трактат «Белая Богиня», в котором анализируется роль Луны в мифологических системах мира. Однако прежде них он стал известен англоязычному миру как создатель одного из самых интересных произведений о Первой мировой войне – автобиографического романа «Со всем этим покончено» (Good-bye to All That), само название которого стало в английском языке крылатым выражением. На русский название также переводят как «Прости-прощай всему тому» или «Простимся со всем этим». Чем же примечательна судьба Грейвза и его книга?

Типичный молодой джентльмен

Мать Грейвза была родом из Германии и происходила из семейства Ранке, одним из самых известных представителей которого был историк Леопольд фон Ранке. Наличие многочисленной германской родни осложняло жизнь юного Грейвза в школе, где однокашники не слишком симпатизировали немцам – как на грех, его полное имя ещё и записывалось как Роберт фон Ранке Грейвз (Robert von Ranke Graves). Эти родственные связи настолько мешали Грейвзу-школьнику, что он настойчиво представлялся ирландцем. У него, в общем, было на это право: семейство отца числило своим предком одного из «круглоголовых» Кромвеля, осевшего в Ирландии и породнившегося с местными роялистами.

Однако детство Грейвза прошло не на «зелёном острове», а в Лондоне и его пригородах, где отец поэта работал школьным инспектором. Последний, желая, чтобы сын стал настоящим джентльменом, определил Роберта в закрытую частную школу. Однако молодому Грейвзу пришлось несколько раз сменить место учёбы, пока он не оказался в школе Чартерхаус, которую окончил прямо перед Первой мировой войной и откуда, собственно, попал прямо в окопы Западного фронта.

Как же складывалась военная карьера Грейвза? Ещё в Чартерхаусе молодой поэт прошёл курс начальной военной подготовки. В начале войны он оставил (с облегчением, как сам признаётся) попытки поступить в университет и записался добровольцем в армию. Ему повезло: он очутился в Королевском уэльском фузилерном полку – то есть, в одном из старейших и лучшем, по мнению самого Грейвза, полку британской армии. Даже орфография написания названия полка была старинной – Royal Welch Fusiliers, «Welch» вместо современного «Welsh». В учебном лагере полка юноша провёл пару недель и был отправлен во Францию.

Здесь удача его оставила, поскольку внезапно при распределении он попал не в один из батальонов Королевского уэльского фузилёрного, а в собранный с миру по нитке Уэльский полк (Welsh Regiment), в котором Грейвз провёл несколько месяцев на фронте. Затем он всё же оказался во втором батальоне Королевского уэльского, а в ноябре 1915 года его перевели в первый батальон, в котором он познакомился с известным уже тогда поэтом Зигфридом Сэссуном (Siegfried Loraine Sassoon).

Именно с первым батальоном Грейвз участвовал в наступлении на Сомме в июне 1916 года, в ходе которого получил тяжёлое ранение, чудом выжил и был отправлен в Англию. Оправившись от раны, в ноябре того же года он возвратился в полк, но вскоре из-за проблем со здоровьем (ранение лёгкого давало о себе знать) его снова отправили обратно через пролив. После медицинского освидетельствования Грейвза признали годным только для гарнизонной службы, и остаток войны он провёл в лагерях в Британии и Ирландии, обучая новобранцев.

Спокойная жизнь в тылу дала поэту возможность наладить личную жизнь, и в начале 1918 года он женился. Конец войны и демобилизация ознаменовались для Грейвза не только глубокой душевной травмой и осознанием дорогой цены победы (многие близкие ему люди погибли на фронте), но и болезнью физической. В 1919 году он чуть не умер во время знаменитой эпидемии «испанки» и долго восстанавливался.

Наград за войну (в отличие от того же Сэссуна) у него не было. Грейвз замечает без особой обиды, что в Королевском уэльском фузилёрном полку медали и ордена офицерам из добровольцев раздавали очень скупо. Считалось, что они – дополнительный стимул для профессионалов, делающих карьеру. Грейвз честно признаёт, что не может назвать ни одного случая за всё время службы во Франции, который позволил бы ему претендовать на награду.

Идея написать автобиографическую книгу о войне появилась у Грейвза только через 10 лет после окончания Первой мировой. Она была продиктована скорее внешними обстоятельствами, нежели какой-то необходимостью рефлексии военного опыта, как это было у многих его современников по всей Европе. Его брак, продлившийся девять лет, развалился, долги росли, с друзьями он рассорился, а писательская карьера не складывалась.

Надо сказать, что роман Роберта Грейвза отличается по своему настроению от произведений, созданных Зигфридом Сэссуном и Эдмундом Бланденом (Edmund Charles Blunden). Не похож роман Грейвза и на творение Ричарда Олдингтона (Richard Aldington), поведавшего миру о «Смерти героя».

Сэссун воссоздаёт подробное, хотя и не лишённое вымысла, жизнеописание юного джентльмена, радостно укатившего на велосипеде на войну в 1914 году, а Бланден пытается найти свою утерянную пастушескую аркадию среди раскатов пушек и щелчков выстрелов, причём оба жаждут разобраться, что же такое произошло с ними, переварить опыт войны. Роберт Грейвз, в отличи от них, сознательно и довольно эффектно конструирует военный роман, который заранее должен понравиться публике и завоевать её симпатии.

Надо признать, писателю это удалось. Гонорары оказались столь высоки, что позволили Грейвзу наконец-то решить свои финансовые и брачные дела и покинуть Англию – в 1929 году он поселился на острове Майорка и с 1946 года его практически не покидал. На этом испанском острове и прошла жизнь писателя, оставившего после себя солидное литературное наследство. Скончался Грейвз в преклонном возрасте в 1985 году. Что же захотел Роберт Грейвз поведать миру о Первой мировой войне?

По словам историка и литературоведа Пола Фассела, роман Грейвза – «это сатира, построенная на анекдотах, обработанных в технике комедийной режиссуры». Грейвз действительно умело перемежает трагические эпизоды с комическими, создавая непередаваемый эффект иронии, воспаряя над происходящим и придавая ему лёгкий оттенок абсурда. С другой стороны, война всё же предстаёт в его тексте во всём своём великолепии современной бойни, планомерного индустриального уничтожения людей с помощью техники. Так, начальные дни окопной войны, по словам Грейвза, были очень просты и похожи на войны прошлого, но зато потом настала эпоха «пулемётов Льюиса и миномётов Стокса, стальных шлемов, оптических прицелов, снарядов с газом, ДОТов, танков, изощрённых окопных рейдов» и т.п.

Автобиографический роман Грейвза построен как череда зарисовок, многие из которых представляют героев либо как подлецов, либо как дураков. Правда, над солдатами он скорее добродушно посмеивается, тогда как некоторые офицеры (особенно кадровые, которые откровенно издевались над ним и прочими волонтёрами) вызывают у него острую неприязнь.

Эпизоды с рядовыми выполнены в фарсовой манере. Так, например, невозможно испытывать злость по отношению к двум рядовым, которые столько претерпели от своего взводного сержанта, что решили расправиться с ним. Однако же их план провалился, и они добровольно пришли в штаб, чтобы рассказать, что только что пристрелили ротного сержанта.

«Адъютант сказал:

– Господи, воля твоя, как же так?

– Оно случайно вышло, сэр.

– Что вы этим хотите сказать, идиоты? Вы что, приняли его за шпиона?

– Нет, сэр, мы приняли его за нашего взводного сержанта!»

Можно также вспомнить солдата из специального армейского резерва, который отказался записываться добровольцем для отправки на фронт за море, а принудить его к этому по закону никто не мог. На вопрос полковника, почему рядовой так поступил, последовал ответ: «Я не боюсь, полковник, сэр. Но я не хочу, чтобы меня пристрелили. У меня дома жена и свиньи». Полковнику нечего было возразить, и он в воспитательных целях назначил солдата на кухню, запретив менять старую форму (красный китель и синие брюки) на новую, военного времени. Солдат, впрочем, не унывая, ходил в ужасно замызганном виде, осыпаемый насмешками и презрительными замечаниями волонтёров. В скором времени он был комиссован по состоянию здоровья – его, практически как знаменитого Швейка, признали «недостаточно умственно развитым», и вернулся к своей жене и свиньям. Многие же из насмешников, как саркастически замечает Грейвз, «не пережили атаку в мае 1915 года у Фестюбера, а выжившие в этой заварушке погибли потом в сентябре под Лосом».

А вот многие зарисовки деяний старших офицеров отдают безжалостной сатирой. И во время затишья, и во время битвы командиры предстают как довольно ограниченные и чрезвычайно мелочные люди. Так, полковник собирает офицеров только для того, чтобы рассказать о выявленной им небрежности: рядовой обращался к капралу по имени! Это настолько возмутило полковника, что капрал был разжалован, а на рядового наложено т.н. «полевое взыскание». Во время битвы этот полковник просто сбегает в тыл с лёгким ранением руки.

Правда, надо отметить, что офицерский состав первого и второго батальонов (это были постоянные, кадровые батальоны, кроме того, был ещё специальный резерв) обновился за первые же месяцы войны. Тяжёлые бои выкосили многих старых офицеров и низший командный состав. Кроме того, были созданы батальоны в рамках «новой армии» военного министра Китченера (Horatio Herbert Kitchener), которые уже никакой связи с историей полка не имели, хотя попавшие туда добровольцы и старались по возможности придерживаться старых армейских и полковых традиций.

Трагедия и фарс, правда и фронтовые байки

В описании битв фарс перемешивается с трагедией, абсурд преследует автора на каждом шагу. Так, первая крупная атака, в которой участвовал Грейвз, заканчивается тем, что газ, специально выпущенный британцами, наполняет британские же окопы, вынуждая солдат бессмысленно метаться в удушливых облаках под огнём немецкой артиллерии.

Во время наступления на Сомме, как было упомянуто, Грейвз получил тяжёлое ранение и был унесён до начала атаки. Потом полковник, приняв его за мёртвого, успел написать письмо с соболезнованиями родственникам. Довольно долго продолжалась эта путаница, которая, впрочем, Грейвза даже забавляла. Эпизод пребывания в госпитале у Грейвза откровенно наполнен гротеском и чем-то напоминает «Алису в Стране Чудес» Кэрролла:

«Я развлекался, наблюдая за пузырьками крови, которые появлялись на ране при выдохе: они были похожи на ярко-красные мыльные пузыри. Ко мне подошел врач. Выглядел он ужасно, как будто не спал уже несколько дней, и мне стало жаль его.

Я спросил его:

– Можно мне попить?

– Чаю хотите?

Я прошептал:

– Только без порошкового молока.

Он сказал, словно извиняясь:

– Боюсь, что свежего нет.

Я был раздосадован до слез, неужели все так плохо даже в прифронтовом госпитале?»

Когда сосед по палате рассказывает, что видел, как атаковал Королевский уэльский полк, – в чётком боевом порядке, рота за ротой, как на параде, – и замечает, что в полку, «должно быть, прекрасные ротные офицеры», Грейвз в ответ иронизирует, что «одна рота – моя – шла в бой вообще без офицеров».

Стоит отметить, что Грейвз вообще умело сгущает краски, чтобы поразить читателя. Так, например, известно, что местное население в прифронтовой полосе жило под постоянной угрозой обстрелов и бомбардировок. В одном из эпизодов романа Грейвз описывает, как он, квартировавший в маленьком городке у французской четы, вызвался помочь дочери хозяев с домашним заданием. Когда девочка принесла свою тетрадь, Грейвз обратил внимание, что текст весь полон непонятных сокращений и недописанных слов. На вопрос об их происхождении девочка объяснила, что часть их школы занимает британское подразделение, и потому по школе часто бьёт немецкая артиллерия. Это вынуждает школьников укрываться в подвале, а в результате на правильную запись в тетради просто не остаётся времени. Разумеется, читатель немедленно начинает сочувствовать судьбе французских школьников и шлёт проклятия «бошам», хотя понятно, что пара массированных обстрелов просто стерла бы школу с лица земли, и школьникам не помог бы никакой подвал.

Другой пример такой игры с читателем в «правду войны»: солдаты-пулемётчики стреляют по немецким окопам, чтобы нагреть воду в кожухе и использовать её для заварки чая. Только вот пить его придётся вместе с машинным маслом! Так же скептически стоит воспринимать утверждение Грейвза, что «…во время поверок наши и немецкие пулемётчики постоянно обменивались любезностями: вытащив часть патронов из пулемётной ленты, можно было выстучать ритм общеизвестной зазывной фразы проституток: «Буду ждать тебя на Пик-ка-дил-ли», на что немцы отвечали, в несколько более медленном темпе, поскольку наши пулемёты были скорострельнее: «Да, и панталончики сниму!» По этому поводу Пол Фассел резонно замечает, что анекдот неправдоподобен, поскольку «…если вытащить из ленты часть патронов, пулемёт просто заклинит». И примеры подобного рода можно приводить бесконечно.

В этом смысле книга Грейвза ценна как раз тем, что не является истиной. Она – слепок эпохи, взгляд на войну со стороны человека высокой культуры, который понимает, что «воспоминания человека, прошедшего через тяжелейшие испытания окопной войны, не могут считаться правдивыми, если не содержат большого количества лжи». Как бы он не смеялся над войной, не пытался уйти от неё, она имела на Грейвза огромное влияние. Он, на этот раз вполне честно, признавался: «…у меня сохранилась армейская привычка присваивать все с виду бесхозные вещи; кроме того, мне было нелегко говорить правду…»

Продолжение следует: Не только Барбюс: французские писатели–ветераны Первой мировой.