Русско-литовская война (1534—1537): «слава» Яна Тарновского и пушки

Стародубская резня

Количество взятых в плен в Стародубе неизвестно, как и изначальное количество войск и мирных жителей. Не вызывает сомнения то, что по приказу гетмана Тарновского их избиение началось немедленно и длилось целый день. Тарновский велел «казнить всех старых и… менее годных» (здесь, кажется, у Крома неточный перевод: правильно — «менее знатных» — прим. авт.). В число убитых попали «многие старики, женщины и дети».

Число казнённых различается в разных сообщениях. Надёжный минимум — «1 400 бояр», которые были казнены прямо перед шатром Тарновского, причём, видимо, с женами и детьми. Об этом известно из письма Яна Дантышека имперскому советнику Корнелию Шепперу, писанного в прусском Лёбау—Любаве 23 декабря 1535 года. Кроме того, по всему городу массово вырезались и люди попроще: «подсадные (возможно, посадные — прим. авт.) люди, пищальники и чернь». Некоторые, не желая быть зарубленными, бросались со стен или в воду. Тем не менее, оценки в «десятки тысяч убитых», конечно же, неправдоподобны. Размер собственно гарнизона, видимо, составлял около 2—3 тысяч человек.

Знатнейшие пленные в большинстве своём уцелели: из города был выведен «большой полон». Сам город был полностью разорён и разрушен.

В истреблении стародубских пленных непонятна роль великого гетмана литовского Юрия Радзивилла. Был ли он против? Или не возражал? Почему его разногласия с Тарновским никак не сказались в этих событиях?

Извинения и оправдания

Польская историография и публицистика выстраивала для Тарновского оправдания ещё с описываемых времён. Один из обычных мотивов: Тарновский, мол, ещё до штурма предлагал гарнизону сдаться, обещая сохранить всем жизнь, а позже «просто наказывал за ослушание», на что «имел право».

Польский историк и публицист середины XVI века Станислав Ожеховский приводил такое объяснение: Тарновский волей-неволей «должен был» употребить своё «право победителя» над пленными, оставив в живых лишь знатнейших. К тому его вынудил не жестокий нрав (мол, гетман был милосерден по натуре), а то, что гетман, ведя войну, не желал живого врага «в своих пенатах… на голову себе и войску своему, выкармливать». Также Ожеховский отмечал, что сколько бы при нём не вспоминал Тарновский ту войну, столько-де и «заливался слезами», вспоминая судьбу пленников и «клянясь богом и совестью», что «принуждён был к убийству пленных».

Стихотворная эпиграмма гетманского придворного Кристофа Кобыленского также оправдывала избиение пленных тем, что «столь многих пленных нечем бы было кормить», и даже приводила нравоучение о двух московских пленных перед смертью, один из которых просил Тарновского о милости, а второй товарища укорял, напоминая ему об «обычае войны». И снова речь идёт о гетмане, который при каждом воспоминании «горькими слезами» плакал.

Марчак, автор апологетического биографического очерка, выстроил и вовсе невероятную версию. Он писал, что взято было «столь много» пленных, что те, «увидев, что их в несколько раз больше», чем «поляков», «осмелились» взбунтоваться и «начать убивать» польских солдат. И тогда, мол, гетман — с радостью ли, без радости ли — «ради безопасности войска» приказал часть пленных зарубить.

У современников бытовала и иная оценка событий. В 1557 году подданные Тарновского верёвочник Ян Поврозник и колесник Ян Рымаж из Горличины не были приняты в цех из-за того, что их отец при взятии Стародуба служил у гетмана войсковым палачом. В дело вмешался король Сигизмунд Август и постановил своим указом от 20 октября 1557 года, что — почти буквально — «сын за отца не отвечает».

Дело, однако, в том, что для гетмана Тарновского, «человека от природы милосердного», а в дальнейшем — «гуманиста и покровителя образования и искусств», уничтожение пленных не было делом необычным. За четыре года до описываемых событий, после победы над 6‑тысячным корпусом молдавского князя под Гвоздецом 19 августа 1531 года и взятия множества пленных, гетман тут же приказал пленников перебить, «опасаясь возможной диверсии».

Вообще истребление пленных, в том числе и гражданских — дело привычное и в Европе (стоит лишь вспомнить события того же года в Мюнстере), и в странах далёких (в том же году в Тунисе). «Окончательные решения» практиковались ещё с античных времён. Некоторый шум по поводу Стародуба вызван, видимо, как раз полной немотивированностью резни, «плохой войной», где она была ни к чему.

Но, как писал Винчура, польская пропаганда XVI века работала хорошо, лучше польских же политиков, и политический вес Тарновского совершенно не пострадал: гетман получил и денежные должности, и великую славу. Победы его, «ничуть не потрясшие хода европейской истории», усилиями ещё тогдашних польских «агентов и дипломатов» были увеличены в размерах до того, что Тарновский обрёл славу «польского Сципиона». Фердинанд Габсбург намеревался предложить его кандидатуру на должность главнокомандующего объединённой европейской армии в задуманном крестовом походе против турок, а император Карл V «просил» Тарновского (не уточняется, когда) командовать его войсками и удостоил в 1547 году потомственного титула графа.

«Польский Сципион»

В самом деле, Тарновский с его заграничным опытом был единственным военачальником в тогдашней Польше, ценившим и использовавшим возможности инженерной войны, что, собственно, и позволило ему успешно разрешить Стародубскую осаду. Он же оказался единственным в Польше XVI века военным теоретиком. Опубликованы два его труда: «О ведении войны с турками» (De bello cum Turcis gerendo, 1542 год) и «Советы о делах военных» (Consilium rationis bellicae, 1558 год). В первом труде автор неоднократно обращался к «мудрейшему» и «непобедимейшему» императору: мол, на войну с султаном надо 32 тысячи пеших и 32 тысячи легкоконных и 6 тысяч конных латников, да 2 тысячи сапёров, а пушек взять сколько угодно — автор в их отношении «ничего не предписывает».

Военная карьера Тарновского началась под Оршей в 1508 году во время Смоленской войны. Он сражался в битвах с молдаванами под Хотином в 1509 году, с татарами под Лопушном или Вишневцом в 1512 году и в Оршанской битве в 1514 году. Будучи «высокорожденным среди равных», Тарновский участвовал и в большой политике, например, в съезде Габсбургов и Ягеллонов 1515 года. Из-за интриг при королевском дворе в 1518 году Тарновский выехал за рубеж и путешествовал по Европе, возвращаясь на родину в 1519—1520 годах, во время Прусской войны. В исторических оценках подчёркивалось «важное» мнение Тарновского о «необходимости тяжёлой артиллерии для овладения крепостями», высказанное им на военном совете перед штурмом в 1520 году трёх прусских крепостей: Кентшина—Растенбурга, Квидзына—Мариенвердера и Паслэнка—Пройсиш-Го­лан­да.

Первый опыт самостоятельного командования Тарновский получил в 1521 году, когда король Сигизмунд поручил ему набрать и возглавить корпус, посылаемый на выручку осаждённому Белграду. Полномочия — патент «гетмана наёмников» — были получены в начале июля. 10 августа 500 конных и 2 000 пеших (перенанятые венгры и поляки из частей, участвовавших в прусской войне) вышли из Кракова и направились через Прешов (венг. Эперьеш) и Кошице, вдоль течений Тиссы и Дуная, в Петроварадин, где присоединились к наёмному войску венгерского короля. Падение Белграда лишило поход смысла, и Тарновский к 1522 году возвратился в Польшу, где был вознаграждён должностью войницкого кастеляна.

Летом 1524 года Тарновский командовал собственным конным отрядом (хоругвой) в ополчении против татарского вторжения в Подолию и Волынь. Под Комарном близ Львова ему удалось разбить один из татарских отрядов. Однако соединиться с отрядами своего записного соперника Петра Кмиты Тарновский отказался, и Кмита «единолично» разбил татар на переправе через Серет у Терембовли. Это та самая битва, что упомянута в «Песне про зубра» Миколая (Николая) Гусовского.

Весной 1527 года Тарновский, как «самый способный полковник из «молодых», получил должности воеводы русского и великого гетмана коронного. В последней должности он провёл победоносную кампанию против молдавского князя Петра, победив под Гвоздецом и Обертином в 1531 году. Затем последовали Стародубская война и стародубская резня, кресло краковского воеводы и ещё одна победа над молдавским князем в 1538 году.

Завершение войны

После Стародуба войско ВКЛ захватило Почеп, сожжённый отступившим гарнизоном, и Радогощ и овладело практически всей Северской землёй. Однако удержать её ВКЛ не могло, не обладая достаточной для этого военной мощью. Московское государство, оправившись от поражений 1535 года, в апреле — июне следующего года отстроило Стародуб: «…почат град Стародуб делати земелен на старом же месте… и доделан того же лета» (не исключено, что новые земляные укрепления — это уже бастионы) — и возвело новые приграничные крепости: Заволочье в январе и Велиж в апреле — июле.

Военные действия в 1536 году сводятся к неудачной осаде Себежа войском ВКЛ в количестве около 1 200 человек с артиллерией в конце февраля (летописи отмечают удачный выстрел из города из сороковой пищали, убивший «воеводу пана Войтека Николаева») и неудачному же походу московской рати в Кричевскую область в августе. Перемирие 1537 года, неоднократно продлевавшееся и продержавшееся до Ливонской войны 1558—1583 годов, закрепило отсутствие решающих выгод и бессилие обеих сторон изменить это положение.

Польская артиллерия в 1535 году

Производство пушек в Польском королевстве велось ещё с начала XV века в Кракове и Львове. К 1518 году в Кракове якобы были «собственные искусники», отливавшие пушки. Тем не менее, ещё и в позднем XVI веке в документах и на стволах стоят немецкие имена, а сохранившиеся образцы 1500—1520‑х годов ничем существенным не отличаются от образцов собственно немецких.

Артиллерийский парк Королевства к 1535 году, с учётом молдавской добычи 1531 года, можно считать состоящим из орудий немецкого образца, имеющих стволы:

• бронзовые с цапфами по типу немецких 1500—1520‑х годов, скорее всего ещё на максимилиановских лафетах, как в книгах «Zeugbuch». Эти стволы произведены немцами в Польше и Австрии (молдавская добыча);
• бронзовые без цапф по типу немецких 1480—1490‑х годов, скорее всего на немецком варианте бургундских лафетов, как в изображениях «дорнахской добычи» швейцарцев в «Silbereisen». Эти стволы произведены немцами в Польше, часть их перезахвачена у молдавского князя;
• качественные ковано-сварные железные — как раннего собственного производства, так и из прежних закупок;
• возможно, сохранилась часть оршанской добычи 1514 года, где могли обнаружиться качественные литые орудия итальянского образца.

Вообще в Польше к 1535 году были орудия всего «максимилиановского» диапазона калибров, включая, вероятно, и две 100‑фунтовые шарфмецы (передки́ к ним были заказаны в 1536 году). Но поскольку тяжёлые орудия в Польше перевозились, как и в Италии, на быках, в дальние походы по плохим дорогам ходили лишь сравнительно лёгкие орудия на конных упряжках, примерно до 10‑фунтового калибра — фельдшланги, фальконы-полушланги и фальконеты-шланги малые.

Пехота за счёт закупок была вооружена ручницами и гаковницами, немецкими и «пражскими». Аркебузы («испанские» ручницы, синоним ручниц «хороших»), как пишет Гурский, появились лишь с 1538 года.

Московская артиллерия в 1535 году

Производство пушек в Московском княжестве было открыто не позднее 1478 года. Первоначально его ставили итальянцы, а позже ведущую играли переняли немцы. Уже в начале XVI века появились собственные мастера, обучавшиеся у иноземцев.

Итальянские образцы начального периода производства известны по описаниям в росписях и по «пищали Якова». Это были бронзовые короткоствольные пушки, до 1,5 м, без цапф, имевшие калибры до 1—2 московских фунтов-гривенок (1 гривенка — 409,5 г). Образцы 1510—1530‑х годов можно полагать одинаковыми с современными им немецкими. По сути, артиллерийский парк Московского государства к 1535 году состоял из орудий московского производства, итальянского и немецкого образца. Пушки имели типы стволов, подобные польскому списку: бронзовые с цапфами по типу немецких 1500—1520‑х годов и бронзовые без цапф по типу немецких 1480—1490‑х годов. Последние были как своего производства, так и польского, захваченные ранее. Кроме того, Московское государство дольше прочих сохраняло производство железных ковано-сварных стволов и, вероятно, оставляло в строю прежние качественные закупки этого типа.

В целом эти орудия разделяются на тяжёлые (верховые пушки, великие пушки) и лёгкие (пищали сороковые, аналог полковых, и пищали полуторные, аналог кулеврин, фальконов и фальконетов). Переходный тип между лёгкими орудиями-пищалями и ружьями-пищалями (гаковницы и ручницы) образовывали гаковницы тяжёлые или двойные, вне зависимости от величины называемые в Московском государстве «затинными пищалями».

Пехота (пищальники) была вооружена ручными пищалями, которые, видимо, соответствуют в основном современным им немецким ручницам («Handbüchse», «Handrohr») и гаковницам (меньшие затинные пищали).

Заглавная фотография: осада и взятие Стародуба и казнь пленных на фантастической гравюре немецкого автора в одном из позднейших изданий «Хроники» Бельского.