Урок ведения торговых войн от Петра I: как выгодно продать англичанам пеньку и втянуть их в конфронтацию со Швецией

Великобритания традиционно имела потребность в экспортном сырье: древесине, пеньке и железе. Не отставала от неё и Голландия — политическая союзница Англии и её же торговая конкурентка. В годы Северной войны (1700–1721) Пётр I сумел заключить с англичанами неплохую торговую сделку, продав им большую партию пеньки, и одновременно столкнуть их лбами со Швецией, своей главной противницей в долгом конфликте.

Английская нужда

До Северной войны британцы импортировали дерево и пеньку из Норвегии, Польши, Прибалтики, Германии и Швеции. Сами английские купцы чаще всего лесом не занимались: слишком мала была прибыль, колебавшаяся от 7 до 10% с судна водоизмещением 350 т и выше. В Англию лес привозили норвежские, датские, немецкие и шведские купцы. Поляки своё сырьё чаще всего продавали либо англичанам, либо посредникам: их торговый флот был микроскопическим. Но в 1704 году у побережья Англии и Шотландии вовсю развернулись французские корсары, которым к 1707 году фактически удалось организовать блокаду восточного побережья Великобритании. Несмотря на стоны Адмиралтейства, парламент не спешил выделять силы для защиты. Чисто английская прагматичность: грабят-то не английских купцов, а чужих. И эта прагматичность привела к тому, что в следующем году у Англии на складах фактически оказалось не более 3320 лоадов леса (132 800 м³) вместо требуемых 8000–11 000 лоадов (320 000–440 000 м³). Англичане попробовали было вывозить древесину из своих колоний в Северной Америке, но этому помешали два обстоятельства.

Во-первых, Адмиралтейство забраковало американский лес: он оказался подвержен «сухой гнили» (dry-rot). Это касалось и американского дуба, и американской сосны, что было видно по жёлто-красным проплешинам на коре. Почти весь лес был заражён грибками, питающимися сочными древесными каналами, из-за чего при сушке количество влаги в дереве уменьшалось, а грибки, чтобы эту влагу не упустить, размножались в геометрической прогрессии, выжирая дерево изнутри. Оставалась только красивая внешняя оболочка. Пни по такому бревну — и оно просто рассыплется в труху.

Во-вторых, вывозу сырья из Америки сильно противились колонисты. Они предложили правительству доверить строительство кораблей им, но делали это неумело, из сырого леса, при этом завышали цены, а результат их трудов был недолговечен.

На очередной сессии парламента в 1711 году лорды Адмиралтейства взвыли, уверяя, что им нужен балтийский лес либо дерево, не уступающее ему по качеству. И тут пришёл отчёт посланника в России Чарльза Витворта. Он утверждал, что Россия готова поставлять в Великобританию лес в любых количествах. К этому времени голландцы начали ходить уже не только в Архангельск, но и в Санкт-Петербург, налаживая тесные торговые связи с русскими. Несмотря на военный и политический союз, английские и голландские купцы были злейшими конкурентами, поэтому в головах у британских коммерсантов билась только одна мысль: «Как бы не опоздать!» Ушлые голландцы вовсю вывозили лес с Балтики и мало того, что удовлетворяли свои потребности в кораблестроении, так ещё и перепродавали этот лес англичанам по повышенным ценам.

Таким образом, в Англии осознание того, что с Россией надо не бороться, а сотрудничать, пришло не сверху, а снизу. Купцы уже оценили то, чего до сих пор не поняли британские политики: российские ресурсы — это топливо для английского развития. Вопрос был только в том, когда и правительство Британии начнёт извлекать выгоду для страны из сложившейся ситуации.

К тому же шведский король Карл XII, обиженный на Морские Державы после Полтавы и последующих событий, решил стукнуть Англию и Голландию по самому больному месту — по карману, задрав цены на пеньку и железо. Напомним, что первая покупка английских купцов железа у Демидова состоялась в 1715 году. Чуть ранее, с 1713 года, уральское железо стали покупать голландцы. В 1716 году железо стало стандартной статьёй русского экспорта — и это у страны, которая раньше железо покупала, пусть и в небольших количествах, в той же Швеции.

Российские возможности и международные обстоятельства

Вспомним ситуацию до Петра. На 1680 год в России насчитывалось шесть металлургических заводов: Тульский, Каширский, Алексинский, Звенигородский, Олонецкий и Липецкий. Общими усилиями эти предприятия давали в общей сложности 154 000 пудов (2525,6 т) чугуна и 51 000 пудов (836,4 т) железа в год. К этому добавлялись ещё кустарные производители, которые давали примерно 100 000–150 000 пудов (1640–2460 т) чугуна. Для сравнения, Англия производила 12 000 т железа в год, а Швеция — 59 000 т.

К 1713 году Пётр I уже имел одиннадцать казённых и шесть частных заводов, которые давали 350 000 пудов (5740 т) чугуна и 180 000 пудов (2952 т) железа в год. Эти показатели только росли. К концу царствования Петра Россия давала 815 000 пудов (13 366 т) чугуна и 376 000 пудов (6166 т) железа. К 1725 году Россия и Швеция стали основными поставщиками железа в Англию и Голландию. Таким образом, на конец 1713 года были созданы все предпосылки для торгового, военного и дипломатического союза между Морскими Державами и Россией.

Отметим ещё, что с 1712 года почти все страны на Балтике начали играть не просто в меркантилизм, а в протекционизм. К примеру, Дания с 1715 года ввела почти полный запрет на ввоз иностранных шерсти, шёлка, сахара и других колониальных продуктов. Эта мера совпала с переходом под королевскую руку Датской Ост-Индской компании: она дышала на ладан, и датский монарх надеялся таким способом вдохнуть в неё новую жизнь и обеспечить нормальный сбыт хотя бы в пределах Дании и Норвегии. С 1713 года Пруссия стала назначать квоты на экспорт сырой шерсти, а в 1718 году и вовсе запретила её вывоз, что крепко ударило по голландцам. Ограничив экспорт необработанной шерсти, прусский король одновременно запретил ввоз изделий из неё, что уже шарахнуло по Англии. В 1715 году Швеция начала принимать первые протекционистские законы, запретив или ограничив ввоз табака, чая, кофе, предметов роскоши и т. д., чтобы переориентировать потребителя на свои собственные товары.

В этом плане ко второй половине 1710-х годов Россия и для Голландии, и для Англии виделась не просто перспективным рынком, а вообще средством спасения. Именно поэтому, несмотря на все конфликты в политической сфере, английские и голландские купцы, открывшие для себя новую, балтийскую, Россию, упорно плыли в Петербург, Ригу, Ревель, Пернов и другие порты и закупались товаром доверху, параллельно сбывая продукты производства своих колоний. При этом торговое сальдо складывалось в пользу России и росло весь XVIII век.

И всё же положение России как торгового партнёра Морских Держав было ещё довольно шатким. Здесь главное было не ошибиться, не оборвать строящиеся отношения. Пётр решил эту проблему оригинально.

Царская хитрость

Итак, шведский король решил наказать за вероломство Англию, покупавшую в Швеции основной стратегический материал — местную пеньку, которая шла не только на строительство торговых судов, но и Королевского Флота. Зимой 1714–1715 годов Карл XII приказал свезти всю пеньку сначала в Стокгольм, а потом переправить в Карлскруну. Англичане, традиционно покупавшие пеньку в Швеции, в ноябре 1714 года прибыли в Штральзунд, где совершались основные торговые сделки, но их перенаправили в Карлскруну, где король объявил им двойную цену. Сделка сорвалась. Но тут неожиданно Адмиралтейству помог барон Чарльз Витворт, друг Петра I, британский посол и разведчик, резидент герцога Оксфорда.

Для начала немного цифр. В 1708 году Георг Датский определил потребность Королевского флота в пеньке — 1800 т в год. При средней цене закупки в 4 фунта за тонну траты на пеньку в год, как несложно посчитать, составляли 7200 фунтов. Однако с началом Северной войны и Войны за испанское наследство цены резко подскочили. Сначала Швеция и Польша, основные поставщики Англии, стали продавать пеньку по 7 фунтов за тонну. К 1709 году цена выросла до 11, а потом и до 14 фунтов. Более того, из-за разорения земель в Польше, Финляндии и Швеции получить нужный объём стало проблематичным. В 1714 году Карл XII назначил вообще заоблачную цену — 22 фунта за тонну.

В начале того же года Пётр I довёл до сведения английских и голландских купцов, что готов продать пеньки больше и гораздо дешевле, нежели Карл XII. Одновременно с этим царь своим указом запретил продавать товары иностранцам через Архангельск. По сути, торговой площадкой России с Морскими Державами осталась только Балтика.

Первым решился заключить контракт Уильям Апстелл, который послал в Санкт-Петербург четыре торговых корабля под командованием шкипера Джо Тейлора. Но все эти суда шведы перехватили и привели в Стокгольм. Короля можно понять: мало того, что бизнес рушат, так ещё и, торгуя с русскими, по сути признают территориальные захваты России, легализуют отобранные Ингрию, Ливонию и Эстляндию. Попытки других английских и голландских купцов прорваться в Петербург также не увенчались успехом. В результате в 1714 году англичане остались без пеньки, и это лето вошло в историю как кризисное — hemp crisis time.

Поскольку Пётр I прекратил торговлю с иностранцами в Архангельске, а Карл XII вовсе запретил продажу пеньки предателям-англичанам, надеясь нанести жестокий удар по Роял Неви, англичанам нужно было искать выход из ситуации. И они свой выбор сделали. 23 марта 1714 года отдел снабжения Роял Неви заключил с Россией контракт на поставку 1200 т пеньки (67% всех потребностей в год) по фиксированной цене — 6 фунтов (13 рублей серебром) за тонну. На плечи англичан легла и проблема самовывоза товара с петербургских складов. Пенька обошлась им в 7200 фунтов, плюс 5475 фунтов пришлось отдать за снаряжение конвоя и выплату жалований матросам и офицерам. Итого — 12 675 фунтов. Следовательно, стоимость одной тонны русской пеньки с учётом логистики составила 10 фунтов 12 шиллингов. Конечно, не так дёшево, как хотелось бы, но Карл-то просил 22 фунта, а поляки — 17!

Для того чтобы шведы не перехватили торговые корабли британцев, те снарядили эскорт под командованием адмирала Норриса. Таким образом, Англия де-факто вступила со Швецией в войну на стороне Петра.

Встречаются рассуждения, что доставка могла обойтись и дешевле. Англичане взяли в конвой суда водоизмещением примерно 300–350 т с максимальной осадкой не более 15 футов (4,5 м). Устье Невы и Финский залив мелководны, и на 15 миль (24 км) после устья нет глубин более 20 футов (6 м). В Роял Неви минимальный запас глубины составлял 5 футов (1,5 м), поэтому и взяли корабли с осадкой именно до 15 футов. В первый раз на незнакомом фарватере решили не рисковать и загружали суда до осадки в 12 футов (3,6 м). Пять самых крупнотоннажных судов направились в Ревель, шесть средних судов — в Ригу, которая всё-таки более глубоководна. 48 судов проследовали в Петербург. Остальные 12 кораблей пошли в маленькие русские порты: Выборг, Пернов, Нарву и т. д. Что касается голландцев, шедших вместе с конвоем (71 английское судно и 129 голландских), их мелкосидящие корабли почти в полном составе пошли в Петербург, ибо голландские торговые зерновозы для Балтики с осадкой более 12 футов не строились.

Таким образом, в 1715 году в Петербург и Ригу прошёл большой торговый конвой — 200 судов. Он и скупил столь нужную пеньку на корню.

Эта покупка имела далеко идущие последствия. Третий Лорд-Адмирал Чарльз Уоджер на основании заключений мастеров и экспертов по закупкам написал небольшую записку на имя Первого Лорда, где признавал, что привезённая из России пенька гораздо лучше шведской. А ежели она ещё и дешевле, то следует покупать только её и не тратить деньги на закупку этого товара в Швеции.

Итак, Россия вытеснила Швецию в вопросе поставок пеньки и до 1808 года снабжала Англию этим стратегическим товаром. Этой торговой интригой Пётр I втянул Англию в прямую конфронтацию со Швецией, что России было, безусловно, на руку. Что тут скажешь? Виват, Пётр Алексеевич!