Начало Греческой революции (1821–1829) тесно связано не только с турецким гнётом на греческих территориях Османской империи, но и с деятельностью спецслужб иностранных государств. Не претендуя на полноту картины, сосредоточимся на внешнеполитических действиях великих держав (прежде всего России и Британии) в этом вопросе, а также на работе организаций — прототипов разведок разных стран. Начнём с деятельности императора Александра I, которому приходилось думать и о российских интересах, и о сохранении лица на международной арене.
«Филики Этерия» и замыслы Александра I
Сразу оговоримся, что разведки в современном её виде в XIX веке не существовало, а разведывательная деятельность велась по линиям нескольких ведомств. Понятно, что информацию собирали военные министерства разных стран, но помимо них разведывательной деятельностью занимались и представители церкви по линии Синода, а в Англии, например, — почти все купцы, работавшие в других странах: в их обязанности входило писать ежегодные отчёты о состоянии дел в том или ином государстве, которые поступали в Совет по торговле, а оттуда — в военное или военно-морское ведомство. Деятельность спецслужб иногда шла параллельно, то есть военные разведчики имели своих информаторов и агентов, церковные — своих, а коммерсанты опирались на собственные источники.
Изначально греческое восстание готовилось в Российской империи. Под Одессой было организованно общество «Филики Этерия» («Общество друзей»), которое, по сути, являлось лагерем подготовки диверсантов и боевиков. Его филиал существовал на Ионических островах, «унаследованных» англичанами от русских. Это совершенно не значит, что Греческая война за независимость была инспирирована извне, что внутри самой Греции народ жил хорошо и не имелось никаких предпосылок для восстания. Тем не менее английские и русские агенты сыграли в развернувшихся событиях довольно важную роль.
Клятва вступающего в общество «Филики Этерия».
История создания «Филики Этерия» очень интересна. В 1814 году в Одессе три грека — Эммануил Ксантос, Николаос Скуфас и Атанасиос Цакалоф — провозгласили создание тайной организации и стали искать деньги и поддержку — где-нибудь и у кого-нибудь. Поддержки не находилось, и общество, прямо скажем, чахло. В 1814–1816 годах его численность не превышала 20 человек, а в 1817 году в него вступило ещё десять членов. Но в следующем году всё изменилось.
До 1817 года российский император Александр I занимался проблемами Священного союза Европы, и Балканы его не интересовали. В частности, в том же году граф Г.А. Строганов, российский посол в Константинополе, не должен был позволить дискуссиям по вопросу о Бухарестском соглашении перерасти в войну, потому что Александр «подчинял успех переговоров в Константинополе достижениям в европейском союзе». По мысли императора, конгресс в Аахене служил не только созданию союза с западными странами, но и целям русско-турецкого урегулирования. Идея была такой: вот создадим союз, и благодарные европейцы позволят России расшириться на юг, на земли всех славян — за счёт Турции, естественно. Однако европейцы совершенно не горели желанием, чтобы Россия расширилась до Адриатики и вобрала в себя все народы Балканского полуострова. Более того, турки в нарушение Бухарестского договора 1811 года усиливали контроль за Дунайскими княжествами и старались Россию оттуда выдавить.
Аахенский конгресс, 1818 год.
И вот в 1818 году Петербург понял, что со Стамбулом придётся договариваться один на один. Более того, турок могут тайно поддержать и какие-то страны Европы. Чтобы иметь козырь в рукаве и давить на Турцию во время этих переговоров, Александр решил опереться на «Филики Этерию», которая превратилась в школу для подготовки агентов влияния в деле решения балканского вопроса. В 1819 году император сделал следующий шаг, объединив «Филики Этерию» с православной церковной разведкой под главенством патриархата. Штаб-квартира общества переехала из Одессы в Стамбул.
Структуру организации Александр позаимствовал из масонских лож. Во главе стояла так называемая «Невидимая власть». Все её члены были засекречены, а приказы не оспаривались. Организация имела четыре уровня посвящения:
- Братья (или вламиды);
- Рекомендованные;
- Жрецы;
- Пастыри.
В апреле 1820 года, после трудного периода, вызванного отсутствием грамотного руководства, общество возглавил герой Греции — капитан-генерал Александр Ипсиланти. В том же году началась масштабная подготовка к восстанию. С этой целью, помимо прочих военных соединений, был создан знаменитый Священный корпус, состоявший из греков-студентов, обучавшихся в Российской империи.
Однако Александр всегда недооценивал собственные устремления людей, особенно революционеров — типичная ошибка руководителей, которые считают, что держат всё под контролем и что те, кто работает на разведку, являются всего лишь «полезными идиотами». В действительности эти люди зачастую не соглашались на роль агентов влияния и вели свою игру (в скобках отметим — на русские деньги), то есть симбиоз был двусторонним, и обе стороны в равной степени использовали друг друга.
На двух стульях
Руководитель общества «Филики Этерия» Ипсиланти решил действовать и поднять знамя революции, но не в Греции, а в Валахии. А что? Расположение удобное: княжество находилось рядом с Россией, то есть его всегда можно присоединить (конечно же, исключительно по воле валашского народа), а не получится — было куда уйти (на российскую территорию). Император Александр был бы и не против присоединения Валахии вслед за Бессарабией, но для него всё это происходило как-то не вовремя. Ведь только недавно на Венском конгрессе было провозглашено, что высшей ценностью является «неизменность границ и спокойствие в Европе», то есть принцип территориальной целостности был поставлен выше права наций на самоопределение. И тут на тебе — агрессия против соседа.
Но это ещё полбеды. Александр начал подозревать, что греки попали под влияние Парижа, ведь там, как всем известно, сидели самые ярые революционеры. Император выразил негодование по поводу восстания своему другу Голицыну:
«Нет никакого сомнения, что импульс этого повстанческого движения был дан центральным комитетом, управляемым из Парижа, с целью помочь Неаполю и помешать нам разрушить одну из синагог Сатаны, основанную исключительно для того, чтобы распространять антихристианскую доктрину».
Типичный портрет греческого полевого командира. Константинос Мавромихалис, глава клана маниатов, член «Филики Этерия» с 1818 года.
Секретные общества, добавил он, имеют своей целью «парализовать христианские принципы в Священном союзе». В то время Александр был убеждён, что восстания являлись частью некоего общеевропейского плана, исходившего из Франции. По его мнению,
«это восстание против турок было организовано в Париже революционерами, которые желают развязать войну в Европе из-за Греции».
Тут в пору удивиться двойственности политики Александра I и заметить, что императору всё же следовало выбрать какую-то одну максиму: либо отказаться от тайной дипломатии, шпионов и диверсантов, либо не ругать те методы, которые используешь и создаёшь сам.
Без поддержки России Валашское восстание шансов не имело и уже к 7 июля 1821 года было подавлено. Проблемы начались чуть позже, когда часть греков, спасаясь от преследования, добралась до Греции. И вот тут полыхнуло не на шутку. Второе восстание быстро охватило греческие острова и поставило под угрозу турецкое господство в регионе. Иоанн Каподистрия, один из наиболее влиятельных советников российского императора, убеждал Александра как можно скорее включиться в борьбу на стороне греков-единоверцев. Проблема состояла в том, что законная власть, которой император должен был бросить вызов, принадлежала османскому правительству — а ведь два года назад Александр сам провозгласил принцип несменяемости власти и нерушимости границ государств. И как быть?
Граф Иоанн Каподистрия, министр иностранных дел Российской Империи в 1816–1822 годах, а в 1827–1831 годах — президент и премьер-министр Греции.
Игры патриотов
Александр I обратился к Франции с предварительными предложениями о союзе, который привёл бы к разделу европейцами Турции. Французы отказались. В это время Иоанн Каподистрия умолял царя плюнуть на Европу и вмешаться в войну с Турцией один на один. Ответ Александра его не обрадовал:
«Это очень сложное дело, и, я повторяю, Европе удастся выпутаться только в том случае, если она останется объединённой».
На этой позиции красиво сыграла Британия, наказав русских за непоследовательность и двойственность внешней политики. В 1822 году Лондон объявил себя союзником Турции и её защитником от «русской угрозы». После этого Британия начала пробивать соглашение, в соответствии с которым за эту услугу Турция уступила бы ей Грецию, согласившись на британский протекторат в Элладе. Интриганы и наглецы, конечно, но ведь красиво же!
Реакция Александра не заставила себя ждать:
«Невозможно более придерживаться английской, французской, русской, прусской или австрийской политики; сейчас возможна только одна общая стратегия, которая для всеобщего блага должна быть принята как народами, так и правителями. Я первый утвердил принципы, на которых был основан союз (…) Что я должен сделать для увеличения моей империи? Провидение дало мне восемьсот тысяч солдат, чтобы удовлетворить мои стремления защищать религию, этику и правосудие и гарантировать господство принципов порядка, на которых построено человеческое общество».
Британия резко сдала назад, и российский император вернулся к составлению утопических планов. В январе 1824 года Россия выдвинула идею создания в Греции трёх автономных княжеств, подобных княжествам Молдавии и Валахии. Грандиозные планы Александра относительно разрешения греческого вопроса были сформулированы без излишней скромности, что вообще свойственно его заявлениям после 1815 года:
«Гарантировать права человека без кровопролития, устанавливать правила для долгосрочных отношений (…) чтобы парализовать влияние революционеров во всей Греции, обеспечивать мир во всём мире — вот в чём заключается работа союза».
Министр иностранных дел Британии Джордж Каннинг ответил не в бровь, а в глаз:
«Когда план состоит из множества сложных частей, он является глупым и не приносит никакой пользы».
Министр иностранных дел Англии Джордж Каннинг.
Разрыв отношений с Англией был неизбежен. Каннинг отозвал из Санкт-Петербурга английского посла сэра Чарльза Бэгота. Александр I дал понять, что раздражён этим. 17 января 1825 года британский дипломат писал:
«Император России в ярости (…) На сегодняшний день он довольствуется тем, что приказывает графу Ливену послать мне депешу, смысл которой состоит в следующем: царь будет проклят, если когда-либо вновь заговорит с нами о Греции».
В отчаянии Россия обратилась за поддержкой к Австрии, но канцлер Меттерних был против военного вмешательства в дела Османской империи, справедливо указывая Александру на им же самим провозглашённый примат территориальной целостности. Каннинг решил воспользоваться отказом Меттерниха и вбить клин между Россией и Австрией. В Петербург отправилась графиня Доротея Ливен, жена русского посла в Лондоне и одновременно любовница Меттерниха и английская шпионка. По её воспоминаниям, Александр заявил:
«Турецкая держава разрушается; сколько бы агония ни длилась, она завершится смертью. Я всё ещё здесь, вооружённый властью и принципами умеренности и бескорыстности. Как это может не радовать меня, принимая во внимание моё отвращение к любому завоеванию ради решения вопроса, который постоянно волнует Европу? Мои люди жаждут войны, мои армии полны желания вступить в бой, возможно, я не смогу больше сдерживать их. Мои союзники отказались от меня. Сравните мою политику с их политикой. Все имеют свои интересы в Греции. Я один остался чистым. Я отбросил все сомнения так далеко, что даже не имею в Греции ни одного агента, и я ещё должен довольствоваться теми объедками, которые падают со стола моих союзников. Пусть Англия задумается над этим. Если они обменяются с нами рукопожатием, мы сможем управлять событиями на Востоке и установить там порядок, соответствующий интересам Европы, законам религии и гуманности».
Неизвестно, чем бы это всё закончилось, но тут Александр I умер, и 25 декабря 1825 года на трон России взошёл Николай I.
Продолжение следует: Интересы великих держав в революционной Греции и Лондонский договор 1827 года
