Макс Либерман: не просто художник, а нечто большее – светлая звезда, сияющая над погружающимся во мрак миром

С этим направлением обычно ассоциируется Франция с её чувственностью, очарованием и романтичностью. Германия же кажется родиной талантов более строгих, стремящихся к лаконичным формам. Либерман стал своего рода «исключением», так как его творчество в течение жизни всё больше и больше тяготело к импрессионизму, отличаясь от остального искусства страны.

Либерман родился в семье состоятельного промышленника еврейского происхождения. Самого Макса и двух его братьев родители воспитывали очень строго. Даже школьные уроки мальчики делали под надзором: в детской было специальное окно, через которое за ними постоянно наблюдали. К увлечению сына рисованием домочадцы относились совершенно равнодушно. Правда, само искусство не вызывало отрицательных эмоций, но художника в своей семье никто видеть не хотел.

Как-то раз отец Либермана заказал портрет своей жены, и именно Макс сопровождал мать, когда она отправлялась к художнице Антони Фолькмар. Мальчик, конечно, не мог просто сидеть и наблюдать за процессом творчества, поэтому он просил карандаш, бумагу и сам начинал рисовать. Фолькмар ещё тогда разглядела его талант. А когда Максу было 13 лет, он впервые выставил свои картины, но отец запретил ему даже упоминать фамилию Либерман.

Вдохновением для молодого художника стали полотна Рембрандта. Его первые работы были далеки от импрессионизма: без лишних подробностей они отражали реальность и не отличались яркими эмоциями.

Персонажи с полотен занимались привычными делами. Например, ощипывали гусей, как это изображено на картине «Женщины, ощипывающие гусей». Ее Либерман, приехав в Париж, заявил на Парижский салон. Но одних критиков отпугнула национальность художника, а другим не понравилась «приземленность» сюжета: темнота, грязь, тяжелые условия, даже сам род деятельности героинь вызывал только отрицательные эмоции.

В Париже Либерман не чувствовал себя на своём месте, а его картины не находили признания. У него началась депрессия, и Макс покинул французскую столицу. Но он успел познакомиться с творчеством художников Барбизонской школы, что подвигло его сделать первые шаги на пути к импрессионизму. Затем были путешествия по Италии и Нидерландам, где изучал творчество Франса Хальса. Он очень хотел познакомиться с Винсентом ван Гогом, но его мечты так и не осуществились.

В 1892 году Макс Либерман стал одним из одиннадцати независимых художников, создавших в Берлине Ассоциацию ХI, которая стала основой для последующего движения Сецессиона (secessio - «разделение»), оппозиционного по отношению к консервативной школе живописи Академии, реакционность которой только усугублялась под влиянием Вильгельма II. В её состав также вошли многие художники, такие как Эдвард Мунк, Ловис Коринт, Макс Слефогт.

Позднее, в середине 90-х годов, Либерман впервые обратился к портретной живописи и рисованию движущихся тел в открытом свете. Тогда же он сопровождал директора Национальной галереи в его поездках в Париж, консультируя его в выборе картин французских импрессионистов. В это же время Либерман тесно сдружился с Дега, а при поездке в Лондон познакомился с американским художником Джеймсом Уистлером, творчество которого явно оказало на него влияние.

Со временем публика оценила полотна Либермана и поняла, что они прекрасны. «Аллея попугаев в амстердамском зоопарке» – картина, наполненная мягким солнечным светом, прорывающимся сквозь листья деревьев. Свет и цвет переплетаются, передавая радостное настроение яркого тёплого дня, а тени добавляют сцене живости, динамики и красоты.

Полотно вызывает всплеск эмоций и приятные воспоминания о живописной природе. Зелёные оттенки увлекают зрителя в чудесный мир, изображённый Либерманом, и напоминают, что он реально существует вокруг.

Макс Либерман был не просто художником, работы которого заставляли верить в лучшее. Он сам был похож на светлую звезду, которая сияла над миром, который уже погружался в смятение и мрак. Художник был гуманистом и считал, что искусство не должно смешиваться с политикой. Но, к сожалению, избежать этого в Германии первой половины ХХ века было невозможно.