Театральный этикет в XIX веке

Официальный государственный театр появился в нашей стране довольно поздно — в середине XVIII века, по указу Елизаветы Петровны. До того существовали только царские и крепостные театры и ярмарочные балаганы.

Закрепившись как самостоятельный институт, театр быстро стал важной частью не столько культурной, сколько светской жизни, и зачастую события в зале оказывались интереснее, чем на сцене. Как писал Пушкин: «Театр уж полон; ложи блещут; партер и кресла — все кипит».

Кто в карете, а кто пешком

Антонина Ржевская. Музыка.1902–1903

Попасть на спектакль мог любой, кто был в состоянии купить билет. Различия начинались дальше.

Самая важная ложа, конечно, царская. Таковая была в каждом театре. Соседние с ней могли себе позволить только очень обеспеченные семьи. Ложи арендовались, как правило, на весь сезон. Существовали абонементы. К примеру, можно было приобрести его только на постановки русских авторов, как это сделал Пушкин в Александринском театре в Петербурге.

В партере сидели чиновники и офицеры, дамам же до середины XIX века даже спускаться в нижние ряды не дозволялось — нужно было оградить красавиц от чересчур назойливых взглядов. Конечно, изучать соседей по залу считалось моветоном, но все это делали. И в партере стать объектом чужого внимания было гораздо проще.

«...Блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом.

<...>

— Посмотри, вот Аленина — говорила Соня, — с матерью кажется!
— Батюшки! Михаил Кирилыч-то еще потолстел, — говорил старый граф.
— Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
— Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой.
— Друбецкой сделал предложение!» (Л. Н. Толстой «Война и мир»)

Ситуация, вызывавшая особенную радость зрителей (по заметкам Некрасова): «Когда выходил на сцену актер, пользовавшийся известностию, или актриса, любимая публикою — хоть бы за смазливое личико и востренькие глазки»

Без компании в театр обычно не приезжали. Если кавалеру подобное еще могли простить, то даме — никогда. Замужних женщин, как правило, сопровождали мужья, а девица могла прийти с матерью, замужней сестрой или другим членом семьи. Во время антракта дамы оставались в ложе, разгуливать по фойе считалось неприличным.

«Те же, как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож; те же, бог знает кто, разноцветные женщины, и мундиры, и сюртуки; та же грязная толпа в райке, и во всей этой толпе, в ложах и в первых рядах были человек сорок настоящих мужчин и женщин. И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание и с ними тотчас же вошел в сношение» (Л. Н. Толстой «Анна Каренина»).

Внутри театра галерка с публикой из партера и лож не пересекались. Для них были разные входы и выходы

Простой народ тоже мог попасть на спектакль. Билеты на верхние ярусы были вполне доступными по цене. Вот как описывал театральную галерку поэт Николай Некрасов, большой поклонник театра:

«Поднимите голову и обратите внимание на раек, набитый сверху донизу, где головы торчат как капустные кочни. Боже милостивый! Какое изумительное разнообразие, какая пестрая смесь! Воротник сторожа, борода безграмотного каменщика, красный нос дворового человека, зеленые глаза вашей кухарки, небритый подбородок выгнанного из службы подьячего, занимающегося хождением по частным домам, красная, расплывшаяся от жира, мокрая от пота голова толстой кухмистерши, хорошенькое личико магазинной девушки, которую часто встречаете вы на Невском проспекте: рядом с ней физиономия отставного солдата...»

Правда, внутри театра галерка с публикой из партера и лож не пересекались. Для них были разные входы и выходы.

После отмены крепостного права деление театральных зрителей на сословия стало более условным, а публика — более смешанной. В зале можно было встретить не только представителей дворянства, но и купцов, и студентов.

Снимите ваши бриллианты!

Федерико Дзандоменеги. В театре

В зал приходили в вечерних нарядах (что, конечно, не касалось зрителей галерки, они одевались по средствам). Главным правилом в выборе туалета было не перестараться и не затмить своим видом членов императорской фамилии. Когда именно монаршие особы посетят театр, никто не знал, но готовым к этому нужно было быть всегда. Существует байка о том, как княгиню Мещерскую попросили снять роскошные бриллианты, так как на спектакль приехала императрица Мария Федоровна, которая в этот день не надела свои украшения. Княгине пришлось покинуть спектакль, потому что декольте без бриллиантов считалось верхом неприличия.

Шуметь разрешается

Михай Зичи. Спектакль в московском Большом театре

Зрительный зал в XIX веке был гораздо более шумным, чем сегодня. Театр был прежде всего развлечением, а не пищей духовной, потому зрители активно выражали свое отношение к происходящему на сцене. Если монолог особенно пришелся по душе публике и артиста отблагодарили аплодисментами, он мог тут же повторить его на бис, прямо посреди спектакля.

«На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что-то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками. Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться...» (Л. Н. Толстой «Война и мир»)

Если монолог особенно пришелся по душе публике и артиста отблагодарили аплодисментами, он мог тут же повторить его на бис, прямо посреди спектакля

Театральная публика, по словам Некрасова, не стеснялась. Могла хохотать «совершенно безумно», «страшно рукоплескать», «стучать каблуками», а в особо важных случаях кричать: «Браво! фора! ура!». То и дело через рампу перелетали букеты.

Ситуации, вызывавшие особенную радость зрителей (по заметкам Некрасова):

• Когда выходил на сцену актер, пользовавшийся известностию, или актриса, любимая публикою — хоть бы за смазливое личико и востренькие глазки.
• Когда действующие лица, в жару увлечения, исчисляли добродетели русского человека и выхваляли мощь русского кулака.
• Когда действующие лица били друг друга, подставляли одно другому ноги и палки и бегали один за другим по сцене, с приготовленным кулаком.
• Когда действующие лица целовались, обнимались, упадали на колени друг перед другом и плакали.
• Когда действующие лица разговаривали со сцены с публикою.
• Когда у которого-нибудь из актеров случайно сваливался с головы парик, отклеивались усы, борода, бакенбарды и т. п.
• Когда актер, ставший в тупик от незнания роли, устремлял грозящий и вместе умоляющий взор на суфлерскую конурку и оттуда вдруг раздавался по всему театру глухой и сиповатый голос суфлера...

Впрочем, такая реакция становится вполне понятной, если вспомнить, что именно шло на театральных сценах XIX века. Театр находился под жесткой цензурой государства, и по-настоящему глубокие произведения редко доходили до подмостков. В основном зрителям предлагались низкопробные водевили и мещанские драмы. Никакой сермяжной правды, только шоу.

«Таланты есть, а театра нет! — сетовал критик Виссарион Белинский, известный своей любовью к театральному искусству. — «Роли надутые, неестественные, декламаторские... Смотря на игру, вы беспрестанно удивлены, но никогда не тронуты, не взволнованны... Где нет истины, природы, естественности, там нет для меня очарования...»

А ведь, как писал Гоголь: «Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь, если примешь в соображенье то, что в нем может поместиться вдруг толпа из пяти, шести тысяч человек, и что вся эта толпа, ни в чем не сходная между собою, разбирая по единицам, может вдруг потрястись одним потрясеньем, зарыдать одними слезами и засмеяться одним всеобщим смехом. Это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра...»

Актеры есть, а режиссеров нет

Большой театр в Москве

Главными театрами XIX века были Большой и Малый в Москве и Мариинский и Александринский в Петербурге. Управлялись они императорской театральной конторой. Актеры и остальные работники театра принадлежали не к конкретной труппе, а ко всем театрам сразу, и нередко случалось, что московскому артисту срочно нужно было ехать в Петербург, а петербургскому — выступать в Москве.

Спектакли штамповались. Новые постановки могли выходить раз в несколько дней и так же быстро уходили в небытие.

А вот у Пушкина. Страдающий Онегин.

«...Все хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Все видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился — и зевнул,
И молвил: "Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел"».

Режиссуры в современном смысле не существовало, поэтому спектакли больше напоминали сборник концертных номеров. Собственно, отчасти потому и зрители в зал являлись отнюдь не по звонку. Они могли прийти ко второму действию и уйти в середине третьего, в промежутке фланируя из ложи в ложу и ведя светские разговоры. Впрочем, были и другие зрители — завсегдатаи. Те могли прийти на спектакль ради любимой сцены или одной-единственной арии.

Новая эра в театральной жизни России началась с появлением драматургии Чехова и созданием Художественного театра. Станиславский и Немирович-Данченко произвели настоящую культурную революцию, сделав театр не легкомысленным развлечением, а настоящим искусством — тонким, глубоким, жизненным. Артисты на сцене больше не декламировали монологи, а разговаривали, свободно двигались и даже поворачивались спиной к зрителям, что многими было воспринято как неслыханная дерзость.

С плеткой, без цензуры, вместо кабака

Франц Рисс. Скоморохи на Руси

До отмены крепостного права в России был распространен домашний театр. Порадовать себя или соседа спектаклем было привычным дворянским развлечением. Между помещиками существовала даже некоторая конкуренция, чей театр красивее и профессиональнее. Поэтому многие из них сами руководили труппами и выступали в роли режиссеров. Жизнь крепостного актера мало чем отличалась от жизни обычных крепостных. Хозяин мог остановить действие в любой момент, чтобы наказать артиста, который забыл слова или еще как-то провинился.

Один из самых известных домашних театров принадлежал графу Сергею Каменскому. Вот что писал о нем в своей книге «Замечательные чудаки и оригиналы» Михаил Пыляев:

«В ложе перед хозяином театра лежала на столе книга, куда он собственноручно вписывал замеченные им на сцене ошибки или упущения, а сзади на стене висело несколько плеток, и после всякого акта он ходил за кулисы и там делал свои расчеты с виновными, вопли которых иногда доходили до слуха зрителей. Он требовал от актеров, чтобы роль была заучена слово в слово, говорили бы без суфлера, и беда тому, кто запнется, но собственно об игре актера он мало хлопотал».

Не меньшее внимание Каменский уделял поведению зрителей во время спектакля. Заметив в зале насмешки, просто останавливал представление.

Хороших крепостных артистов хозяин мог продать по очень высокой цене. Случалось даже, что по-настоящему талантливые люди выкупались казной для зачисления на императорскую сцену. А крепостного актера Михаила Щепкина выкупили его поклонники.

В конце XIX века появились частные театры. Цензура в них была не такой строгой, как в государственных. Так, в Суворинском театре в Петербурге впервые была поставлена пьеса Алексея Толстого «Царь Федор Иоаннович», которая до того 30 лет находилась под запретом.

Постепенно театр становился доступным всем слоям населения. Возникли даже специальные театры для рабочих. Например, Василеостровский театр, находившийся в ведении Общества попечительства о народной трезвости, был создан с целью привлечь людей, которые своим главным развлечением считали кабак. Репертуар, кстати, был отнюдь не шалманский — давали и Шекспира, и Чехова, и Шиллера. А чтобы зрители лучше поняли тему, перед началом действия устраивали разъяснительные лекции.

А как же дети?

Никак. Первый театр для детей появился в России только в 1918 году (кстати, в мире ненамного раньше — в 1903 году в Нью-Йорке).

До этого дети могли ходить только на домашние представления и ярмарочные спектакли по праздникам.