«Желтолицые черти»: какой была пропаганда времен Русско-японской войны

Согласно определению, пропаганда — это распространение информации с целью повлиять на общественное мнение. В случае Русско-японской войны общество было уверено ещё до начала боевых действий: японцы — дикари, победим быстро. Но и противник в долгу не оставался. Информационная война шла на всём протяжении войны реальной.

«Лёгкое сновидение»

 До середины 19-го века, когда в Японии произошли события, известные под названием «реставрация Мэйдзи», это была закрытая страна. На протяжении двух столетий её внешняя политика носила название «сакоку» — самоизоляция. После того как к власти пришёл император Муцухито и начал реформы, весь остальной мир обнаружил, что ничего о Японии толком не знает. Так возник «японский миф», образ страны, который, впрочем, мало соответствовал реальности.

Какой увидели Японию из России? Автор «Обломова» Иван Гончаров, побывавший там с фрегатом «Паллада» (правда, ещё до реставрации Мэйдзи), описывал местных жителей с искренним удивлением, отмечая отсутствие признаков привычной цивилизации. «Уж не древние ли покойники встали из тысячелетних гробниц и собрались на совещание», — восклицал писатель после одного из высоких официальных приёмов. Прошло всего несколько десятилетий, и Япония уже казалась прекрасной, словно сошедшей с древней гравюры. «То было сновидение, лёгкое и пленительное, сновидение, окутанное лунными туманами, одинокое и грустное, овеянное неуловимой и хрупкой тоской. То было сновидение мимолётное, всё насквозь пронизанное светом, тихое и благоуханное», — писал критик Николай Пунин.

«Роман с Японией» продлился недолго. Было ли это истинное чувство или просто мимолётная влюблённость? Скорее второе, да и очарована «лёгким и пленительным сновидением» оказалась в основном творческая интеллигенция. И, как часто бывает, от любви до ненависти — всего один шаг. «Я люблю японское искусство. Я с детства мечтаю увидеть эти причудливейшие японские храмы, музеи с вещами Кионаги, Оутомары, Тойкуны, Хирошимы, Хокусаи и всех, всех их, так странно звучащих для арийского уха… Но пусть русские ядра дробят эти храмы, эти музеи и самих художников, если они там ещё существуют. Пусть вся Япония обратится в мёртвую Элладу, в руины лучшего и великого прошлого, — а я за варваров, я за гуннов, я за русских! Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке», — пишет весной 1904 года Валерий Брюсов в частном письме. Правда, от ненависти до любви всё тот же шаг — через несколько месяцев Брюсов как главный редактор альманаха «Весы» выпускает два «японских номера», посвящённых искусству Страны восходящего солнца.

На волнах любви-ненависти качало богему, остальной России было мало дела до восточного соседа. Что за Япония? Где она? Стоит ли вообще о ней говорить? На такую почву, даже не благодатную, а совершенно нейтральную, можно было бросать любые пропагандистские зёрна — какие-то да взойдут.

«Желтолицые черти»

 Антияпонская пропаганда накануне и во время войны базировалась на самом очевидном тезисе — они другие. А другие — значит, хуже. «Дикари», «варвары», «макаки», «язычники», враги всего христианского мира и даже «желтолицые черти» (да-да, в песне о «гордом Варяге»). «Эти нахалы япошки, макаки желтомордые, и вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство Российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам»», — писал искусствовед Александр Бенуа. А будущий советский генерал Алексей Игнатьев, во время Русско-японской войны служивший в штабе, слышал, что японцы, оказывается, поголовно страдают сонной болезнью. То есть просто могут заснуть в самый неподходящий момент, а значит, и воевать с ними не страшно. 

 Важной составляющей пропагандистской машины стали журналисты различных изданий, прибывшие на Дальний Восток. Известно, что в расположении русской армии побывали более ста отечественных корреспондентов. Но количество не перешло в какое-то высокое качество, да и цензура не дремала. Как и положено во время войны, писали, что настроение в русских войсках прекрасное, в японских — упадническое, все наступления врага отбиты, а японцы сдаются в плен. Патриотический подъём среди самых простых людей поддерживали лубки, изображавшие «японских щенков» и то, как «русский матрос отрубил японцу нос». Сочиняли поговорки и пословицы, якобы народные, и через юмористические издания пытались ввести их в обиход. Ведь если «японец правды не скажет, зато хорошо соврёт» — разве можно такого принимать всерьёз?

О последствиях подобного отношения позже размышлял Сергей Витте, признавший, что опасность противника в результате сильно недооценили и роль высших сановников в этом была едва ли не ведущая: «Когда началась последняя ужасная и несчастная война, то в архивах всех министерств можно найти официальные доклады с Высочайшими надписями, в которых Император называет японцев «макаками». Если бы не было такого мнения о японцах, как о нации антипатичной, ничтожной и бессильной, которая может быть уничтожена одним щелчком Российского гиганта, то, вероятно, мы <…> не втюрились бы в эту войну».

С другой стороны

Впрочем, японские газеты не отставали и выдавали информацию очень дозированно, преуменьшали потери и сообщали далеко не все сведения о боях. «Правда» японской стороны, основа её пропаганды, состояла в том, что эту войну ведёт молодая европеизированная Япония против дряхлой и варварской России. И совершенно очевидно, кто выйдет победителем. Равноапостольный Николай Японский, миссионер, основатель Русской церкви в Японии, описывал публикацию 1903 года: «Каждый воскресный номер «Дзидзи Симпоо», газеты серьёзной, вроде нашего «Нового Времени», выходит со страницею карикатур. Сегодня полстраницы занимала следующая карикатура: заглавие «Еку-фукаки яро-но юме» — «сон жадного мазурика», причём «яро» (мазурик, негодяй) изображено знаками: «я» — дикий, «ро» — Россия, значит можно читать «сон жадного русского дикаря»».

Карикатура изображала, как дикарь пытается поймать петуха, на котором написано «Маньчжурия», и запить его мясо водкой с ярлыком «Жёлтое море». В итоге дикаря прогоняет грозный японский офицер.

Была «правда» и для своих консерваторов, которая тоже отдавала пальму первенства японцам. Для тех жителей Страны восходящего солнца, кто был не в восторге от новой открытости Японии, продвигалась идея, что война с Россией — это война рас, в которой представители Азии, конечно, победят. Япония ввела жёсткую цензуру, которую западные СМИ назвали «игрой в прятки», и не сообщала всю достоверную информацию даже своим союзникам.

Столкновение с реальностью

«Пропаганда не обманывает людей, она лишь помогает им обманывать себя», — точно заметил американский философ Эрик Хоффер. Столкновение с реальными японцами, дисциплинированными, отважными, благородными, но в тоже время жестокими, было неожиданностью. Самообман, в который пропаганда погрузила многих русских военных, рассеивался, но цена за такое прозрение порой была слишком велика.

 Так, Гаральд Граф, служивший на транспорте «Иртыш» и попавший в плен после гибели судна, вспоминал, с какой жестокостью и злостью действовали японцы. Безобидные «макаки», война с которыми должна была стать лёгкой прогулкой, воевали отчаянно. На глазах Графа они продолжали осыпать уже затонувший транспорт «Камчатка» снарядами, не оставляя шансов спастись никому. «Адмирал Камиура <…> не погнушался, так сказать, бить лежачего», — делает вывод Граф. Но в то же время были и примеры невероятного благородства. Контр-адмирал Борис Дудоров, во время Русско-японской войны бывший лейтенантом, вспоминал, как встретил новый 1905 год: «Вдруг из темноты ночи раздался шум подъезжающих повозок, и вышедший в свет костров с фонарём японский переводчик на ломаном русском языке спросил: «Где здеся русские морские офицеры?» Мы откликнулись. «Японские морские офицеры поздравляют русских морских офицеров с их Новым годом и прислали им подарки», — низко кланяясь, торжественно объявил он».

Русско-японская война завершилась в сентябре 1905 года подписанием Портсмутского мирного договора. А информационная? Официально завершить необъявленную войну невозможно, но боевые действия на пропагандистском поле тоже надо заканчивать. Генералу Михаилу Драгомирову, который в 1905 году отклонил предложение занять пост главнокомандующего русской армией на Дальнем Востоке, приписывают слова: «Воюют макаки с коекаками». Не это ли лучшее описание итогов необъявленной войны, в которой обе стороны проявили себя самыми непримиримыми борцами с выдуманным образом врага?