Хэйан — одна из самых романтизированных эпох в истории Японии

Санкт-Петербург на японский манер

Очень часто эпоху Хэйан сравнивают с куртуазным Средневековьем Европы, и у этого сравнения есть основания. Но название «Хэйан» переводится как «мир, покой», а Средние Века с миром мало ассоциируются. Говоря честно, эпоха Хэйан тоже была полна вооружённых конфликтов: японцы, будучи для островов колонистами, продолжали отвоёвывать земли у эмиси, коренного населения. Кроме того, время от времени феодалы сопротивлялись власти императорской семьи.

Назвали же эпоху в честь города Хэйан-кё — новой столицы, построенной и названной императором Камму. Сейчас её знают как Киото. Император стремился уменьшить значимость предыдущей столицы, Нара, где кипела бурная религиозная жизнь и буддийское священство прибрало к рукам много власти.

Борьба с могуществом буддийских монахов причудливо сочеталось с институтом монахов-императоров, когда на японской земле оказывалось фактически два императора. Когда старый правитель находил своего сына достаточно взрослым для исполнения обязанностей, он отрекался от престола в пользу сына и принимал монашеский сан. Делалось это потому, что японский император был опутан сетью долженствований и ограничений, а монах мог пользоваться всеми льготами священства и куда большей свободой действий вообще, мог позволить себе держать отдельный двор и отдельную, вроде бы неимператорскую армию, активно влияя на политику, пока сын-император занимает свою почётную должность.

Город Хэйан-кё чем-то похож на Санкт-Петербург. Мало того, что его построили сразу для того, чтобы сделать столицей, он с самого начала был запланирован с прямыми параллельными и перпендикулярными улицами, разрезающими город на квадраты, ну и, конечно, как и Санкт-Петербург, Хэйан-кё был поставлен у моря.

Китайскому — нет, японскому — да

В эпоху Хэйан в японцах, давно уже практически изолированных от Азии, проснулся патриотизм. Всё китайское стало казаться постепенно чужим, морально устаревающим и к тому же вызывало насмешку своей искусственностью. Именно в эпоху Хэйан появляются два знаменитых стиля слогового письма, хирагана и катакана, которые делают написание и прочтение текстов легче. Это дало небывалый расцвет японской национальной литературы, и многие произведения, написанные в эпоху Хэйан, сейчас считаются классическими.

Хотя многие элементы китайского церемониала и некоторые китайские игры всё ещё были необходимы для каждого аристократа, желающего вести нормальную светскую жизнь, в целом у японцев Хэйана сложились вкусы, которые сами они полагали тяготением к естественности. Появилась мода любоваться сезонными явлениями, вроде снега под луной или цветения сакуры. Претерпели изменения представления о женской красоте. Теперь каждая красавица должна была щеголять распущенными чёрными волосами — это ведь так естественно! Чтобы волосы выглядели особенно пышными и романтично волочились по полу, их часто дополняли шиньонами. На шиньоны могли идти собственные выпавшие волоски, аккуратно снятые с гребня, и волосы, купленные у простолюдинок. Для иллюзии густоты волос также подкрашивали тушью линию их роста на лбу.

Обычным костюмом знатной модницы было множество неподвязанных шёлковых кимоно разного цвета, надетых друг на друга так, чтобы видны были края всех кимоно, выглядывающие друг из-за друга словно бы небрежно (а на деле, конечно, очень аккуратно). Самые нижние кимоно, конечно, перехватывали поясом. Кимоно, исполнявшее обязанности сорочки, было белым и заправлялось в широкие штаны, часто красного цвета — хакама. Цвета и узоры (настолько стилизованные изображения растений, что неплохо смотрелись бы во второй половине двадцатого века, но всё равно считавшиеся очень естественными) подбирались под сезон.

Несмотря на всю тягу к естественности, макияж у красавиц был очень плотным, хотя тоже по-своему имитировал то, что считалось природной идеальной красотой. Знатные японки щедро белились рисовой мукой, красили пунцовым нижнюю губы, чтобы ротик казался свежим и маленьким, сбривали и рисовали выше брови более идеальной по представлениям своего времени формы — маленькие и кругленькие. Похожим образом — с использованием белил и перерисовыванием бровей — красились и придворные модники-мужчины.

Именно в эпоху Хэйан широко распространился как среди мужчин, так и среди женщин обычай чернить зубы специальным лаком, содержащим окислы железа. С одной стороны, такой лак предотвращал разрушение эмали. С другой, чёрный цвет нёс глубокий символизм, это был цвет верности и постоянства. Женщина, вычернив зубы, клялась в верности будущему мужу, мужчина — в преданности господину.

Когда дух стремится ввысь, а презренный быт всё занижает

Эпоха Хэйан была пропитана церемонностью и заботой о красоте. Любой человек оценивался прежде всего по своей элегантности и только потом — по добродетелям. В нравственности царили двойные стандарты: вообще посещения мужчинами женщин, с которыми они не связаны никакими узами, не поощрялись, но если всё сделано красиво, то… Жизнь, в конце концов, быстротечна, а японцы (в отличие от китайцев) умеют наслаждаться не тем, что вечно, а моментом, который вот-вот исчезнет.

От хорошего любовника, помимо безупречного костюма и манер, требовалось умение вести тонкую и волнующую переписку, без шума посещать покои дамы (стены и двери в которых были из бамбука и бумаги), не оскорблять её равнодушием, одеваясь после полового акта, и умение ненавязчиво дарить подарки, от милых маленьких сюрпризов до дорогих кимоно. Также ожидалось, что кавалер будет уметь играть на флейте или рисовать, а лучше — то и другое.

От дамы требовалась, в основном, только переписка. Дело в том, что знатные женщины эпохи Хэйан скрывались от глаз мужчины, если только не служили при дворе, где их мог видеть каждый. Влюблялись в дам по силуэту, который виден на бумажной стене, когда изнутри покои подсвечены, по голосу, который можно услышать из-за ширмы, приходя к ней с визитом, по почерку, которым она отвечает на записки, по подбору цвета и узора на рукаве кимоно, край которого растекался из-под ширмы по полу. В конечном итоге, по внешности влюбляться было гиблое дело — все ходили с одинаковыми причёсками и одинаково нарисованными лицами. Неудивительно, что в прославленных красавицах ходили знаменитые поэтессы, хотя их лиц почти никто не видел!

К сожалению кавалеров, дамы порой портили всё удовольствие от любовной игры сами. Например, в повести о легендарном принце Гэндзи описывается, что двенадцатилетняя девочка, которой он овладел посреди детской игры в куклы, к его досаде, вместо того, чтобы отослать ему утром нежное и утончённое сообщение, как полагается после ночи любви, просто лежала в лихорадке, абсолютно безразличная к сообщению от самого Гэндзи.

Любование природой тоже порой входило в диссонанс с низменным телом. Снегом в саду при луне любовались на открытой галерее, а это довольно холодно, даже если на тебе очень много кимоно. Каплями дождя любоваться было сыро, листопадом — интересно до того момента, как ветер швырнёт тебе листья вместе с пылью в лицо.

Кроме того, градус утончённости сильно снижали многочисленные паразиты, характерные для любого человеческого жилища в любом Средневековье, хоть европейском, хоть японском. В постели можно было обнаружить клопа, по полу ночью бегали порой мыши в поисках баночек с рисовой пудрой, в складках одежды и волосах норовили завестись вши (именно с необходимостью как-то бороться со вшами связана знаменита самурайская причёска, когда выбривается полголовы - оставшиеся волосы служили для элегантности). Любовь к котам и кошечкам обеспечивала утончённых дам и благородных кавалеров кишечными паразитами. Со всеми этими напастями по мере сил боролись, то окуривая дымом одежду, то съедая снадобья, почти одинаково отравляющие паразитов и их хозяина.

Кроме того, для дамы считалось нормально быть навеселе. Распитие подогретого сакэ, обставленное соответствующими ритуалами, привязывалось к религиозной базе и приобретало сакральное значение, далёкое от бытового пьянства. Это очень утешало ведущих малоподвижный образ жизни дам в холодное время года. Никогда больше вне праздников они не демонстрировали такую религиозность.