«Ройял Джордж»: бесславная гибель гордости Британского королевского флота

Большому кораблю — большое плавание

В 1746 году на королевской верфи в Вулвиче был заложен мощный стопушечный корабль Royal Anne, который, согласно программе, должны были построить за десять лет. В ходе постройки имя изменили, и в 1756 году со стапелей сошёл уже «Ройял Джордж» — самый большой на тот момент корабль в Королевском флоте, а возможно, и в мире.

Немного о параметрах HMS «Ройял Джордж». Водоизмещение — 2047 тонн. Длина по гон-деку (нижняя артиллерийская палуба) — 178 футов (54,3 м). Длина по килю — 143 фута 5,5 дюймов (43,7 м). Ширина по мидельшпангоуту — 51 фут 9,5 дюймов (15,8 м). Глубина интрюма — 21 фут 6 дюймов (6,6 м)

Корабль поспел аккурат к очередной общеевропейской разборке — Семилетней войне, которую в историографии порой неофициально именуют не иначе как Нулевой мировой, — и отличился в сражении у бухты Киберон, сильно повредив французский флагман Soleil Royale и и потопив 70-пушечный Superbe.

Чудище морское, а не корабль!

Однако по окончании Семилетней войны для Королевского флота наступили не лучшие времена. После громкого — и проведённого с рядом критических нарушений — процесса над адмиралом Бингом, которого в итоге расстреляли по надуманному обвинению в трусости, финансирование Адмиралтейства урезали, что привело к стагнации флота. «Ройял Джордж» поставили на консервацию в Плимуте — там он беспомощно встретил начало войны с североамериканскими колониями.

В 1778 году рукотворного монстра вернули на службу и поставили стеречь Ла-Манш, однако, когда в 1779 году в Канал вошёл франко-испанский флот, поддерживавший американских повстанцев, «Ройял Джордж» был вынужден уклониться от боя. Легенда гласит, что подавленные моряки связали рукавами несколько бушлатов и завесили ими глаза корабельной носовой фигуры, чтобы она «не видела» этого позора. Впрочем, горе было недолгим — уже на следующий год корабль приступил к активной военной службе и захватил у португальских берегов два испанских военных корабля.

Летом 1782 года «Ройял Джордж» начали готовить к участию в экспедиции по прорыву морской блокады осаждённой испанцами и французами крепости Гибралтар. Для этого в Спитхеде (якорная стоянка в проливе Солент между островом Уайт и берегом Англии) собралась целая армада. Более пятидесяти военных кораблей, включая будущий флагман Нельсона при Трафальгаре Victory, и свыше двухсот транспортников готовились к походу — самый большой экспедиционный флот, когда-либо снаряжённый англичанами на тот момент.

«Ройял Джордж» был флагманским кораблём контр-адмирала Ричарда Кемпенфельта, который тоже находился на борту, однако непосредственное руководство всеми хозяйственными процессами лежало на плечах капитана корабля Мартина Уэгхорна. Именно он 28 августа 1782 года отдал фатальный — как для судна, так и для команды — приказ.

Само собой, перед отправкой в длительный поход на кораблях проводилась тщательная ревизия всех элементов конструкции, и среди прочего капитан решил заменить водяной кран (water-cock) — приспособление, находившееся по правому борту ниже ватерлинии и при необходимости пропускавшее через отверстие внутрь морскую воду, которая попадала в специальную цистерну. Уже оттуда при помощи помпы воду направляли на палубы во время уборки.

Не все корабли были оборудованы подобным приспособлением — зачастую матросня драила палубы «дедовским» способом, просто набирая воду вёдрами, привязанными к верёвкам, которые затем поднимали через борт наверх.

Корпуса кораблей, подобных «Ройял Джордж», делали из дуба, однако в указанное время британцы обшивали подводную часть медью, чтобы исключить образование наростов, которые негативно сказывались на мореходных качествах корабля. За состоянием корпуса следил корабельный плотник, который располагал запасом древесины, чтобы в случае необходимости провести ремонт.

Естественно, чтобы заменить водяной кран, следовало поставить его выше ватерлинии — именно для этого судно и закренили на левый борт. Сама по себе это была абсолютно «рабочая» ситуация, однако дьявол, как всегда, прятался в деталях.

Слагаемые трагедии

Важно помнить — это был канун отправки флота в поход: все корабли нагрузили под завязку, и наш «Жора» не стал исключением. На нем находились 548 тонн припасов и 83 тонны оружия. Штатная численность экипажа составляла 820 человек, куда входила и рота морских пехотинцев, которые должны были открывать ружейный огонь по неприятельским матросам в случае сближения кораблей в бою.

Существенная часть моряков в те времена попадала на борт против своей воли — на берегу орудовали специальные вербовочные отряды (press-gangs), которые хватали незадачливых выпивох, запоздалых прохожих и тому подобную публику и волокли на корабли, где несчастных быстро записывали на Королевский флот. Впрочем, даже добровольная запись моряка на корабль не гарантировала, что в будущем он, пресытившись всеми «прелестями» службы, не убежит на берег при первой же оказии. Поэтому, во избежание дезертирства, сходить на берег (особенно накануне отправки) разрешалось лишь офицерам.

В этом случае семьи моряков и прочие провожающие сами поднимались на борт, чтобы проститься с ними, так что в означенный день на борту корабля находились ещё примерно три с половиной сотни гражданских, в основном — женщины и дети, прибывшие на шлюпках из Портсмута. Прибавим эту цифру к уже имеющимся 820 и получим около 1200 человек. Сколько суммарно весят 1200 человек? Явно немало.

Грозный военный корабль напоминал плавучий базар — на его забитых до отказа палубах веселились, пили, обнимались на прощание; торгаши продавали безделушки, а проститутки — любовь. В этой атмосфере большого карнавала незаметно наступило утро 29 августа, в 7:20 морпехи сыграли общий сбор, а плотник и его помощники опустились на деревянной платформе вдоль правого борта — менять кран. Чтобы обеспечить лучший бортовой крен, приняли решение выкатить орудия левого борта в боевое положение, что и было сделано. Однако, судя по всему, на технику безопасности просто забили, поскольку внезапно выяснилось, что проверить её некому — старший канонир в обход приказа удрал на берег, в Портсмут, да не один, а в компании штурмана и боцмана.

Казалось бы — ну что такого? Открыли порты, выкатили пушки, погода хорошая, до воды — ещё около фута, сантиметров 30, если по‑нашему.

Не зальёт!

Но если бы штурман, боцман и канонир пребывали на посту вместо того, чтобы кутить на берегу, они с высоты своего опыта объяснили бы матросам, что двойной прилив — обычное для Спитхеда дело даже при хорошей погоде. Вода стала заплёскиваться в порты.

К десяти утра трюм и нижнюю палубу уже основательно залило.

Казалось бы — и так уже хорош, амба. Но примерно в то же время, как вода потихоньку заливала трюм по левому борту, к борту правому подошёл кораблик, доставивший бочки с ромом, из которого делали грог, выдаваемый матросам в качестве ежедневной нормы. Моряки на радостях принялись грузить бочки на корабль, из-за чего весь его баланс окончательно полетел к Дэйви Джонсу, — «Жора» начал медленно оседать в воду.

Мы помянем эти волны, если мы придём домой…

Первым неладное заметил плотник, занимавшийся заменой крана, — он работал у самого борта и видел, что подводная часть корабля справа чересчур выпирает над водой. Быстро поднявшись на борт, плотник бросился на шканцы, где вступил в отчаянную перепалку с лейтенантом Холлингсбери, который в запале проорал, что если плотник такой умный, то пусть сам и командует кораблём.

Поняв, что с дураком говорить бесполезно, плотник — нарушив субординацию — бросился к капитану Уэгхорну. На протяжение всего этого времени вода продолжала заливать нижние палубы корабля. Когда плотник наконец добрался до капитана, тот приказал матросам срочно спускаться вниз и выровнять корабль. Десятки человек одновременно бросились исполнять приказ, только усугубив толчею и ещё сильнее сместив центр тяжести.

Это была последняя капля — стопушечный красавец начал заваливаться на левый борт.

Паника охватила сбившуюся на палубах людскую массу — столь беззаботную ещё какие-то минуты назад. Проблема была и в том, что в указанное время умение плавать отнюдь не являлось необходимым качеством матроса — более того, как уже было сказано, многие из них вообще не хотели быть моряками. Офицеры — кто поумнее — сбрасывали свою тяжёлую, расшитую галунами и прочими украшательствами униформу, прежде чем сигануть в воду.

Другим же отсутствие такой предусмотрительности могло пойти на пользу — лейтенант по фамилии Дарем, которому повезло спастись, впоследствии рассказывал, как запаниковавший морпех вцепился в него мёртвой хваткой и, без сомнения, утянул бы на дно, если бы офицер ценой больших усилий не сумел выскользнуть из своего сюртука и отплыть подальше. Спустя несколько дней тело несчастного морского пехотинца всплыло на поверхность и было обнаружено — он по-прежнему сжимал в руках лейтенантский сюртук.

Дарем указывал, что аналогичным образом утонуло немало людей: «Люди хватались друг за друга по 30 или 40 человек за раз и утягивали друг друга на дно».

Контр-адмирала Кемпенфельта никто не видел — судя по всему, он так и не вышел из своей каюты. Спал ли он, свалился ли с сердечным приступом или просто оказался погребён под упавшей мебелью — никто не знает. Сгинул вместе с кораблём и штурман, который успел вернуться на борт, но уже не нашёл времени и возможности исправить собственную халатность — может, чувство стыда не позволило ему искать спасения. Погиб и главный плотник, который вместе с помощниками и группой моряков до последнего пытался выровнять крен: когда вода с новой силой хлынула через порты, они встретили смерть первыми, прямо там — на нижних палубах.

Финальный акт драмы разыгрался за какие-то несколько минут. Подоспевшие с берега и со стоявших поблизости кораблей шлюпки успели спасти из воды около трёхсот выживших — из почти 1200 человек. Среди них был маленький мальчик, отчаянно цеплявшийся за живую овцу, которая, повинуясь инстинкту, сумела выплыть. Шок от происходящего был настолько силён, что мальчик не смог вспомнить собственное имя, и в честь своего повторного рождения получил от спасителей имя Джон Лэмб (от lamb — ягнёнок).

Собирались на советы все большие эполеты

Масштаб трагедии оказался невиданным, и было совершенно ясно, что кто-то должен понести за неё ответственность. Портсмут и окрестности погрузились в скорбь. Корабельный хирург, которому тоже посчастливилось спастись, писал: «Портсмут и Госпорт пребывали в смятении. Практически каждый потерял кого-то близкого, своего друга или знакомого. Каждый час на берег море выносило трупы. Каждый час раздавался колокольный звон и длинная процессия растекалась по улицам».

Когда началось официальное расследование, Адмиралтейство, которое и так находилось под давлением кабинета и парламента, начало искать способ «отмазать» своих, в частности — Уэгхорна. Не то чтобы его сильно любили, но здесь в полный рост встал вопрос престижа. Открыто расписаться в некомпетентности высшего командного состава, по собственной халатности «проэтосамившего» стопушечный корабль и косвенно виновного в гибели свыше 800 человек, — такая себе перспектива. А кого тогда назначать командовать флотом и где гарантия, что это не окажутся такие же дураки?

Как таким людям доверять и, главное — за что вообще им платить жалование?

В итоге почтенные адмиралы посовещались и пришли к выводу, что во всём виновата… администрация верфи. Которая к тому же состояла преимущественно из гражданских лиц. Двое из тринадцати опрошенных свидетелей подтвердили, что часть древесины из ремонтных материалов корабля была гнилой, а один пушкарь даже сообщил, что якобы слышал какой-то глухой треск в момент, когда линкор накренился.

Как всегда, во всём были виноваты тыловые крысы, иного и ждать не приходилось. Но тогда, следуя данной логике, возник вопрос — а как вообще корабль, который перед отправкой в поход проверяли на наличие проблем и ремонтировали, допустили до активной службы? Тут уж либо распил ремонтных средств, либо прямой подлог — третьего не дано. Впрочем, козлов отпущения уже нашли, а на остальное было плевать. Уэгхорну вернули шпагу и командование, а Холлингсбери, спорившего с главным плотником, ещё и повысили до капитана, отдав ему под командование собственный корабль.

Любопытно, что спустя несколько месяцев после трагедии появился план по поднятию корабля со дна: благо там было не так уж глубоко — мачты «Ройял Джордж» торчали из воды, словно в немом протесте против случившегося безобразия. Однако теперь уже заартачились «тыловики» из адмиралтейского совета — те самые «козлы», в ведении которых находились верфи и материальное обеспечение.

Дескать, раз вы так с нами, то вот вам дуля в нос! Поднимайте сами как хотите, а мы палец о палец не ударим.

В итоге некогда грозный гигант так и остался тихо гнить на дне, пока, уже в конце 1830-х годов, с него не подняли пушки, которые затем переплавили на памятник Нельсону на Трафальгарской площади.

В конце концов, эпоха парусников уходила — на дворе стояли новые времена.