Из воспоминаний очевидцев химических атак

«Появилось слово «иприт» — так окрестили отравляющие газы, которые немцы применили впервые в битве за Ипр.

В 1921 году я снова увидел развалины Ипра. В землянках жили вернувшиеся жители. Предприимчивые люди построили бараки с вывесками «Гостиница победы», «Кафе союзников», «Ресторан мира», Тысячи туристов приезжали поглядеть на развалины. Инвалиды, безногие, слепые продавали открытки с видами разгромленного города.

Потом Ипр отстроили, и началась новая война»

«Я говорил, что первая мировая война была черновиком, но этот черновик никто не назовет детским лепетом. Шли газовые атаки (одной из жертв был [художник Фернан] Леже)»

Илья Эренбург («Люди, годы, жизнь»)

«На передовой люди были заняты, согласно многократно тренировавшемуся «поведению при газовой атаке», тем, что смазывали свои винтовки, дула которых совершенно почернели от газа. Фенрих с грустью показал мне свою новую портупею, утратившую серебристый блеск и ставшую зеленовато-черной.

Поскольку у противника все было спокойно, я опять отошел со своими подразделениями. В Монши мы увидели множество сидящих перед медпунктом людей, пораженных газом; они прижимали руки к бокам, стонали и задыхались, глаза их слезились. Все это было совсем не безобидно. Некоторые из них скончались через несколько дней в ужасных мучениях. Нам пришлось вынести газовую атаку чистого хлора — отравляющего вещества, разъедающего и сжигающего легкие. С этого дня я решил никогда не выходить без противогаза. До сих пор с неописуемым легкомыслием я частенько оставлял его в блиндаже, используя футляр в качестве сумки для бутербродов»

Эрнст Юнгер («В стальных грозах» / Начало битвы на Сомме)

Газовая бомба, 1915.

«Весной [1916 года] до нас дошло, что немцы обстреливали соседние части газовыми снарядами. Еще не успокоились встревоженные этим умы, как «солдатский вестник» разнес слух, будто на один из полков дивизии немцы пустили облако удушливых газов. Передавали, как напуганные солдаты бросились бежать, но настигнутые газом, падали в страшных мучениях. Называли число погибших — свыше двух тысяч человек. Хотя многое было преувеличено, сам факт имел место.

Через некоторое время нам роздали подушечки из марли, смоченные каким-то раствором, говорили, что они защищают от отравляющих веществ. Потом прислали противогазы. Первые образцы были громоздкими и неудобными. Многие в них не могли дышать. Начались ежедневные тренировки.

Одновременно пришло распоряжение наладить в ротах противогазовую службу. Предписывалось в каждом взводе держать специального наблюдателя и иметь запас топлива для костров. В случае появления со стороны противника белого, стелящегося облачка наблюдатель обязан был поднять тревогу и зажечь костры. Солдатам надлежало собираться вокруг них, так как дым обеспечивал дополнительную защиту.

В один из апрельских вечеров и наш полк находившийся тогда в резерве недалеко от фронта, подвергся газовой атаке. Накануне вечером мы с Микиртумовым разговорились и уснули поздно. Поэтому спали крепко, и не сразу дошел до сознания голос фельдфебеля Поцелуева, кричавшего в открытую дверь землянки:

— Ваши благородия! Газы!

— Что такое? Какие газы? — подняв голову, спросил заспанный Микиртумов.

— Немецкие газы!

Мы вскочили. Я сразу почувствовал неприятный запах. Ощущение такое, будто отдает растертым луком, раствором горчицы или еще какой-то острой смесью.

Солдаты растерянно метались по лагерю, не зная, что делать.

— Смирно! — громко скомандовал я. И когда люди успокоились, подал вторую команду: — Надеть противогазы, зажечь костры!

Командир роты в противогазе дышать не мог и уселся возле костра, а меня попросил проверить порядок в роте. Я прошел от землянки к землянке. Костры горели тускло, словно в синем тумане. Некоторые солдаты сняли противогазы и, приблизив лица чуть ли не к самому пламени, учащенно дышали.

Скоро после восхода солнца под его лучами газовое облако стало редеть, а потом и совсем пропало. Я снял противогаз — запаха почти не слышно.

От газов у нас пострадало всего пять солдат. Их эвакуировали в тыл»

Василий Абрамов («На ратных дорогах»)

«Относительно применения газов в Москве я выяснил следующее: наряд на 2000 химических снарядов дан, и на этих днях они должны прибыть в Тамбов. Распределение по участкам: 1-му, 2-му, 3-му, 4-му и 5-му по 200, 6-му — 100».

Рапорт Тухачевскому об использовании химического оружия против крестьян, восставших на Тамбовщине (Сенников Б. В. Тамбовское восстание 1918—1921 гг. и раскрестьянивание России 1929—1933 гг.)

«Особенно большие потери несли мы от комбинированных ударов химическими и осколочными снарядами. Химические снаряды раскалывались, и отравляющий газ расползался по земле, быстро заполняя траншеи, окопы, блиндажи, землянки. Противогазами же Зелинского на передовой была обеспечена едва ли треть личного состава. Спасаясь от газа, солдаты выскакивали из укрытий и попадали под разрывы осколочных снарядов. Нам, артиллеристам, хорошо было известно расположение немецких батарей, но для их подавления не было снарядов»

Николай Хлебников («Под грохот сотен батарей»)

«Нам на случай химической войны выдавали противогазы и противоипритные пакеты, состоявшие из двух ампул по двадцать пять граммов спирта, но, чтобы у солдат не было соблазна выпить спирт до химической атаки, в спирт добавляли гашеную известь.

Изобретатели этого метода были уверены, что остроумно и просто решили проблему. Но солдаты решили эту проблему еще проще. Они вскрывали ампулы и прогоняли спирт через противогаз. Спирт очищался от извести и становился пригодным для употребления. Способ был неоднократно проверен практикой и давал желаемый результат.

Мы так и поступили»

Григорий Чухрай («Моя война»)