Как неаполитанец Паоло Авитабеле усмирил пакистанский Пешавар

Как и некоторые другие «бывшие», он обратил взгляд на далёкий и загадочный Восток — туда, куда в своё время, по договорённости между Павлом I и Бонапартом, должны были дойти гренадеры Массена и казаки Платова. Так спустя годы Великая армия в лице одного человека добралась до Индии.

«Золотой век» авантюристов и его закат

Уже в XVIII веке для большинства европейцев Индия была синонимом богатства. Во многом этому способствовали рассказы людей, участвовавших в различных конфликтах на территории субконтинента: они привозили с собой самые удивительные истории о сказочных краях, которые посещали. Довольно быстро Индия овладела помыслами всего Старого света, и вскоре за обладание сказочной страной разразилась война.

В ходе Войны за Австрийское наследство и Семилетней войны индийские правители смогли воочию убедиться в эффективности европейской тактики и вооружения: техническое и моральное отставание их собственных армий, путь и огромных по численности, было катастрофическим. В условиях Нового времени численное превосходство переставало быть решающим фактором. Почтенные раджи и навабы всерьёз задумались о том, чтобы перенять у «иностранных дьяволов» их военные секреты. Рецепт, казалось, был прост: щедрыми посулами переманить к себе на службу западных военных специалистов, техников, инженеров, чтобы те сделали из плохо организованных, застрявших в Средневековье восточных орд дисциплинированные армии. Очень часто в роли инструкторов оказывались дезертиры из армий европейских торговых компаний. Однако порой это были и различные авантюристы, специально прибывшие в Индию из Европы с целью предложить свои услуги тем, кто был готов их оплатить.

К концу XVIII века в различных государствах Индии находилось много европейских искателей приключений. Естественно, чем крупнее и богаче было государство, чем более прогрессивный правитель его возглавлял, тем больше европейцев оказывались нанятыми в качестве военных специалистов в местную туземную армию. Поражение, которое потерпели французы в схватке за Индию в середине столетия, освободило огромное число кадров из их колониальной администрации и войск. Эти люди в одночасье оказались без работы, но вместо того, чтобы возвращаться во Францию, многие из них предпочли остаться, чтобы попытать удачу в качестве «фрилансеров». Европейцев было так много, что период с 1763 по 1803 год принято называть «Золотым веком» авантюристов в Индии. В этом смысле данное явление во многом перекликается с событиями в Африке середины – второй половины XX века, которые там принято было называть «Золотым веком наёмников».

Однако к началу XIX века хорошие времена для наёмников в Индии закончились. Британская Ост-Индская компания в серии конфликтов с государствами местных князей завоевала положение главной военной и политической силы на субконтиненте. Армии государств маратхов и Майсур, обученные европейскими инструкторами, не смогли выйти из этого противостояния победителями. Нужно отметить, что далеко не все так называемые военные специалисты являлись таковыми на деле: многим откровенно недоставало квалификации для занимаемых должностей (ситуации, когда бывшие унтер-офицеры пытались командовать полками и более крупными соединениями, были не такими уж редкими), а некоторые предпочитали дезертировать, едва получали задаток от нанимателей. Вносили свою лепту и британцы, которые как могли пытались скомпрометировать наёмников перед их нанимателями: большинство «военспецов» были или французами, или франкоговорящими и, естественно, воспринимались англичанами враждебно.

Вследствие этих причин начало XIX века ознаменовалось угасанием активности авантюристов в Индии. Далёкой восточной стране предстояло отдыхать от их присутствия около 20 лет, прежде чем окончание Наполеоновских войн вновь освободило руки огромному количеству вояк, говоривших на языке Вольтера.

Восточная карьера неаполитанца

В 1820-х годах растущей сикхской империи махараджи Ранджита Сингха требовались опытные военные специалисты, которые могли бы осуществить глобальную военную реформу, задуманную правителем. В результате в Индию хлынула так называемая «вторая волна» европейских наёмников. Их было меньше, чем во времена «Золотого века», однако многие из них всё же смогли вписать свои имена в историю: Жан-Франсуа Аллар, Жан Батист Вентура, Клод-Огюст Корт, Александр Гардинер и Паоло Авитабеле.

Паоло Крешенцо Мартино Авитабиле появился на свет 25 октября 1791 года в небольшой деревеньке Агерола, расположенной между Неаполем и Салерно. Он был третьим из пяти сыновей в крестьянской семье среднего достатка, и детство его мало чем отличалось от детства других итальянских парней, росших рядом с ним. Однако вскоре всё изменилось. В 1807 году Паоло записался в ополчение новообразованного наполеоновского Неаполитанского королевства, а в 1810 году перевёлся уже в регулярную армию, где занял место в артиллерийском расчёте. Там он сделал довольно успешную карьеру и начало 1815 года встретил в звании первого лейтенанта. Авитабиле не участвовал в Северной кампании короля Мюрата в том же году, а после поражения последнего в битве при Толентино был включён в армию реставрированного королевства Бурбонов. Уже в июле-августе того же 1815 года Паоло командовал батареей во время осады Гаеты — последнего оплота наполеоновских лоялистов. Авитабиле отличился во время боевых действий и был ранен в бою, однако окончание войны не принесло ему ожидаемых карьерных перспектив.

В 1816 году он вышел в отставку и, протянув год на заработках разной степени сомнительности, явился в Стамбул с твёрдым намерением поискать удачи на Востоке. В столице Османской империи Паоло завёл знакомство с эмиссаром персидского шаха Фата Али и после недолгих колебаний принял его предложение отправиться в Иран. Там он прослужил в качестве военного инструктора восемь лет, с 1818 по 1826 год. При сыновьях шаха итальянец занимал какую-то административную должность в Курдистане и имел неплохие барыши, взимая налоги с местного населения. Вернувшись в 1826 году на родину, он совсем недолго пробыл в Неаполе и уже вскоре получил предложение от двух французов, Жана-Франсуа Аллара и Жана-Батиста Вентуры, с которыми познакомился в Персии и которые на тот момент служили военными советниками у Ранджита Сингха, махараджи Пенджаба.

Прикинув возможные выгоды, Авитабиле отправился в довольно рискованное путешествие по суше и, преодолев по пути Кабул и Пешавар, в январе 1827 года прибыл в столицу Пенджаба город Лахор. После затяжных переговоров, продлившихся несколько месяцев, итальянец поступил к Ранджиту Сингху на службу в качестве военного инструктора его войск и командира. Почти три года Паоло исполнял исключительно военные функции: сформировал пехотную бригаду по образцу европейских, регулярно проводил учения и смотры. А в декабре 1829 года карьера неаполитанца выписала крутой вираж. Он был назначен губернатором города Вазирабад и одноимённой области. На этом посту Авитабиле оставался до 1835 года, а через два года получил назначение на аналогичную должность в Пешавар. Находясь на посту «кардара» (губернатора), итальянец полностью оправдал доверие нанимателя, попутно участвуя со своей пехотной бригадой в боевых действиях. В частности, он оказывал поддержку британскому контингенту во время вторжения в Афганистан в 1838 году.

Губернатор Пешавара

Пешавар был довольно сложной в управлении провинцией. Подавляющее большинство населения составляли мусульмане-пуштуны, враждебно относившиеся к предыдущим сикхским губернаторам, и это назначение было серьёзным вызовом для неаполитанца. Он начал своё правление с масштабной строительной программы, в рамках которой было возведено множество военных и гражданских зданий. Сам город был перестроен на европейский манер: улицы стали шире, был построен новый базар, мосты и дороги получили конструкционное обновление.

Одной из важнейших своих задач на посту губернатора Авитабиле видел налаживание работы институтов правосудия в провинции. Власть сикхов над Пешаваром была фактически номинальной, и местное мусульманское население не признавало никаких светских законов. Более того, пуштуны не упускали случая грабить или даже убивать сикхское население, причём как мирных жителей, так и солдат. Письменная правовая традиция в Пешаваре отсутствовала в принципе, что только усложняло задачу новому губернатору.

Итальянец учредил в провинции новый совет по уголовным делам, в который вошли мусульманские судьи-кади, индуисты и сикхи. Это была попытка привести все этно-конфессиональные группы, проживавшие во взрывоопасном регионе, хоть к какому-то консенсусу. Реформа, подкреплённая существенным усилением полицейских сил в регионе, способствовала снижению уровня преступности в Пешаваре. В качестве наглядного примера того, что бывает за непослушание, итальянец приказал возвести за городскими стенами несколько виселиц, на которых были повешены наиболее одиозные преступники. Вот что говорил об этом сам итальянец:

«Когда я шёл в Пешавар, я отправил вперёд несколько деревянных столбов, которые мои люди установили вокруг города. [Местные] люди насмехались над ними и над безумием бледнокожих и ещё сильнее — когда мои люди вышли вперёд и положили мотки верёвки у подножия столбов (…) Однако, когда мои приготовления были завершены и в одно прекрасное утро они обнаружили пятьдесят худших негодяев Пешавара болтающимися на них [столбах], они изменили своё мнение. И я устраивал подобные выставки каждый день, пока не достиг дефицита на разбойников и убийц. Затем мне пришлось иметь дело со лжецами и доносчиками. Мой метод работы с ними заключался в том, чтобы лишать их языков. Когда объявился хирург, заявивший, что сможет вернуть им дар речи, я послал за ним и вырезал и его язык тоже. После этого наступил мир».

Кроме того, Авитабиле издал указ, согласно которому представителям горных пуштунских племён, промышлявших разбоем и похищениями людей, разрешалось посещать город исключительно ради приобретения необходимых товаров и на непродолжительное время. Любой, кто осмеливался нарушить этот импровизированный «визовый режим», рисковал присоединиться к уже висевшим у городской стены правонарушителям. Пуштуны прозвали грозного губернатора Абу-Табела, и это имя на долгие годы стало в тех краях синонимом железного порядка.

Знаменитый британский разведчик Александр Бернс, лично знакомый с Авитабиле, высоко оценивал его «живой ум» и способности «преобразить город и усмирить его окрестности». В частности, Бернс писал:

«Хотя поначалу меры, применяемые им, казались нам чрезмерно суровыми, его действия были, я уверен, в конце концов, более милосердными, чем если бы он был большим лентяем».

Иными словами, шотландский шпион полагал, что активные действия, пусть и суровые, по наведению порядка были для местного населения бо́льшим благом, нежели безучастность, которую демонстрировали предыдущие наместники. Ему вторил другой британец, Уильям Барр:

«Кровожадное выставление афганцев на чрезмерном числе виселиц, которые сочли необходимым возвести в окрестностях города (…) Но столь же отвратительно, как и наблюдать эти виселицы, осознавать, что без них уже не будет никакой безопасности ни для жизни, ни для имущества. Действительно, выгоды от этой ужасающей суровости уже чувствуются».

Впрочем, тот же Бернс признавал, что «генерал не претендует на то, чтобы руководствоваться европейскими идеями».

Несмотря на эффективность управления, пусть и достигнутую драконовскими методами, вокруг итальянца впоследствии сложилась своеобразная «чёрная легенда». Авитабиле представал в трудах историков и публицистов XIX и XX веков тираном и кровожадным деспотом, нещадно притеснявшим свободолюбивых пуштунов. О том, что неаполитанец за короткий срок сумел значительно сократить масштабы разбоя и торговли людьми, предпочитали стыдливо умалчивать.

В 1843 году Паоло Авитабиле оставил свой пост, не захотев участвовать в кровавой распре, затеянной наследниками Ранджита Сингха после смерти отца. Его наниматель был мёртв, и итальянец счёл себя свободным от обязательств по контракту. Вернувшись в родной Неаполь богачом, он вёл беззаботную и сытую жизнь, пока не скончался в 1850 году. Будучи состоятельным человеком, Авитабиле женился на женщине много моложе его, а после кончины авантюриста вокруг его имущества разгорелась нешуточная борьба между родственниками.