Максим Горький: революционер и пролетарский писатель

На рубеже XIX и XX веков прославился как автор произведений с революционной тенденцией, лично близкий социал-демократам и находившийся в оппозиции царскому строю, осенью 1905 вступил в РСДРП, с 1906 в эмиграции, оказывал партии финансовую поддержку, давая деньги в т.ч. и на покупку оружия, организацию беспорядков и т.д., один из создателей на Капри партийной школы для русских рабочих, Февральскую революцию встретил восторженно, но несмотря на то, что в некоторые годы Горький был крупнейшим спонсором большевистской фракции, к Октябрьской революции он отнёсся скептически, в дек. 1918 избран членом Петроградского совета, в 1917 выступил против тезиса большевиков о своевременности социалистической революции в России, не прошел перерегистрацию и формально перестал быть членом партии, однако после нескольких лет работы в Советской России и жизни за рубежом в 1920-е годы (Берлин, Мариенбад, Сорренто), в 1932 году окончательно вернулся в СССР, где в последние годы жизни получил официальное признание как основатель социалистического реализма, начиная с 1918 года, был 5 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе (1918, 1923, два раза в 1928, 1933).

Горький был самым издаваемым в СССР советским писателем за 1918—1986 годы: общий тираж 3556 изданий составил 242,621 млн экземпляров; если же принимать в расчёт не только советских писателей, то Горький уступает лишь Л. Н. Толстому и А. С. Пушкину. С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город Нижний Новгород.

Родился в Нижнем-Новгороде 14 марта 1868 г. По своему происхождению Горький отнюдь не принадлежит к тем отбросам общества, певцом которых он выступил в литературе. Апологет босячества вышел из вполне буржуазной среды. Рано умерший отец его из обойщиков выбился в управляющие большой пароходный конторы; дед со стороны матери, Каширин, был богатый красильщик. В 7 лет Горький остался круглым сиротой, а дед начал разоряться, и для заброшенного мальчика наступила та эпопея скитаний и тяжелых невзгод, которая побудила его избрать символический псевдоним Горького. Лучше всего ему жилось поваренком на волжском пароходе. В лице своего ближайшего начальника — пароходного повара, отставного гвардейского унтера Смурого — Горький нашел и первого настоящего наставника, о котором всегда вспоминал с величайшей благодарностью.»В 15 лет, — говорит Горький в своей автобиографии, — возымел свирепое желание учиться, с какой целью поехал в Казань, предполагая, что науки желающим даром преподаются. Оказалось, что оное не принято, вследствие чего я поступил в крендельное заведение за 2 р. в месяц. Это — самая тяжкая работа из всех опробованных мной». Казанский период вообще принадлежит к числу самых тяжких в жизни Горького.

Познакомившись со студентами, Горький начинает читать по общественным вопросам. Начинает он также вдумываться в общественные отношения. Это порожденное новым чтением раздумье уже не вносило того успокоения, какое давала красивая ложь лубочного романтизма. А тут подоспел период особо острой нужды и прямой голодовки, и 19-летний пролетарий пускает в себя пулю, к счастью, без особого вреда. «Прохворав сколько требуется», он «ожил, дабы приняться за торговлю яблоками». Из Казани Горький попадает в Царицын линейным сторожем на железную дорогу. В одну из снежных ночей он жестоко простудился и потерял тенор, благодаря которому еще недавно был принят хористом. Затем он отправляется в Нижний, где ему предстояло отбывать воинскую повинность. Но для солдатчины он оказался непригодным — «дырявых не берут» — и стал продавать квас на улицах. В Нижнем снова завязались у него сношения с интеллигенцией, и на этот раз очень прочные. Он становится писцом у нижегородского присяжного поверенного М.А. Лапина, которому «обязан больше всех».

Скоро, однако, «почувствовал себя не на месте среди интеллигенции и ушел в путешествие». Пешком исходил он весь юг России, снискивая себе пропитание чем попало и не брезгуя никакой работой. Изнурительная под палящим солнцем работа в портах на каспийских рыбных промыслах, на постройке мола и т. д., описанная в «Коновалове», «Мальве», «Челкаше» и др. — все это листки из автобиографии. Во время этих странствий, порой страшно тягостных, но вместе с тем поднимавших настроение обилием новых и интересных впечатлений, Горький сблизился с третьим наставником, имевшим решающее на него влияние — с человеком «вне общества», А.Ф. Калюжным. Тот распознал в нем писателя.

Начало литературной деятельности Горького относится к 1892 г. По паспорту «подмастерье малярного цеха», по временному занятию рабочий железнодорожных мастерских, Горький в то время был в Тифлисе. Он снес в редакцию «Кавказа» полусказочный очерк из знакомой ему по бессарабским странствованиям цыганской жизни «Макар Чудра», который и был напечатан в № от 12 сентября. Рассказ имел успех. Вернувшись в Нижний, Горький поместил несколько очерков в казанских и нижегородских газетах, а рассказ «Емельян Пыляй» был принят в «Русские Ведомости».

К 1893 — 94 г. относится знакомство Горького с жившим в то время в Нижнем В.Г. Короленко , которому, как с признательностью отмечает Горький в своей автобиографии, он «обязан тем, что попал в большую литературу». Роль, которую сыграли в литературной судьбе Горького как Короленко, так и другие покровительствовавшие ему литераторы, отнюдь, однако, не следует преувеличивать. Все они, несомненно, распознали некоторый талант в Горьком, но никому из них не приходило в голову и самое отдаленное представление о том, какая судьба ждет талантливого, но «неуравновешенного» самородка.

Наконец, в «Самарской же Газете» Горький в течение 1895 и 1896 годов, под псевдонимом Иегудиил Хламида, вел ежедневный «маленький фельетон». Писал также корреспонденции в «Одесские новости».

Вопрос о том, кто создал внезапную популярность, представляет большой интерес для определения общего характера литературного значения Горького. Успех Горького создала исключительно публика, доставив небывалый книгопродавческий успех сначала вышедшим в середине 1898 г. двум томам сборника рассказов Горького, а затем собранию его сочинений, изданному товариществом «Знание».

Правда, и критика на первых порах с редким единодушием похвал отнеслась к молодому писателю; но это все еще в значительной степени покровительственное похваливание не идет ни в какое сравнение с лихорадочным темпом роста популярности Горького. Впервые за все время существования русской книжной торговли томики Горького стали расходиться в десятках тысяч экземпляров, скоро достигнув колоссальной цифры 100000. В 1900 г. пьеса «Мещане» в 15 дней разошлась в количестве 25000 экземпляров.

Впервые также публика стала высказывать небывалый интерес к личности писателя. Каждое появление Горького в публике возбуждало настоящую сенсацию; ему проходу не давали интервьюеры, его восторженно провожали и встречали на вокзалах, ему посылали с литературных вечеров телеграммы, его портреты и даже статуэтки появились во всевозможных видах. Из России интерес к Горькому быстро перебросился за границу. В один-два года Горький был переведен на все языки и с той же небывалой в истории литературы быстротой стал знаменитостью мировой. По данным Департамента полиции Российской Империи и данным монархиста-эмигранта Н. Свиткова, Горький был масоном.

Уже в 1901 г. президент Соединенных Штатов Рузвельт, принимая профессора Мартенса, сообщал ему впечатления, вынесенные из чтения Горького. Особенно прочен и велик был успех Горького в Германии, где сразу его поставили на ряду с Толстым . Когда несколько позднее, в 1903 г., в Берлине поставили пьесу «На дне» (Nacht-Asyl), это было настоящим триумфом. Пьеса шла в Kleines Theater ежедневно в течение 11/2 года и выдержала более 500 представлений. С огромным успехом шла она также в Вене, Мюнхене. Типы «На дне» стали нарицательными в немецкой печати. Возникло вместе с тем целое движение, боровшееся с влиянием Горького.

Начало литературной деятельности Горького относится к 1892 г. По паспорту «подмастерье малярного цеха», по временному занятию рабочий железнодорожных мастерских, Горький в то время был в Тифлисе. Он снес в редакцию «Кавказа» полусказочный очерк из знакомой ему по бессарабским странствованиям цыганской жизни «Макар Чудра», который и был напечатан в № от 12 сентября. Рассказ имел успех. Вернувшись в Нижний, Горький поместил несколько очерков в казанских и нижегородских газетах, а рассказ «Емельян Пыляй» был принят в «Русские Ведомости».

К 1893 — 94 г. относится знакомство Горького с жившим в то время в Нижнем В.Г. Короленко , которому, как с признательностью отмечает Горький в своей автобиографии, он «обязан тем, что попал в большую литературу». Роль, которую сыграли в литературной судьбе Горького как Короленко, так и другие покровительствовавшие ему литераторы, отнюдь, однако, не следует преувеличивать. Все они, несомненно, распознали некоторый талант в Горьком, но никому из них не приходило в голову и самое отдаленное представление о том, какая судьба ждет талантливого, но «неуравновешенного» самородка.

Между тем, вся Россия знала об аресте Горького, да и не было никакого основания приписывать членам академии готовность руководиться в определении литературного ранга писателя полицейскими соображениями о политической его благонадежности. Инцидент с Горьким имел последствия для только что созданного разряда «изящной словесности»: Короленко и Чехов , возмущенные мотивировкой неутверждения выбора Горького, вернули свои академические дипломы.

С начала 1900-х годов Горький почти исключительно посвящает себя театру. На первых порах и здесь его ждал огромный успех. «Мещане» (1901) и, особенно, «На дне» (1902), поставленные с поразительным совершенством театром Станиславского , обошли все сцены мира. Дальнейшие его пьесы: «Дачники», «Дети Солнца» имели уже успех средний. Это совпадает с общим ослаблением успеха Горького; спрос на сочинения его, насколько он был делом моды, чрезвычайно упал.

Максим Горький оказывал финансовую поддержку российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), одновременно поддерживая либеральные призывы к гражданским и социальным реформам. Гибель множества людей во время манифестации 9 января 1905 («Кровавого воскресенья»), по-видимому, дала толчок к ещё большей радикализации Горького. Не присоединяясь открыто к большевикам и Ленину, он сходился с ними во мнениях по большинству вопросов. Во время декабрьского вооружённого мятежа в Москве 1905 года в квартире Максима Горького, недалеко от Московского университета, размещался штаб восставших. По окончании восстания писатель уехал в Петербург. На его квартире в этом городе состоялось заседание ЦК РСДРП под председательством Ленина, принявшее решение пока прекратить вооружённую борьбу. А. И. Солженицын пишет («Март Семнадцатого», гл. 171), что Горький «в Девятьсот Пятом на своей московской квартире в дни восстания содержал тринадцать грузин-дружинников, и бомбы у него делали».

В начале 1905 г. Горький снова приковал к себе внимание всего мира, в связи с кровавыми событиями 9 января. Накануне этого дня Горький принял участие в известной писательской депутации, которая сочла своим нравственным долгом отправиться к князю Святополк-Мирскому и просить его не допускать кровопролития. Мудрая полиция усмотрела в депутации «временное правительство»: почти все члены ее были схвачены и посажены в крепость. Горький больше всех был «скомпрометирован», потому что при обыске у него нашли набросок призыва общества к протесту против событий 9 января. Весть об аресте Горького произвела огромную сенсацию в Европе, где она распространилась вместе с известием, будто бы Горького ждет смертная казнь.

Везде, не исключая отдаленной Португалии, собирались митинги, и образовывались комитеты, посылавшие телеграммы и адресы царю и министрам с просьбой о помиловании знаменитого писателя. Страна Ибсена надеялась, что «гениальное перо» Горького не будет вырвано из рук его. Горький был освобожден после нескольких недель заключения, очень дурно повлиявших на его шаткое здоровье.

После 17 октября при ближайшем участии Горького была основана в Петербурге социал-демократическая газета «Новая Жизнь». Горький выступил в ней с рядом фельетонов, в которых всей современной культуре в чрезвычайно резкой и беспощадной форме бросались упреки в пошлом, себялюбивом, трусливом, фарисейском «мещанстве». Не делалось никакого исключения для литературы и искусства; Лев Толстой попал в число «мещан». Эти нападки, в свою очередь, вызвали не менее страстные ответные упреки Горькому в «хамстве».

В начале 1906 г. Горький отправился за границу через Финляндию, где он пользуется широкой популярностью; затем с большим вниманием он был приветствуем в Швеции, Дании и Берлине, где в его честь устраивались собрания и банкеты. В Германии Горький начал энергичную кампанию против подготовлявшегося министерством Витте -Дурново внешнего займа. В страстном воззвании, озаглавленном «Не давайте денег русскому правительству», Горький доказывал европейским капиталистам, что, поддерживая представителей русского старого режима в один из самых критических для него моментов, они душат молодую свободу русского народа. Той же страстной ненавистью к правительству проникнуто письмо Горького к председателю французского «Общества друзей русского народа», Анатолю Франсу.

Весной 1906 г. Горький отправился в Америку вместе со своей гражданской женой М. Ф. Андреевой ( бывшей артисткой МХАТа, настоящая фамилия которой Юрковская), целью было помешать царскому правительству Николая II получить заём у правительства США и вместе с тем попытаться собрать средства на революционную подпольную работу. Центральный Комитет партии большевиков и лично В. И. Ленин придавали этой поездке большое значение. Первые шаги его на американской почве прошли блестяще.Он познакомился с Теодором Рузвельтом и Марком Твеном. Всякое его слово подхватывалось, за каждым шагом следили; составился особый комитет американских писателей, с Марком Твеном во главе, чтобы дать ему торжественный банкет. И все это через несколько дней сменилось всеобщим негодованием.

Американская пресса стала возмущаться громкими политическими акциями Максима Горького: он отправил телеграмму поддержки профсоюзным вождям Хейвуду и Мойеру, обвинявшемся в убийстве губернатора штата Айдахо. Содержатель отеля, где поселился Горький, узнав, что «законная» жена Горького осталась в России, а сопровождавшая его дама — только «гражданская» его жена, попросил его оставить отель. Этот отказ повлиял не на одних только содержателей других отелей, тоже не пустивших к себе Горького. Твен поспешил отказаться от банкета; печать ополчилась против «безнравственности» Горького. Ему пришлось оставить Америку, все еще не освободившуюся от гнета условной мещанской морали и лицемерного англо-саксонского cant’a. Вернувшись в Европу, Горький поселился на острове Капри, где, как и вообще во всей Италии, пользуется чрезвычайной популярностью.

Став эмигрантом, Горький тесно примкнул к партийной работе русской социал-демократии, принимая деятельное участие в съездах, изданиях и других начинаниях партии. Было бы очень неосторожно приписать громкую известность Горькому одним непосредственным свойствам его таланта. В наше время усиленного общения даже между самыми отдаленными пунктами земного шара всякое явление, которому по тем или иным причинам удалось обратить на себя внимание, приобретает известность, о которой прежде не могло быть речи. К каждому источнику света приставлен теперь огромнейший рефлектор, к каждому источнику звука — гигантский рупор. Несомненно, что элемент моды, помноженный на увеличительную силу новейшего междуобластного и международного обмена, сыграл крупнейшую роль в размерах успеха, доставшегося на долю Горького. Тем не менее самый успех заслужен им вполне законно.

По возвращении из Америки Горький поселился на острове Капри, не имея возможности вернуться в Россию, как потому, что ему угрожала тюрьма по литературному делу, так и потому, что он все теснее примыкал к учению социал-демократии. Амнистия 1913 г. не изменила его эмигрантского положения. Интерес к личности Горького все еще продолжается, и вилла его на Капри стала местом своего рода паломничества; популярность его в Италии очень велика. Но литературное положение значительно изменилось. С 1906 — 07 годов против Горького было воздвигнуто формальное гонение со стороны представителей «новых течений» с Мережковским , Гиппиус и Д.В. Философовым во главе, которые выставили тезис: «конец Горького». В такой форме тезис, безусловно, неверен. Прежде всего очень велика продуктивность Горького. За время своего изгнанничества он написал, кроме пьес, правда, слабых («Враги», «Последние», «Васса Железнова», «Чудаки», «Встреча»), ряд вещей, которые, значительно уступая его прежним произведениям, все же, по тем или другим причинам привлекали к себе внимание. Таков слабый в художественном отношении роман «Мать» (1908 — 1909), очень, однако, читаемый в рабочей среде (в России в целом виде запрещен). Много говорили об «Исповеди» (1908), «Городке Окурове» (1910), «Лете» (1910), «Андрее Кожемякине» (1911) и др.

Горький поддерживал связь с В.И.Лениным, А.А. Богдановым и др. На Капри Горького навещали: Дзержинский, Луначарский, Бунин, Плеханов, Станиславский и Шаляпин.

Но в общем, однако, и долгая оторванность от родной почвы, и чрезмерное тяготение к правоверным партийно-марксистским схемам, лишили Горького той непосредственности, того «заражающего» нечто, которое создало горьковской колоритности такой колоссальный успех в начале его литературной карьеры. Тогда он органически был связан со средой, которую изображал, был плотью от плоти ее, жил ее радостями, ее горем, передавал ее трепетания. За бытом поэтому ясно проступало общечеловеческое, которое и волновало читателя независимо от его социального положения. Даже в своих недостатках Горький захватывал тогда. В нем была масса примитивной романтики, но это было нечто вполне искреннее и естественное, следовательно, литературно интересное. Этой-то силы примитива сейчас совсем нет у Горького-доктринера, у Горького, подавленного требованиями, которые к нему предъявляются в качестве всемирной знаменитости. Он смотрит на изображаемое как-то сверху вниз и, главное, холодно и надуманно. Оттого, в лучшем случае, остался только быт, чем никого взволновать нельзя.

В 1913, по амнистии вернувшись в Россию, Горький занял интернационалистскую позицию по отношению к первой мировой войне. Работал в издательстве «Парус» и журнале «Летопись».

Февральскую ревальскую 1917 Горький встретил восторженно. Много занимался культурно-просветительской деятельностью: выступал за охрану памятников искусства, пропагандировал необходимость обучения народа демократии. Горький считал необходимым дать народу систематические знания, поэтому стал инициатором «Свободной ассоциации для развития и распространения положительных наук», куда вошли ученые и писатели (И.П. Павлов, В.А. Стеклов, Л.А. Чугаев, А.Е. Ферсман, А.А. Марков, С.П. Костычев, Д.К. Заболотный, В.Г. Короленко, Л.Б. Красин, Н.А. Морозов, В.И. Палладии и др.). Горький трижды (апрель — май) выступал в Петрограде и Москве на публичных собраниях ассоциации с речами, утверждал значение науки для свободного развития человека. Он входит в комиссию по рук-ву Нар. домом в Петрограде, позже был избран пред. орг. к-та «Просветительского об-ва в память 27 февраля 1917 «Культура и свобода»» (март 1918); в него вошли также В.Н. Фигнер, Г.А. Лопатин, В.И. Засулич, Г.В. Плеханов, В.А. Базаров и др. Осн. целью об-ва была координация всех культ-просвет, об-в, клубов, кружков.

Наибольшую активность работа Горького получила в основанной им газ. «Новая Жизнь» [выходила в Петрограде с 18 апр. под ред. Горького, при ближайшем участии (по существу — соредакторов) В.А. Базарова, В.А. Десницкого, Н.Н. Суханова, А.Н. Тихонова и являлась органом группы социал-демократов «интернационалистов», объединявшей часть меньшевиков — сторонников Ю.О. Мартова и отд. интеллигентов полубольшевист. ориентации]. Газета с первого номера объявила своей программой борьбу против империалистической войны, объединение всех революционных и демокр. сил для удержания социальных и политических завоеваний Февральской рев-ции, развитие культуры, просвещения, науки на пути дальнейшего осуществления соц. преобразований в стране во главе с Советами РСД под рук. с.-д. партии.

Горький опубликовал в «Новой Жизни» св. 80 статей, 58 из них-в серии «Несвоевременные мысли», самим названием подчёркивая их острую актуальность и полемич. направленность. «Новожизненская» публицистика составила две дополняющие друг друга книги писателя — «Рев-ция и культура. Статьи за 1917 г.» и «Несвоевременные мысли. Заметки о рев-ции и культуре».

Горький осуждал «бессмысленную бойню, разоблачал стремление Временного правительства довести войну до победного конца. Отстаивая социальные завоевания рев-ции, выступая против реакции, консервативных сил, буржуазных партий, Временного правительства, газета «Новая Жизнь» очень скоро вступила в полемику и с большевиками, выдвинувшими на повестку дня вопрос о вооруж. восстании и проведении социалистической рев-ции.

Горький полагал, что социалистическая революция преждевременна, и за неделю до Октября через газету «Новая жизнь» призвал большевиков отказаться от захвата власти. Статьи Горького в «Новой жизни» составили две книги: «Революция и культура» и «Несвоевременные мысли». Деятельность Горького вызвала резкую критику советских властей. Впоследствии Горький признал свою позицию 1917 — 1918 ошибочной.

После Октябрьской революции оппозиционная «Новая Жизнь» во главе с Горьким стала оппонентом новой власти, выступая с критикой «издержек» рев-ции и т.д. Из статьи в статью он пишет об Октябрьском перевороте как об «авантюре», к-рая приведёт только «к анархии, к гибели пролетариата и рев-ции».

Деятельность Горького тех лет вызвала резкую критику властей. Полемизируя с ним, большевист. партийная и официальная печать писала, что писатель из «буревестника» превратился в «гагару», «к-рой недоступно «счастье битвы»», выступает как «хныкающий обыватель», «из-за деревьев не видит леса», что у него пропала совесть», что, «оторвавшись от нар. масс», «оплёвывает этот народ», словом — «изменил революции» и «солидаризуется с реакционерами». Нападки на «Новую Жизнь» не прекращались, а во 2-й половине июня 1918 критика Горького и позиции его газеты большевист. печатью приняла особенно острый характер, доходя до прямых обвинений писателя в сговоре с буржуазией. 16 июля 1918 с согласия Ленина газета была закрыта окончательно (до этого издание несколько раз временно прекращалось). После покушения на Ленина (30 авг.) Горький вновь сблизился с ним и с большевиками.

В этот период (и в последующие годы Гражд. войны) Горький — один из организаторов лит.-обществ. и издат. начинаний (изд-ва «Всемирная лит-ра», «Дома литераторов», «Дома искусств» и др.). Он призывал к единению старой и новой интеллигенции, выступал в её защиту от необоснованных преследований со стороны Сов. власти. В дек. 1918 избран в состав Петрогр. Совета (вновь избран в июне 1920). Писатель работал в основанной по его инициативе в Петрогр. комиссии по улучшению быта учёных (ПетроКУБУ), с янв. 1920 её пред. Выступал против воен. интервенции, призывал передовые силы мира к защите рев-ции, помощи голодающим.

В 1918-1919 принимал активнейшее участие в создании 1-го рабоче-крестьянского университета. Большого драматического театра, издательства «Всемирная литература». Инициатор начала выпуска «Библиотеки русских классиков». С янв. 1920 пред. Петроградской комиссии по улучшению быта ученых. Большевистская пропаганда все же пыталась использовать Горького — единственного писателя с мировым именем, хоть как-то поддерживавшего их. Поэтому Горькому удавалось добиваться некоторых «поблажек» ученым, улучшения снабжения и т.д.

В феврале 1919 года Горький и Андреева были назначены руководителями Оценочно-антикварной комиссии Народного комиссариата торговли и промышленности. К работе были привлечены 80 лучших питерских специалистов в области антиквариата. Цель состояла в том, чтобы отобрать из имущества, конфискованного в церквях, во дворцах и особняках имущего класса, в банках, антикварных лавках, ломбардах, предметы, представляющие художественную или историческую ценность. Затем эти предметы предполагалось передать в музеи, а часть конфискованного реализовать на аукционах за границей. Через некоторое время, по словам Зинаиды Гиппиус, квартира Горького на Кронверкском приобрела вид «музея или лавки старьёвщика». Однако при расследовании, проведённым следователем ВЧК Назарьевым, доказать личной корысти возглавляющих Оценочно-антикварную комиссию не удалось, а в начале 1920 года комиссии для пополнения экспортного фонда разрешили и скупать частные коллекции.

В эти годы Горький стал известен и как собиратель предметов искусства, коллекционировал гигантские китайские вазы, стал в Петрограде знатоком в этой области. Писатель ценил (не только за тексты) и редкие дорогие книги, оформленные как изысканные, утончённые и затейливые произведения полиграфического искусства. Будучи в послереволюционные годы на фоне обнищания масс довольно состоятельным человеком,

23 апреля 1920 на заседании в честь 50-летия Ленина выступил со славословиями в его честь, назвав вождя «величайшим человеком мира». В октябре 1921 по настоянию Ленина выехал лечиться за границу, жил в Германии и Чехословакии, а с апр. 1924 в Сорренто (Италия). В эти годы его популярность в мире резко снизилась, Горького стали забывать.

Официальной причиной отъезда было возобновление его болезни и необходимость, по настоянию Ленина, лечиться за границей. По другой версии, Горький был вынужден уехать из-за обострения идеологических разногласий с советской властью. В 1921—1923 годах жил в Гельсингфорсе (Хельсинки), Берлине, Праге. Сразу в Италию Горького не отпустили как «политически неблагонадёжного».

По воспоминаниям Владислава Ходасевича, в 1921 году Горький, как колеблющийся и неблагонадёжный мыслитель, по инициативе Г. Е. Зиновьева и советских спецслужб, с согласия Ленина, отправлен в Германию, а Андреева вскоре последовала за бывшим гражданским мужем «в целях надзора за его политическим поведением и тратою денег». С собой Андреева взяла нового любовника, сотрудника НКВД Петра Крючкова (будущего бессменного секретаря писателя), с которым вместе поселилась в Берлине, в то время как сам Горький с сыном и невесткой обосновался за городом. В Германии Андреева, воспользовавшись своими связями в советском правительстве, устроила Крючкова главным редактором советского книготоргового и издательского предприятия «Международная книга». Таким образом Крючков при содействии Андреевой стал фактическим издателем произведений Горького за рубежом и посредником во взаимоотношениях писателя с российскими журналами и издательствами. Вследствие этого Андреева и Крючков смогли полностью контролировать расходование Горьким его немалых денежных средств.

Весной 1922 года Горький написал открытые письма А. И. Рыкову и Анатолю Франсу, где выступил против суда в Москве над эсерами, который был чреват для них смертными приговорами. Получившее резонанс письмо напечатала немецкая газета «Vorwärts», а также ряд русских эмигрантских изданий. Ленин охарактеризовал письмо Горького как «поганое» и назвал его «предательством» друга. С критикой письма Горького выступили Карл Радек в «Правде» и Демьян Бедный в «Известиях». К русской эмиграции Горький, однако, относился настороженно, но до 1928 года открыто не критиковал её. В Берлине Горький не почтил присутствием чествование себя по случаю 30-летия литературной деятельности, устроенное дружелюбно расположенными к нему А. Белым, А. Толстым, В. Ходасевичем, В. Шкловским и другими русскими литераторами.

В Европе Горький играл роль своеобразного «моста» между русской эмиграцией и СССР, пытался предпринимать усилия по сближению русских эмигрантов первой волны с исторической родиной.

Вместе с Шкловским и Ходасевичем Горький начал свой единственный издательский проект в Европе — журнал «Беседа». В новом концептуальном издании Горький хотел соединить культурный потенциал литераторов Европы, русской эмиграции и Советского Союза. Планировалось издавать журнал в Германии, а распространять преимущественно в СССР. Идея заключалась в том, чтобы молодые советские писатели получили возможность издаваться в Европе, а у писателей из русской эмиграции появились бы читатели на родине. И таким образом журнал сыграл бы связующую роль — моста между Европой и Советской Россией. Предполагались высокие авторские гонорары, что вызвало писательский энтузиазм по обе стороны границ. В 1923 году в берлинском издательстве «Эпоха» вышел в свет первый номер журнала «Беседа». Сотрудниками редакции под началом Горького были Ходасевич, Белый, Шкловский, Адлер, приглашены европейские авторы Р. Роллан, Дж. Голсуорси, С. Цвейг; эмигрантские А. Ремизов, М. Осоргин, П. Муратов, Н. Берберова; советские Л. Леонов, К. Федин, В. Каверин, Б. Пастернак. Хотя тогда власти в Москве проект на словах поддержали, позднее в секретных архивах Главлита обнаружились документы, характеризовавшие издание как идеологически вредное. Всего вышло 7 номеров, но Политбюро ЦК РКП(б) запретило допускать тираж журнала в СССР, после чего проект был закрыт ввиду бесперспективности. Горький был морально унижен. Как перед писателями эмиграции, так и перед советскими литераторами Горький, не сумев сдержать обещания, оказался со своим неосуществимым социальным идеализмом в неловком положении, что нанесло урон его репутации.

Содержание Горького и сопровождавших его лиц в Италии составляло примерно 1000 долларов в месяц. В соответствии с договором, подписанным Горьким в 1922 году с Торгпредством СССР в Германии и рассчитанным на срок до 1927 года, писатель терял право как самостоятельно, так и через других лиц издавать свои сочинения на русском языке — как в России, так и за границей. Единственные оговоренные каналы издания — Госиздат и Торгпредство.

Горькому выплачивался ежемесячный гонорар за издание его собрания сочинений и иных книг 100 тысяч германских марок, 320 долларов. Финансирование Горького осуществлялось через П. П. Крючкова, выбить деньги писателя из СССР, по словам Андреевой, было делом тяжёлым.

В мае 1928 года по приглашению Советского правительства и лично Сталина первый раз за 7 лет после отъезда в эмиграцию Горький приехал в СССР. 27 мая 1928 года, в 22 часа, поезд из Берлина остановился на первой советской станции Негорелое, Горького на перроне приветствовал митинг. С воодушевлением писателя встречали и на других станциях по пути к Москве, а на площади перед Белорусским вокзалом Горького ждала многотысячная толпа, часть пути до дома (остановился он в квартире жены Е. П. Пешковой) писателя несли на руках. Горькому предстояло оценить успехи строительства социализма. Писатель совершил пятинедельную поездку по стране. С середины июля 1928 года Горький посетил Курск, Харьков, Крым, Ростов-на-Дону, Баку, Тбилиси, Ереван, Владикавказ, Царицын, Самару, Казань, Нижний Новгород (на родине провёл три дня), 10 августа вернулся в Москву. Во время поездки Горькому показывали достижения СССР, больше всего его восхитила организация труда и чистота.

В 1929 году Горький второй раз приезжает в СССР и 20-23 июня посетил Соловецкий лагерь особого назначения, прибыв туда на мрачно известном теплоходе «Глеб Бокий», привозившем на Соловки заключённых, в сопровождении самого Глеба Бокия. В очерке «Соловки» положительно отозвался о режиме в тюрьме и перевоспитании её узников. 12 октября 1929 года Горький уехал обратно в Италию. В 1931 году Горькому был предоставлен советским правительством для постоянного проживания в Москве особняк С. П. Рябушинского (брата П.П. Рябушинского) на Малой Никитской, с 1965 года — Музей-квартира А. М. Горького в Москве.

В начале 1930-х годов Горький ждал и рассчитывал на Нобелевскую премию по литературе, на которую он номинировался 5 раз, а по многим признакам было известно, что с года на год её впервые присудят русскому писателю. Конкурентами Горького считались Иван Шмелёв, Дмитрий Мережковский и Иван Бунин. В 1933 году премию получил Бунин, надежды Горького на статусное мировое признание рухнули. Возвращение Алексея Максимовича в СССР литературоведы отчасти связывают и с интригой вокруг премии, которую, по распространённой версии, Нобелевский комитет желал присудить писателю из русской эмиграции, а Горький эмигрантом в полном смысле слова не был.

В октябре 1932 год Горький, согласно распространённой версии, окончательно возвращается в Советский Союз. Репатриироваться писателя настойчиво уговаривал сын Максим, не без влияния ОГПУ, плотно опекавшего его в качестве кремлёвского курьера. Эмоциональное воздействие на Горького оказали приезжавшие к нему в Италию молодые, жизнерадостные, полные гигантских планов и восторгов от успехов первой пятилетки в СССР писатели Леонид Леонов и Всеволод Иванов.

В Москве правительство устроило Горькому торжественную встречу, за ним и его семьёй был закреплены бывший особняк Рябушинского в центре Москвы, дачи в Горках и в Тессели (Крым), его именем был назван родной город писателя Нижний Новгород. Горький сразу получает заказ Сталина — подготовить почву для 1-го съезда советских писателей, а для этого провести среди них разъяснительную работу. Горьким создаётся множество газет и журналов: возобновляется серия «Жизнь замечательных людей», открываются книжные серии «История фабрик и заводов», «История гражданской войны», «Библиотека поэта», «История молодого человека XIX столетия», журнал «Литературная учёба».

Был инициатором создания Союза советских писателей (август 1934), выступает на нём с основным докладом, на съезде было объявлено, что он «развил основные принципы искусства социалистического реализма». В 1930-е гг. написал целую серию пьес об инженерах-вредителях, о гибели буржуазии и торжестве социалистической революции, которые ставились практически всеми театрами страны: «Сомов и другие» (1931), «Егор Булычев и другие» (1932), «Достигаев и другие» (1933) Восхвалял коллективизацию, лично И.В.Сталина, деятельность органов государственной безопасности. В 1934 в статье «Правда социализма» дал такую характеристику Сталину: «Отлично организованная воля, проницательный ум великого теоретика, смелость талантливого хозяина, интуиция подлинного революционера, который умеет тонко разобраться в сложных качествах людей, воспитывая лучшие из этих качеств, беспощадно бороться против тех, которые мешают первым развиваться до предельной высоты, — поставили его на место Ленина». Предпринял вместе с другими писателями поездку по Беломорканалу, а затем стал одним из трех редакторов сборника, прославлявшего труд. Именно Горькому принадлежит широко распространенная фраза: «Если враг не сдается — его уничтожают»

В 1935, говоря о строительстве СССР, заявил: «Это совершили люди высочайшего напряжения творческой энергии, ученики, соратники и друзья Ленина. Они все, во главе с Иосифом Сталиным, человеком могучей организаторской силы. дружески воспитывают нового хозяина-социалиста». Его прославление в СССР было огромно, В.М. Молотов, например, заявил: «Влияние художественного слова Горького на судьбы нашей революции непосредственнее и сильнее, чем влияние какого-либо другого нашего писателя». 11.10.1931 Сталин написал на последней странице горьковского стихотворения «Девушка и Смерть»: «Эта штука сильнее чем «Фауст» Гете (любовь побеждает смерть)».

11 мая 1934 года, простудившись после ночёвки на холодной земле под открытым небом на даче в Горках под Москвой, неожиданно умирает от крупозного воспаления лёгких сын Горького — Максим Пешков.

18 июня около 11 утра Максим Горький скончался в Горках, на 69-м году жизни, пережив сына чуть более чем на два года. Последние слова Горького, оставшиеся в истории, были сказаны медсестре Липе (О. Д. Чертковой) — «А знаешь, я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!». На похоронах, в числе прочих, урну с прахом Горького несли Сталин и Молотов.

После смерти Горького объявлено, что он убит агентами Л.Д. Троцкого и фашистов. Непосредственно в убийстве обвинены Г.Г. Ягода, секретарь Горького — П.П. Крючков и несколько врачей Лечсанупра Кремля. Это обвинение было одним из важнейших на процессе по делу антисоветского «правотроцкистскоге блока». Ягода признал себя виновным и утверждал, что делал это из «личных соображений» — влюблённости в жену Максима Н. А. Введенскую-Пешкову, которая после смерти мужа была некоторое время его любовницей.

Версия о убийстве

Версия о том, что Горького убили, впервые была озвучена в ходе Третьего Московского процесса 1937 года: в злодейском убийстве писателя и его сына, Максима Пешкова, обвиняли бывшего наркома внутренних дел Генриха Ягоду, а также секретаря Горького Петра Крючкова и трех известных врачей — Льва Левина, Игнатия Казакова и Дмитрия Плетнева. Все это преподносилось как часть обширного «правотроцкистского» заговора.

В частности, Ягода признался, что убил Горького по личному указанию Троцкого, переданному через Енукидзе: якобы заговорщики пытались рассорить Горького со Сталиным, а когда ничего не вышло, решили его устранить, опасаясь, что после свержения сталинского руководства Горький, к чьему мнению прислушиваются и в стране, и за рубежом, «подымет свой голос протеста против нас». Максима Пешкова Ягода якобы приказал отравить из личных соображений, поскольку был влюблен в его жену. Чуть позже возникают версии, согласно которым Сталин сам приказал Ягоде отравить Горького, или даже сделал это собственноручно, послав ему коробку конфет. Известно, впрочем, что Горький не любил сладкое, а конфетами обожал одаривать родных и гостей, так что отравить его таким образом было бы затруднительно. В целом, никаких сколько-нибудь убедительных доказательств версии об убийстве не известно, хотя писали о ней много.

Но версия эта оказалась выгодна: Сталин воспользовался ею как предлогом для расправы над троцкистско-зиновьевским блоком. Разоблачители Сталина, в свою очередь, с удовольствием вписали Горького в число сталинских жертв.(Анастасия Белоусова. Семь мифов о Горьком)

Горький, русский народ и евреи

Товарищи К. Е. Ворошилов и М. Горький в тире ЦДКА — Василий Сварог

Образ Горького — певца русского народа рассыплется, если принять во внимание, что великий пролетарский писатель с ненавистью относился к русскому крестьянству и деревне. В системе взглядов Горького крестьянин олицетворял все негативные свойства человеческой натуры: глупость, лень, приземленность, ограниченность. Босяк, излюбленный горьковский тип, будучи выходцем из крестьянской среды, возвышался над ней и всем своим существованием отрицал ее. Столкновение Челкаша, «старого травленного волка», «заядлого пьяницы и ловкого, смелого вора», с трусливым, слабым и ничтожным крестьянином Гаврилой ярко иллюстрирует это противопоставление.

«Вымрут полудикие, глупые, тяжелые люди русских сел и деревень… и их заменит новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей. На мой взгляд, это будет не очень „милый и симпатичный русский народ“, но это будет — наконец — деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям».
Максим Горький. «О русском крестьянстве» (1922)

По-своему горьковское отношение к крестьянству понял Мережковский: «Босяк ненавидит народ, потому что народ — крестьянство — все еще бессознательное христианство, пока старое, слепое, темное — религия Бога, только Бога, без человечества, но с возможностью путей и к новому христианству, зрячему, светлому — к сознательной религии Богочеловечества. Последняя же сущность босячества — антихристианство…» («Чехов и Горький», 1906).

Примером народности, в которой уже воплотились искомые идеалы разума, трудолюбия и деловитости, для Горького служили евреи. Он не раз писал о евреях в тех же выражениях, в каких рисовал образ нового человека, который придет на смену русскому крестьянину. Еврейская тема занимает важное место в публицистике писателя, он всегда выступает последовательным защитником еврейства и жестким противником антисемитизма:

«В продолжение всего тяжелого пути человечества к прогрессу, к свету… еврей стоял живым протестом… против всего грязного, всего низкого в человеческой жизни, против грубых актов насилия человека над человеком, против отвратительной пошлости и духовного невежества».
Максим Горький. «О евреях» (1906)

Горький и Свердлов

Свердлов не любил говорить о себе и своей семье. «Яков Михайлович, – вспоминала его жена Клавдия Новгородцева, – никогда не любил говорить о себе». И это вполне понятно: семья Свердловых скрывала в себе много тайн. Одна из них – это то обстоятельство, что, будучи совершенно не значимой, ни в социальном, ни в культурном, ни в финансовом плане, семья Свердловых была знакома и поддерживала тесные отношения с очень многими влиятельными и известными людьми своей эпохи. В первую очередь это касается Максима Горького. Горький близко знал Свердловых еще в то время, когда Янкель и его братья были совсем юными. «Нередким гостем Свердловых, – писала Новгородцева, – был живущий в те годы в Нижнем Новгороде Горький, знавший и ценивший эту дружную, интересную семью».

Кто, как и при каких обстоятельствах свел известного русского писателя с «интересной и дружной семьей», неизвестно, но Горький с самого начала проявлял к ней живейшее участие. Когда весной 1902 года Янкель и Вениамин Свердловы в очередной раз попали в тюрьму за хранение и распространение запрещенной революционной литературы, Горький выступил в их защиту, написав памфлетическое письмо, в котором он иронизировал над Императорским правительством…

В дальнейшем, как мы знаем, Горький принял живейшее участие в судьбе старшего брата Свердлова Зиновия, усыновив его. При этом он одновременно был и его крестным отцом, что, безусловно, являлось святотатством, так как согласно православию отец и крестный не могут быть одним и тем же лицом. «Крещение» было осуществлено в 1902 году в Арзамасе священником Федором Владимирским, другом Горького и тайным революционером. (К слову сказать, сын этого священника Михаил Владимирский стал в 1931 году наркомом здравоохранения.)

Цель «крещения», кроме надругательства над православием, была очевидной: спрятать за фамилией Пешкова свою связь с Янкелем Свердловым, имя которого становилось все более печально известным. Власти поняли это, и в 1903 году императорским указом причту Троицкой церкви города Арзамаса было предписано вернуть Зиновию его настоящую фамилию: Свердлов. То, что и «крещение» и «усыновление» Зиновия Горьким были чистой воды фикцией, доказывает сам Горький, который писал в 1921 году Ленину: «На днях вызвал сюда из Парижа Зиновия Пешкова, так называемого приемного сына моего».

Обширными связями Горького пользовался не только Зиновий, но и Яков Свердловы. Так, в 1903 году Яков получил при помощи Горького большую денежную помощь от Федора Шаляпина, который лично передал деньги для покупки печатного агрегата Якову, пришедшему в нижегородский оперный театр вместе с Горьким.

Но Горький был не единственным из известных людей, чьей помощью пользовался Яков. Во время революционной смуты, когда Якова разыскивала полиция за организацию массовых беспорядков, сопряженных с убийствами и грабежами, Свердлов прятался не где-нибудь, а на квартире гласного городской думы Екатеринбурга присяжного поверенного Сергея Бибикова, который близко знал всю местную городскую власть. В 1918 году, в разгул большевистского террора в Екатеринбурге, «за эту услугу Свердлов рекомендовал совдепу относиться к семейству Бибиковых предусмотрительно».

Горький и Парвус

Театральным агентом Горького был знаменитый Александр Лазаревич Гельфанд-Парвус – банкир многих еврейских революций по всей Европе. Марина Черкашина в статье «Тащите с Горького хоть понемногу» пишет как распределялись сборы от широко разрекламированных спектаклей по пьескам Горького: «Денег от постановок и изданий Горького в Германии набежало очень и очень много». 20% получал в карман театральный агент Парвус, 40% шло в большевистскую кассу, и 40% шло лично Алексею Горькому. ( Проф. Столешников. А.П. 2006)

Горький и Толстой

Чехов рассказывает Горькому: Цитата: «Знаете, почему Толстой относится к вам так неровно? Он ревнует, он думает, что Сулержицкий любит вас больше, чем его. Да. Да. Вчера он говорил мне: «Не могу отнестись к Горькому искренно, сам не знаю почему, а не могу. Мне даже неприятно, что Сулер живёт у него. Сулеру это вредно. Горький – злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно постригли в монахи и этим обозлили его на всё. У него душа соглядатая, он пришёл откуда-то в чужую ему, Ханаанскую землю, ко всему присматривается, всё замечает и обо всё доносит какому-то своему богу. А бог у него – урод, вроде лешего или водяного деревенских баб».

Горький и Куприн

Александр КУПРИН: Горький разбросал себя во многих своих персонажах. Он есть и в Луке («На дне»), в этом лукавом бродячем старикашке, который одинаково равнодушен к добру и злу и одинаково готов потакать всякому мнению; и в Маякине, хитром ростовщике, мягком краснобае; и в сапожнике Орлове, главные мечты которого — взлезть на колокольню и плюнуть оттуда на всех людишек; и в Челкаше, воре по профессии, но социал-демократе по убеждениям. Но ключ к познанию Горького — степенный мальчишка Илья Грачев из романа «Трое». Этот герой чрезвычайно рано узнал подвальную, грязную, пьяную, развратную жизнь, жизнь задворок большого города. Но сам каким-то чудом вырос серьезным, солидным, красивым и рассудительным юношей с высокомерным, но жалостливым взглядом в мутную среду прошлого и со жгучим презрением ко всему буржуазному наверху. И все-таки главная черта в нем — стремление к чистоте… обстановки….()Во-первых, Грачев убивает старого менялу-ростовщика, содержателя одной из его любовниц. Убивает ловко, хладнокровно, ударом безмена по голове. Следов и улик нет. Дело сделано чисто. Да и что тут дурного? Скорее похвально: борьба до конца с капиталистическим строем. Бей по головам буржуев! Грабь награбленное! Горький в этот момент любуется своим Ильей.

Во-вторых, Грачев, спустя день или два после убийства, идет на кладбище и плюет на могилу своей жертвы. Немного жутко? Но ведь подумайте — какой «сверхчеловеческий поступок»! А в то же время сильно бродило среди русских недоучек комнатное, самодельное ницшеанство. «Все позволено», а следовательно, почему же не убить или не стащить чужое портмоне. В-третьих, на именинах у околоточного надзирателя Грачев злобно, но «красиво» напивается и в «огненных» словах изобличает перед всеми свою связь с хозяйкой дома. Здесь тоже ничего нет предосудительного. Наоборот. «Надо безжалостно разоблачать язвы современного буржуазного общества, потонувшего в пьянстве, обжорстве и блуде!». На этом месте ненужного приложения к роману опять-таки следовало бы поставить точку.Но Грачев — он такой красивый, смелый, сильный, правдивый! Может быть, он не станет скупать за гроши хлеб у невежественных крестьян и не откроет ни ссудной кассы, ни публичного дома, а, почем знать, вдруг он сделается передовым, пламенным писателем, стойким борцом за свободу!». Но Грачев сделал непростительную глупость. Взял да и тут же, на именинах, после сказанного — и сознался в том, что убил старика. «Дурак», — сказал сам Горький, ставя третью, на этот раз уже последнюю точку.

По данным Департамента полиции Российской Империи и данным монархиста-эмигранта Н. Свиткова, Горький был масоном. По другим данным Максим Горький был близок к масонству через приёмного сына З.А. Пешкова (брата Янкеля Свердлова) — видного французского масона.