Михаил Дроздовский: путь идеалиста в гражданской войне

Дроздовский родился 19 октября 1881 года в Киеве в семье генерал-майора, участника обороны Севастополя. Окончив в 1899 году Киевский кадетский корпус, Дроздовский попадает в элитное Павловское военное училище. С 1901 года он служит в лейб-гвардии Волынском полку, а в 1904 году поступает в Академию Генерального штаба. Словом, блестящее начало карьеры.

С началом русско-японской войны деятельный Дроздовский прикомандировался к 34-му Сибирскому полку. Под Ляояном он был ранен в бедро, получил за войну орден святого Станислава и орден святой Анны.

Вернувшись в академию, Дроздовский заканчивает её в 1908 году. Уже в стенах академии за ним замечали любовь к «машинной технике» — аэропланам и аэростатам, автомобилям и бронемашинам, бронепоездам. Там же Дроздовский пишет стратегический труд «О будущей русско-германской войне», во многом ставший пророческим.

С началом Балканской войны Дроздовский, будучи уже капитаном, вновь рвется воевать, но на войну его не отпускают. Приходится довольствоваться малым — полным курсом обучения летчика-наблюдателя (12 полетов на «Ньюпоре» и «Фармане») в Севастопольской авиашколе. Полеты Дроздовский посчитал «в высшей степени увлекательным занятием». Благодаря близости к морю Михаилу удалось сходить на броненосце на боевую стрельбу и даже выйти в море на подводной лодке, а также спуститься под воду в водолазном колоколе.

И вот — мечты сбываются, грядёт европейская война, которая останется в памяти потомков как Первая мировая. Война с той самой Германией, которую Дроздовский считал стратегическим противником.

Михаил становится начальником штаба 64-й дивизии, затем — 26-го корпуса. За достижения в ходе Первой мировой его неоднократно награждают. Поднимая в августе 1916 года пехоту в атаку на гору Капуль, полковник Дроздовский получает тяжёлое ранение в руку и выбывает из строя до января 1917 года. Правая рука плохо слушалась его до конца жизни. А затем Февральская и Октябрьская революции навсегда меняют и судьбу Дроздовского, и историю всей страны.

От Ясс до Новочеркасска

Убеждённый монархист (что в 1917 году было редкостью), Дроздовский на далёком Румынском фронте тяжело переживает отречение Николая II от престола. Даже продолжать службу на фоне всё новых потрясений в стране было тяжело. К декабрю 1917 года у Дроздовского вызревает идея сражаться на новом фронте — внутреннем. Прежде всего, с большевиками.

Несмотря на кипучую энергию, Дроздовский к 20 февраля 1918 года со всего фронта смог собрать отряд в… тысячу человек. Примечательно, что в нём на 667 офицеров приходилось 370 солдат (а также 14 врачей и священников, 12 медсестер). Примерно в это же время на далёком Дону генерал Корнилов, глядя на список добровольцев, спросил: «Здесь все офицеры, где же солдаты?». С одной стороны, добровольчество обеспечивало высокий моральный дух, дисциплину и хорошую индивидуальную подготовку бойцов. С другой стороны, использование офицеров в качестве простых пехотинцев было чистейшим расточительством. И белым это ещё не раз аукнется.

Впрочем, несмотря на малочисленность отряда, Дроздовскому удаётся почти невозможное: с боями довести по весенней грязи отряд от Румынии до Дона — 1200 верст за два месяца. Как же ему это удалось?

Во-первых, отряд всеми правдами и неправдами удалось экипировать по последнему слову техники. Дроздовцы имели горную, лёгкую и тяжёлую артиллерию, мортирную батарею, радиостанцию, легковые и грузовые машины, автоцистерну, мотоциклы, пушечные и пулемётные броневики. Конечно, конница и подводы тоже имелись.

Во-вторых, Дроздовский пристально изучал район будущих боёв. Он собирал прессу окрестных городов, а с помощью мощной радиостанции мог «ловить» прямо в походе новости даже с Западного фронта мировой войны. Благодаря тщательной разведке отряд всё время знал, где именно находятся его противники и чем они оснащены.

А противников было немало — австро-немцы, большевики и украинцы. С большевиками всё было понятно изначально — только беспощадная борьба. С немцами у отряда Дроздовского отношения были, по его же признанию, странными: «содействие, строгая корректность, в столкновениях с украинцами — всегда на нашей стороне, безусловное уважение… Немцы — враги, но мы их уважаем, хотя и ненавидим… Украинцы — к ним одно презрение, как к ренегатам и разнузданным бандам. Немцы к украинцам — нескрываемое презрение, третирование, понукание».

Отряд проходил до 60–65 км в день. Но, несмотря на все усилия командира, большая часть бронетехники в итоге была утрачена — остался всего один пулемётный броневик. Дроздовского это не останавливало. Он хлопотал об изготовлении новой формы для бойцов, в промежутках между боями находил время на обучение своего отряда, включая артиллеристов. Строгая дисциплина поддерживалась всеми возможными способами.

Однако специфика войны диктовала свои правила. Дроздовский писал: «А в общем, страшная вещь гражданская война; какое озверение вносит в нравы, какою смертельною злобой и местью пропитывает сердца; жутки наши жестокие расправы, жутка та радость, то упоение убийством, которое не чуждо многим из добровольцев».

Под Ростовом в критический момент боя Дроздовский приказывает коннице… медленно двигаться по открытому холму, с интервалами между всадниками в 30 шагов — сознательно подставляя кавалерию под вражеский огонь. Однако это «безумие» имело вполне логичные причины — пока артиллерия била по редкой коннице, нанося ей сравнительно малые потери, пехота оправилась и перешла в атаку.

Наконец, к вечеру 7 мая дроздовцы вошли в Новочеркасск. Теперь это уже был отряд в две с половиной тысячи человек, имевший более 8000 снарядов и 200 000 патронов. Местные белые силы после вступления Дроздовского в город фактически удвоились.

«Шли Дроздовцы твёрдым шагом»

Однако после долгожданного соединения человек, фактически спасший белую армию Юга России, задвигается в угол. Спустя несколько месяцев Дроздовский подаёт отчаянный рапорт. Его дивизия практически не получает нового оружия и пополнений, целый месяц ведя непрерывные бои. Не хватает снарядов и патронов, формы и сапог. Дроздовский пишет:

«Состояние санитарной части ужасно — засыпан жалобами на отсутствие ухода, небрежность врачей, плохую пищу, грязь и беспорядок в госпиталях. Проверьте количество ампутаций после лёгких ранений — результаты заражения крови, что при современном состоянии хирургии является делом преступным; в моей дивизии за последнее время целый ряд офицеров с лёгкими ранами подверглись ампутации или умерли от заражения крови… Великая русская армия погибла от того, что старшие начальники не хотели слушать неприятной правды, оказывая доверие только тем, в чьих устах было все благополучно, и удаляли и затирали тех, кто имел смелость открыто говорить. Неужели и Добровольческая армия потерпит крушение по тем же причинам?».

Это можно было бы счесть обычными жалобами с целью выжать побольше благ своей части, если бы… вскоре сам Дроздовский не доказал правоту обвинений личным примером. Очередное лёгкое ранение в ногу, гангрена, восемь (!) операций и — смерть. Характерно, что рапорт Дроздовскому был ему же и возвращён с пометкой «Главнокомандующий прочитать не пожелал».

Имя Дроздовского присвоят его дивизии и даже танку. А все принципы полковника… забудут. И вот уже Туркул, последний командир тех самых дроздовцев, мрачно констатирует в 1919 году: «Хорошо одеты, тепло обуты советские Лебединский или Сумской полки, их первая или вторая латышские бригады. У нас подбитые ветром английские шинеленки, изношенные сапоги, обледеневшее тряпьё вокруг голов».

Стоит отметить, что кого-кого, а уж англичан винить в плохом снабжении войск Юга России точно не стоило. До 1 октября 1919 года они поставили Деникину треть миллиона шинелей, столько же пар ботинок, свыше трети миллиона курток, две три миллиона пар носков и т.д. Именно англичане предостерегали белых против «раздергивания» полных комплектов формы, позволяющих обмундировать солдат сразу с головы до ног и легко контролировать наличие снаряжения. А поскольку снабжалась лишь часть личного состава, это «открывало дорогу» форме не в войска, а на ближайший базар. В случае успеха своей политики англичане надеялись, что «наши (т. е. белые) части не будут более напоминать внешне банды большевиков».

Как показали дальнейшие события, результат у белых получился противоположным. В боях они не знали не то что положения противника, но зачастую — даже дислокации собственных полков. Культивировалась жестокость даже по отношению к пленным офицерам: «Среди взятого в плен красного комсостава был и полковник старой службы. — Ах, ты, твою мать!.. Дослужился, твою мать!.. — повторял полковник Манштейн, ввинчивая ствол нагана в плотно сжатые зубы пленного». Но при этом даже элитные части приходилось пополнять пленными красноармейцами. Итог был предсказуемым. Туркул писал: «Мне казалось, что это бред моей тифозной горячки: как идёт в огне без цепей наш 2-й батальон, как наши стрелки поднимают руки, как вбивают в землю штыками винтовки, как в воздухе качаются приклады. 2-й батальон сошёлся с красными вплотную. Наш батальон сдался. Никогда, ни в одном бою у нас не было сдачи скопом. Это был конец».

Почти пять лет спустя после смерти Дроздовского в Якутии сдался с отрядом другой видный белый командир — Пепеляев. И его талантов (нужно признать, немалых) тоже не хватило для успеха. Последняя попытка переиграть гражданскую войну провалилась. А большинство вождей белого движения за всё это время «ничего не поняло и ничему не научилось».