Новый виток Ливонской войны: Иван Грозный решает устроить ордену показательную порку, а русская рать расправляется с Мариенбургом

Магистр Ливонского ордена Готхард Кеттлер вместе с рижским архиепископом Вильгельмом Гогенцоллерном, рассчитывая на поддержку своего могущественного соседа — великого князя литовского и короля польского Сигизмунда II, снова, как и год назад, показали зубы: нарушили перемирие и напали на центр русских владений в Лифляндии Юрьев-Дерпт. Атака не задалась. Не удалась и попытка отыграться на небольшом замке Лаис. А вот московского медведя эта вспышка магистровой активности изрядно разозлила. Орден надлежало подвергнуть публичной порке — порке показательной, чтобы и Кеттлеру, и рижскому архиепископу стало совершенно ясно: не тот у них вес, чтобы тягаться с московским царём. С другой стороны, наказание, которое обрушилось бы на непонятливых «ифлянских» немцев, должно было продемонстрировать Сигизмунду, что ему не стоит вмешиваться в русско-ливонские разборки: двое дерутся, третий не мешай. Одним словом, новый большой зимний поход русской рати в Ливонию был неизбежен.

«Столп царства» в поход собрался

Во всеподданнейших записках немецкого авантюриста Альберта Шлихтинга, представленных на рассмотрение Сигизмунда II (кстати, за полонное терпение в варварской Московии его королевская милость изволили пожаловать Шлихтинга поместьицем, селом Приалковым в Вешвенской волости в Жемайтии, с которого оный служебник пана Остафия Воловича должен был «службу земъскую военъную конно служити и заступаповати по тому, яко и иные земяне наши, щляхта земли Жомоитское, воину намъ служать»), есть любопытный пассаж, касающийся одного из виднейших московских бояр. По словам Шлихтинга, Иван Грозный

«держит в своей милости князя Бельского и графа Мстиславского (…) И если кто обвиняет пред тираном этих двух лиц, Бельского и Мстиславского, или намеревается клеветать на них, то тиран тотчас велит такому человеку замолчать и не произносить против них ни одного слова, говоря так: «Я и эти двое составляем три Московские столпа. На нас трёх стоит вся держава».

Именно боярину И.Ф. Мстиславскому, «столпу царства», было поручено руководство зимним походом 1560 года на непонятливых ливонцев. Назначение столь именитого боярина главой рати говорит о том значении, которое Иван Грозный придавал экспедиции: третье лицо в военной иерархии Русского государства в обычный набег не отправят, для того есть воеводы попроще.

Сбор войска начался ещё до окончания осенней кампании 1559 года. Ещё шли бои под Юрьевом и Лаисом, а уже ратные люди — дети боярские со своими послужильцами, «конно, людно и оружно», стрельцы, казаки (и те, и другие для скорости передвигались на конях или санях) и пушкари с помощниками и, само собой, посошные люди — начали стягиваться в Псков. По устоявшейся традиции здесь собирались полки для походов на ливонцев, а заодно и на литовцев. Видимо, сбор рати был назначен — опять же, по старой доброй традиции — на Николин день осенний, то есть 6 декабря по старому стилю. Кстати, сбор войска должен был столкнуться с определёнными проблемами: по словам летописца, в конце ноября — начале декабря 1559 года «по грехом пришла груда великая и беспута кроме обычая».

Видимо, этим и объясняется тот факт, что лишь 2 января 1560 года «в Немцы государь отпустил за их измену рать и воевод своих»: нужно было, чтобы проклятая «беспута» закончилась, стали морозы, снег покрыл землю, и рати смогли бы беспрепятственно перемещаться на дорогам. На своей-то территории усилиями посошных людей дороги и мосты были приведены более или менее в порядок (стандартная практика для московских военных властей — всякая кампания начиналась с подготовки инфраструктуры на землях, прилегающих к будущему театру военных действий), а уж за границей…

О составе и численности русской рати косвенно свидетельствует разрядная роспись:

«В большом полку боярин и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской, да боярин князь Василей Семеновичь Серебряной, да воевода князь Иван Иванович Кашин Сухой. Да в боль­шом же полку со князь Иваном же Федоровичем Мстисловским у наряду воевода боярин Михайло Яковлевич Морозов да Григорей Иванов сын На­гова. Да в большом же полку со князь Иваном же Федоровичем Мстисловским царевичь астраханской Ибак, а с ним Григорей Микитин сын Сукин».

Роспись других полков выглядела следующим образом:

«В правой руке бояре и воеводы князь Петр Иванович Шуйской да Микита Васильевич Шереметев; да с новокрещеными тотары и с ка­занскими князи голова Богдан Посников сын Губин. В передовом полку боярин и воеводы Иван Петрович Хирон Яковлев да Иван Меньшой Васи­льевич Шереметев, да с служивыми тотары голова Олексей Григорьев сын Давыдов. В сторожевом полку воеводы князь Ондрей Иванович Нохтев Суздальской да окольничей и воевода Микита Романович Юрьев. А в левой руке боярин князь Михайло Петровичь Репнин да дмитровской дворецкой Петр Петровичь Головин».

Обращает на себя внимание упоминание среди воевод боярина М.Я. Морозова, стоявшего во главе «наряда» — приданного царской волей воинству Мстиславского артиллерийского парка с прислугой, обозом и прочим. Боярин Морозов слыл за эксперта в артиллерийском деле. В 1552 году он руководил действиями «наряда» во время знаменитой третьей осады Казани, завершившейся взятием города и падением татарского «царства» на Волге. «Наряд» при царском войске, кстати, по ливонским меркам был весьма и весьма внушительным. По сообщению ливонского хрониста Иоганна Реннера, только тяжёлая осадная артиллерия при русской рати состояла из семи kartouwen (картаун), пяти halve kartouwen (полукартаун), двух scharpe metzen (шарфмец), четырёх slangen (подобие кулеврины), шести fuirmorsers (огнеметательных мортир) и пяти grote steinbussen (больших камнемётов).

Под полковыми воеводами «ходили» 44 сотенных головы: 14 в Большом полку, девять — в полку Передовом, столько же в полку Правой руки и по шесть в полках Левой руки и Сторожевом, а ещё десять голов были при «наряде». Вместе с приданными войску татарами и «новокрещенами» под началом Мстиславского было не меньше 14 000–15 000 «сабель» и «пищалей», не считая обозной прислуги и посошных людей. Любопытный факт: Реннер упоминал о неких Engelsche schutten — «английских стрелках», которые якобы находились в рати Мстиславского. Кем были эти «стрелки», неизвестно. Можно лишь предположить, что речь идёт о неких английских «инструкторах» — то ли при «наряде», то ли при стрельцах.

На границе тучи бродят хмуро

Сборы российские долги. На этот раз «сила новгородская» была серьёзно усилена за счёт контингентов, переброшенных с «Низу»: опыт предыдущих кампаний показывал, что местные ратники и воеводы раз за разом допускали досадные промахи, а вот когда им на помощь приходили московские полки, ситуация выправлялась. Пока войско Мстиславского съезжалось в Псков, местные воеводы отнюдь не собирались отсиживаться за стенами крепостей. Нельзя было позволить противнику оправиться после неудачного похода в конце 1559 года, а заодно отнюдь не лишним было дать своим воинам возможность потренироваться и разжиться животами и пленниками. Поэтому, несмотря на не слишком благоприятную погоду, русские неоднократно ходили на ту сторону рубежа за удачей и зипунами, ища своему государю чести, а себе — славы и не только.

Псковичам не в новинку было ходить набегами на ливонцев, так что удивляться тому, что они в охотку снаряжались в набег, не приходится. И вот псковский летописец с явным одобрением сообщал, что его земляки, охотники-торонщики, своею волею ходили «в Немецкую землю, и много воевали земли, и полоноу и животины гоняли из земли много, а иных немци побивали». Деморализованные неудачей осеннего похода ливонцы не сопротивлялись, предпочитая отсиживаться за стенами замков, и псковичи-торонщики изрядно потешились, утолив жажду подвигов и набрав всякой добычи.

Не отставали от них и гарнизоны пограничных городов. В январе, не дожидаясь, пока рать Мстиславского придёт в движение, юрьевский воевода князь А.И. Катырев-Ростовский дважды отправлял своих людей в набег на орденские земли, чтобы не дать неприятелю покоя, узнать через захваченных языков о его намерениях и, само собой, позволить своим людям ополониться и разжиться добычей. Сперва голова Василий Васильев сын Прокофьева Розладин из рода Квашниных, сын боярский дворовый Деревской пятины, успешно сходил в набег под замок Тарваст, побил тамошних «немцев», имевших неосторожность выглянуть за пределы замковых стен померяться с русскими силой в поле, после чего «посад у Тарваса пожег, день у посаду стоял, а воевал три дня», а затем вернулся домой, по словам летописца, «дал бог здорово».

Следом за Василием Розладиным в набег отправился князь Глеб Васильев сын Оболенский, тоже помещик Деревской пятины, «с товарыщи» на Вильян-Феллин. Правда, на этот раз ливонцы — недаром в Феллине сидел бывший магистр ордена Вильгельм фон Фюрстенберг — на отходе «угонили» князя Оболенского. В последовавшей схватке погибли брат Василия Розладина Иван и с ним ещё восемь детей боярских. Однако, судя по воеводской отписке, немцы в итоге всё же были отбиты и русские сумели уйти, уведя с собой и весь взятый полон.

В частных разрядных книгах сообщается также, что того же 7068 (1559–1560) года «из Юрьева ходили воеводы к Тарвасу и к Ляусу князь Олександра Ивановичь Прозоровской да Василей Борисов сын Сабуров; да из Ракобора ходили воеводы с ними же Бо­рис Степанов сын Колычев, да Дмитрей Шефериков Пушкин». По направлению похода получается, что на Тарваст русские воеводы ходили дважды. Официальная летопись войны об этом походе молчит. С другой стороны, в разрядных книгах ничего не говорится о набегах Василия Розладина и князя Глеба Оболенского. Однако осмелимся предположить, что и разрядные записи, и летописные свидетельства взаимно дополняют друг друга. Другое дело, что князь Прозоровский со товарищи ничем особенным не отличился, и летописец решил не вписывать его деяния в официальную историю войны. И всё же, несмотря на суровую зиму, на границе было неспокойно: русские тревожили ливонцев набегами, не давая им покоя. Но всё это было не более чем разминкой перед главным событием зимней кампании 1559–1560 года.

Там, за рекой, загорелись огни…

Отправляясь из Москвы к своим полкам, князь Мстиславский, как водится, получил из Разрядного приказа наказ, в котором подробно были расписаны цель и задачи похода. К сожалению, наказ этот не сохранился, однако составить представление о том, что предписывалось воеводам, можно, если перечитать аналогичные наказы, составленные в Разряде для князя М.И. Воротынского перед кампанией 1572 года или для князя В.Д. Хилкова в кампанию 1580 года.

Целью похода на этот раз становился орденский замок Мариенбург и город при нём. Русские именовали его Алыстом (современный латвийский Алуксне). Расположенный юго-западнее Пскова, в приграничной зоне, город был важным в стратегическом отношении пунктом. Обладающий Мариенбургом мог использовать его и как плацдарм для атак на Псков и его владения, и для наступления на Центральную, Юго-Восточную и Южную Ливонию, которая оказалась в зоне влияния Литвы. Кроме того, Мариенбург контролировал так называемый Псковский тракт — часть Гауйского коридора, по которому проходили важнейшая торговая магистраль и торный путь, связывавший Ливонию и Псков. Значение Мариенбурга как форпоста хорошо понимали и в Москве, и в Вильно. Во всяком случае, позднее Сигизмунд II сожалел о том, что из-за промедления литовских воевод, командовавших ограниченным контингентом войск, введённых в Ливонию по условиям соглашения с магистром и рижским архиепископом в конце 1559 — начале 1560 года, Мариенбург попал в руки русских.

Марш к Мариенбургу большого войска с громоздким нарядом и не менее тяжёлым и неповоротливым обозом в не самых лучших погодных условиях представлял собой сложную операцию. К тому же русские воеводы знали о том, что литовские наёмные роты занимали один за другим орденские и архиепископские замки в Подвинье. Кто мог поручится, что, имея в тылу такую опору, магистр не попробует перейти к активным действиям? А вдруг Кеттлер и Вильгельм после зимней кампании не распустили остатки своего воинства, но сохранили часть его и могут контратаковать, если не сорвав, то серьёзно затруднив действия Мстиславского? В общем, решение проблемы напрашивалось само собой: выступление главных сил должен был предварить авангард, «лехкая» конная рать. Она должна была создать непроницаемую завесу для неприятеля, не дав ему возможности неожиданно атаковать главные силы, а заодно разведав его намерения. Ну и само собой, по старой доброй традиции, высланная вперёд «лехкая» рать пустила бы по ветру, обратив в прах и пепел, ливонские грады и веси.

Сказано — сделано. 18 января 1560 года по приказу Мстиславского границу пересекла трёхполковая, с четырьмя воеводами, рать воеводы князя Василия Серебряного. Согласно разрядной записи, её персональный состав выглядел следующим образом:

«В большом полку боярин и воевода князь Василей Семенович Серебряной да окольничей и воевода Микита Романовичь Юрьев. В передовом полку боярин и воевода Мики­та Васильевичь Шереметев. В сторожевом полку боярин и воевода Иван Васильевичь Шереметев».

По первоначальной росписи, под назначенными в набег воеводами «ходили» 17 сотенных голов, так что численность воинства князя Серебряного можно оценить примерно в 3000–4000 «сабель». Выходит, Мстиславский выслал вперёд немалую часть своей конницы. Впрочем, это решение нельзя не признать правильным, поскольку в предстоящей осаде Мариенбурга от конницы толку было мало, а так её действия могли принести весомую пользу.

«Как только перешли они (русские — прим. авт.) границу, сейчас засверкали топоры и сабли, стали они рубить и женщин, и мужчин, и скот, сожгли все дворы и крестьянские хаты и прошли знатную часть Ливонии, опустошая по дороге всё», —

так описывал ливонский хронист и современник тех событий Франц Ниенштедт вторжение русских войск в Ливонию зимой 1558 года. Точно так же он мог бы описать действия рати князя Серебряного и зимой 1560 года.

Князь и его воинство, перейдя границу и миновав Мариенбург, сперва двинулись на принадлежавший архиепископу Риги замок Зессвеген (русский Чествин, нынешний латвийский Цесвайне). Опустошив его окрестности, русские пошли на северо-запад, к орденскому замку Вендену (русская Кесь, современный латвийский Цесис), а от него двинулись на север, на орденский же Вольмар (русский Владимирец, нынешний латвийский город Вальмиера). Конечной точкой двухнедельного «анабасиса» князя Серебряного стал Феллин (русский Велиад, современный эстонский Вильянди). Московский книжник записал:

«И воевал (князь Серебряный — прим. авт.) промеж Вельяда и Кеси Вельянские места и Кеские и Володимиретцкие и иные многие места, преже сего те места были не воеваны».

Поскольку неприятель (уже в который раз!) не ожидал нападения, то, по словам летописца, русские ратники

«пришли на них (ливонцев — прим. авт.) безвестно и взяша в полон множество людей и всякого живота и скоту и побиша многих».

К этому описанию погрома, учинённого русской «лехкой» ратью, ливонские хронисты добавили ещё разорение окрестностей замков Каркус (современный эстонский Каркси), Руен (современный эстонский Руйена), Гелмед (эстонский Хельме) и Трикат (латвийский Триката). Замок Шмилтен (латвийский Смильтене) был сожжён вторично — в первый раз его годом ранее спалили ратники князя Микулинского.

В походе

Опустошив окрестности Феллина, 4 февраля 1560 года князь Серебряный повернул свои полки, изрядно обременённые добычей, на соединение с главными силами. Последние же, пока он огнём и мечом разорял владения Кеттлера и Вильгельма, медленно, не торопясь, выдвинулись от русско-ливонской границы к главной цели затеянного похода — к Мариенбургу.

Чтобы преодолеть сотню с гаком вёрст от Пскова до Мариенбурга, Мстиславскому потребовалось почти две недели. Впрочем, стоит ли удивляться этому, учитывая громоздкий обоз, сопровождавший русскую рать, и погодные условия? Лишь к 1 февраля передовые татарские отряды Мстиславского вышли к Мариенбургу и блокировали город, отрезав его от внешнего мира. Пока подтягивались главные силы, татары рассыпались по округе и занялись привычным делом — разорением и грабежом местности, захватом пленников и скота, доделывая работу, начатую полками Серебряного.

Расположенный на острове посреди Алуксненского озера, возведённый в 1342 году и на рубеже XV и XVI веков перестроенный, Мариенбург представлял собой довольно сложную цель — не столько в силу собственно укреплений, которые к середине XVI века уже устарели, сколько именно из-за своего расположения. Однако терпение и труд все перетрут. Руководившие осадными работами воевода М.Я. Морозов и голова Григорий Нагой к 14 февраля сумели преодолеть эти трудности. Согласно доставленной гонцами, князьями Василием Барбашиным и Дмитрием Шевыревым, в Москву Ивану Грозному воеводской «отписке»-сеунчу, боярин-«фельдцейхмейстер» «наряд за озеро перевез на то же место, где город стоит» и, «стрелцов всех у города поставя и туры поделав, наряд прикатя», к утру 14 февраля был готов приступить к бомбардировке Мариенбурга.

Разрешения открыть огонь долго ждать не пришлось. Мстиславский дал отмашку, и огненная «потеха» началась. Артиллерия замка была не слишком многочисленной и мощной: по переписи 1582 года в Алысте оставалось восемь немецких орудий, в том числе две полуторных и две 9-пядных пищали. Пока русские пушкари обстреливали башни и стены Мариенбурга и приводили к молчанию вражескую артиллерию, стрельцы головы Григория Кафтырева — опытные ветераны, прошедшие всю Ливонскую войну, — вели из-за тур прицельную стрельбу по защитникам замка, выбивая неосторожных и вынуждая остальных прятаться в укрытиях. К обеду в замковых стенах были проделаны изрядные бреши — «стену до основания розбили». Помощи ждать было неоткуда и не от кого: Кеттлер, имея восемь феннлейнов-рот кнехтов и семь феннлейнов рейтар, до конца безвылазно просидел в Риге, надеясь на помощь от Сигизмунда, и, не дождавшись её, так и не сдвинулся с места, удручённо читая о разорениях и опустошениях, устроенных московитами. Не дожидаясь, пока свирепые московиты и татары в несметном числе пойдут на штурм, мариенбургский комтур Э. фон Зибург цу Вишлинген решил капитулировать и выкинул белый флаг: «немцы з города ся сметали, город здали».

После коротких переговоров капитуляция гарнизона Мариенбурга была принята. Как свидетельствовал московский летописец,

«и божиим милосердием воеводы и город того дня взяли и устроили в нем государевых воевод, князя Микиту Приимкова да Андрея Плещеева да голову стрелецково стрелцы оставили Григория Кафтырева».

Вслед за этим воеводы отправились в Псков, куда вскоре после их возвращения прибыл царский гонец, князь Фёдор Палецкий, с государевым «жалованьем з золотым». Первая часть последнего акта трагедии Ливонской конфедерации была сыграна.

Комтур Мариенбурга изрядно пожалел о своём решении. Обозлённый очередной неудачей и явным нежеланием польского короля и великого князя литовского вступать в конфликт с московитом Кеттлер решил отыграться на Вишлингене. Комтур был арестован, обвинён в трусости, малодушии и нераспорядительности, посажен в замок Кирхгольм в узилище и вскоре отдал там Богу душу.

Продолжение следует: