Время упущенных возможностей

Осенью 1559 года открылась великая распродажа ливонского наследства. Однако торговля торговлей, интриги интригами, а война всё равно должна идти по расписанию, составленному ещё весной, когда Иван Грозный пожаловал «магистра» и «арцыбискупа» полугодовым перемирием. Очевидно, он хотел высвободить руки для продолжающейся войны с Крымом. А вот позиция ливонских ландсгерров представляется загадочной. С одной стороны, и магистр, и его коадъютор (этот в особенности), и рижский архиепископ, и епископ Эзель-Викский, и добропорядочные бюргеры — все они начали потихоньку приторговывать своей долей «ливонского наследства»: кто в расчёте на помощь в борьбе с Московитом, а кто преследуя свой маленький корыстный интерес. С другой стороны, главные действующие лица драмы с ливонской стороны: магистр, рижский архиепископ и ревельцы — пока что не собирались складывать оружие. Осенью 1559 года они попробовали взять реванш за поражения и унижения предыдущих месяцев войны.

Магистр в поход собрался

Одной рукой готовя «приватизацию» орденских земель по прусскому сценарию, другой рукой новый магистр Ордена Готхард Кеттлер собрался нанести по московитам неожиданный удар, стукнув закованным в латную перчатку кулаком по столу. Зачем ему потребовалось это действо? Потому ли, что он хотел усилить свои позиции в ходе предстоящих переговоров с Сигизмундом II о порядке «инкорпорации» Ливонии в состав Великого княжества Литовского? Или же он был вынужден действовать так, уступая нажиму со стороны «староливонской партии», отказавшей в поддержке Фюрстенбергу из-за его пассивности в ходе боевых действий?

Складывается впечатление, что возобновление войны Кеттлеру нужно было постольку-поскольку. Оно не входило в его планы, но не попробовать выступить он не мог по политическим соображениям. Одним словом, решив разыграть эту карту, Кеттлер, ещё будучи коадъютором, стал собирать необходимые финансовые и материальные ресурсы (провиант, фураж, порох, пушки и прочее) и вербовать наёмников, чтобы перейти к боевым действиям, как только истечёт срок перемирия. На эту работу у него ушло всё лето и начало осени, но к октябрю приготовления в общем и в целом были завершены. Новоиспечённый магистр покинул Венден и отправился в Ревель, чтобы оттуда выступить, как и годом раньше, на Дерпт.

Считая себя не связанными никакими соглашениями с Московитом, Кеттлер и руководители Ордена решили не дожидаться, пока истечёт срок перемирия, и перешли к активным действиям раньше. 14 октября 1559 года орденский ландмаршал Ф. Шалль фон Белль (похоже, что он был одним из вождей «староливонской партии») с четырьмя ротами-фенлейнами ландскнехтов, несколькими пушками (etlich geschutte) и, видимо, со своими вассалами-ландзассами (по росписи 1555–1556 годов — 190 «коней», хотя, конечно, на второй год войны их было уже меньше) «пришел в государеву землю в Юрьевской уезд в Сангацкую (Zangnitz) мызу воиною». Разбив лагерь в примерно 30 верстах (32 км) от Юрьева, ландмаршал стал ожидать подкреплений.

Новость о том, что ливонское войско объявилось на дальних подступах к столице русской Ливонии, вызвала среди местных воевод переполох. Они немедля снарядили гонца в Москву, а сами в ожидании приказаний начали готовиться к осадному сидению, приводить в порядок укрепления и артиллерию и свозить в города и замки припасы.

Естественно, в Москве всерьёз забеспокоились: как-никак, ситуация до боли напоминала ту, что имела место в минувшем году. Снова неожиданное выступление ливонцев застало русские власти в Ливонии врасплох. Потому на заседании Боярской думы царь решил, а бояре приговорили послать в Псков с ратными людьми боярина воеводу А.Д. Басманова, а из Пскова тамошнему воеводе Ю.И. Темкину Ростовскому предписывалось «отпустити изо Пскова воевод Захарью Плещеев, Григория Нагово, а с Красного городка и с Вышегорода Замятню Сабурова да Алексея Скрябина» с наказом «быти под людми и приходити на загонщиков и доволна проведывати, коим обычаем маистр изменил и перемирия не дождався воиною пришел».

Сбор малой трёхполковой рати, которую должен был возглавить псковский воевода, был назначен в Изборске, откуда ей надлежало идти к Юрьеву на «маистра». Однако вдали от грозного царева глаза воеводы, как полагается, разместничались. Второй воевода Сторожевого полка А. Скрябин бил челом, что, мол, ему «невместно» ходить под первым воеводой Захарией Плещеевым. Разрядную роспись пришлось переделывать и переменять командный состав войска. Темкин Ростовский, как не справившийся со своими военачальниками и явно не пользовавшийся среди них должным авторитетом, был отправлен обратно воеводствовать в Псков, а его сменил боярин И.П. Яковлев.

Пока суд да дело, Плещеев успел несколько раз сходить в поиск против ливонцев, о чём и отписывал в Москву царю. Он со своими товарищами «приходили на немецких людеи и не в одном месте, и немецких людеи побили и языки поимали трожды». Языки же на допросах показали, что «пришол Трегороцкой князец Мошкалко (ландмаршал Ф. Шалль фон Белль — прим. авт.), а с ним немецкие люди и заморския, маистра и арцыбискупа им дожидатца в тех мызах». И как только соберутся вместе «маистр» и «арцыбискуп», продолжали рассказывать пленники, то «идти им к Юрьеву и стояти у Юрьева зима вся: не взяв, от Юрьева прочь не ити». Любопытно, что если верить показаниям пленных, Кеттлер и на этот раз строил свой план на помощь со стороны «пятой колонны» в Юрьеве-Дерпте:

«А изменил маистр и завоевал по Юрьеветцких людей ссылке, а от Юрьева присылали и не одны языки, которые имали у Неметцких людей, и те языки то же сказывали».

Юрьевское сидение

Итак, цель предпринятого Кеттлером похода стала для русских очевидной. Первым делом юрьевский наместник воевода князь А.И. Катырев-Ростовский занялся розыском о юрьевской измене. На этот раз обошлось без членовредительства и казней. Как писал ливонский хронист Франц Ниенштедт, заподозренных в измене бюргеров «поместили в ратуше, присылали им кушанье из их домов и никакого вреда не причиняли, а когда магистр отступил, каждый без всякой помехи отправился к себе домой».

Правда, ждать им, пока будет разрешено вернуться в родные стены, пришлось довольно долго. Орденский ландмаршал, человек решительный и обладавший, судя по всему, навыками настоящего полководца, недолго отсиживался в лагере. Получив 19 октября три фенлейна (700 человек) ландскнехтов из Ревеля во главе с опытным гауптманом В. фон Штрассбургом, фон Белль передвинул свой лагерь поближе к Дерпту, к мызе Нугген в трёх милях (4,8 км) от города. Отсюда, улучив момент, он сделал вылазку против Захарьи Плещеева и 22 октября разбил его. Побитый воевода, понурив голову, отписывал в Москву:

«Приходили немцы на них Мошкалка (всё тот же фон Белль — прим. авт.) со многими людми да их (то есть русских — прим. авт.) истоптали и воеводу Алексея Ивановича Скрябина убили и детеи боярских дватцать человек убили да тритцать человек боярских людей…».

Кстати, в переписке орденских чиновников говорится, что разбит был русский отряд в 400 человек, а их воевода был взят в плен.

Эта неудача отнюдь не стала последней. Противник продолжал наращивать силы на юрьевском направлении. Спустя пару дней после первой успешной для ландмаршала стычки в его лагерь прибыло новое подкрепление — три сотни «коней», а 8 ноября явился коадъютор Кристоф Мекленбургский с несколькими сотнями рижских всадников и кнехтов. Наконец, 10 ноября в лагерь под Нуггеном прибыл сам Кеттлер с главными силами и артиллерией. Правда, она была не слишком многочисленной и впечатляющей: на 19 ноября 1559 года магистр имел две картауны, три полукартауны, три фельдшланга, две мортиры и три квартершланга.

С такими силами можно было попытать счастья в полевом сражении. 11 ноября ливонцы совершили вылазку из своего лагеря, снова застав врасплох русских воевод. А.Д. Басманов, расследовавший причины неудачи, докладывал царю, что «стояли воеводы оплошно, подъещиков и сторожей у них не было, зашли их Немцы всех на станех». Результат был вполне закономерным. Ливонцы, писал Басманов, «побили многих людей: убили семьдесят сынов боярских да с тысячю боярских людей, а многих ранили», да вдобавок ко всему «кош у них весь Немцы взяли». Псковский книжник добавлял, что уцелевшие дети боярские, «пометав кони и всякой запас, на лес оубегли».

Положение под Юрьевом сложилось, что и говорить, крайне неудобное. «Лехкая» рать, высланная против немцев, была разгромлена и утратила боеспособность. Такого поражения, сопряжённого с утратой обоза, русские не терпели в Ливонии со времён Ивана III и Вальтера фон Плеттенберга. Фактически дорога на Юрьев была открыта. Однако Кеттлер не воспользовался шансом, который предоставил ему ландмаршал. Только 19 ноября он покинул свой лагерь и двинулся на город, подступив к нему на расстояние одной версты (чуть более километра), чтобы не доставала русская артиллерия из Юрьева, и устроил здесь новый укреплённый лагерь.

Почему магистр так медлил, неясно. Возможно, ему помешали дожди и установившая распутица, а затем ударившие морозы. В результате, отмечал русский летописец, «по грехом пришла груда великая и безпута кроме обычая, и в нужу рать пришла великую, а спешить невозможно…». И «безпута» эта была столь велика, что ехать «невозможно ыбло ни верхом, ни на санех». Впрочем, эту недельную паузу сполна использовали русские воеводы. Войско было реорганизовано и приведено в порядок, в Юрьев были переброшены подкрепления: 1 000 стрельцов, по сообщению ливонского хрониста Й. Реннера. В общем, если и была у Кеттлера возможность взять Юрьев, то только в первые дни после удачного боя 11 ноября. К 19 ноября шанс был безвозвратно утрачен.

«Стояние» Кеттлера и Кристофа на благоразумном удалении от стен Юрьева длилось десять дней. За это время стороны регулярно обменивались ядрами и бомбами, а русские совершили несколько успешных вылазок из города. Самая крупная состоялась 24 ноября, когда навстречу подступившему было к стенам Юрьева магистру

«вылазили на него дети боярские конные из города и стрельцы, убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких».

Активность русского гарнизона, непрерывные действия отдельных русских отрядов на флангах и в тылу у Кеттлера и Кристофа (к примеру, 25 ноября гарнизон замка Нойхаузен совершил успешный набег на старый лагерь соединённого орденско-рижского войска под Сангацкой мызой) и явная невозможность взять Юрьев в обозримые сроки породили разногласия между ливонскими командирами. Кеттлер предлагал отказаться от продолжения бесполезного стояния под Юрьевом и совершить набег на собственно русские земли под Псковом. Кристоф и его начальные люди, напротив, выступали за продолжение осады до победного конца.

400 лаисцев

Так и не договорившись, Кеттлер и Кристоф сняли осаду (если её так можно было назвать) с Дерпта и отступили на 12 вёрст (почти 13 км) к северу, под хорошо укреплённый монастырь Фалькенау, где 29 ноября и разбили новый лагерь. Здесь ливонское войско бесцельно простояло, подвергаясь непрерывным нападениям летучих русских отрядов, ещё почти две недели. Катырев-Ростовский, ободрённый тем, что неприятель отступил, вовсе не собирался устраивать ему «золотой мост» и раз за разом высылал вдогон «лехкие» рати. И они, отписывал в Москву воевода, «доходили» немецких «последних людей», побивали их и брали языков. В летописи сказано о 60 пленниках, взятых русскими ратниками.

На допросе пленные показали, что магистр решил, раз уж не вышло взять Юрьев, отыграться на небольшом замке Лаис, который русские захватили в июле 1558 года, а его форштадт и окрестности были выжжены ещё в памятном прошлогоднем зимнем походе. В замке годовал русский гарнизон в количестве 100 детей боярских и 200 стрельцов под началом голов князя А. Бабичева и А. Соловцова. Трёхсот ратных людей с немногочисленной артиллерией — в Лаисе было 14 пушек, «тюфячок с кладнем» и 27 гаковниц — было явно недостаточно для того, чтобы успешно противостоять ливонской армии, насчитывавшей около 10 000 пехоты и конницы с немногочисленной, но всё же достаточно сильной тяжёлой артиллерией. Поэтому Катырев-Ростовский и отправил в Лаис опытного стрелецкого голову Андрея Кашкарова с сотней стрельцов. Ещё триста ратников выступили на помощь лаисцам из Раковора-Везенберга с тамошним воеводой, но не поспели к началу осады и, увидев, что многочисленный неприятель обложил замок, повернули назад.

Сам по себе Лаис не представлял серьёзной преграды для решительно настроенного и оснащённого хорошей артиллерией противника. По словам ливонского хрониста Й. Реннера, «небольшой, 4-угольной формы, замок Лаис расположен на ровном месте, имеет 2 небольших башни и 2 расположенных друг напротив друга артиллерийских башни (в оригинале eggen crutzwis — прим. авт.), ров и стену…». Возведённый во второй половине XIV века, вскоре после памятного для Ордена восстания эстов летом 1343 года, и затем неоднократно перестраивавшийся Лаис к середине XVI столетия устарел. Однако четыре его мощные башни, две из которых были приспособлены под установку пушек, и высокие, до 13–14 м, стены толщиной больше 2 м своим видом внушали уважение и вселяли надежду в сердца гарнизона.

Тем временем ливонское войско, испытывая острую нехватку провианта и фуража и не получая жалования, потихоньку мёрло от болезней и начало разбегаться. Кеттлер и Кристоф продолжали спорить, что делать дальше, и, вконец разругавшись, разошлись. Сославшись на то, что русские напали 9 декабря на епископский замок Мариенхаузен, коадъютор со своими людьми покинул лагерь под Фалькенау и ушёл в Ригу. Кеттлер же начал выдвижение к Лаису в ночь на 13 декабря, отправив вперёд ландмаршала с тремя ротами (geschwader) рейтаров и двумя сотнями стрелков (hacken schützen). К вечеру того же дня орденское войско, насчитывавшее восемь рот-фенлейнов кнехтов и столько же рейтаров, разбило лагерь под Лаисом и приступило к осадным работам.

Время поджимало. Летучие отряды русских всадников вились вокруг орденского войска, перехватывая фуражиров и гонцов. В лагере по-прежнему не хватало самого необходимого. Войско роптало, и Кеттлер после короткого обстрела уже в первый день осады бросил своих людей на приступ. Увы, он был отбит. Когда под градом пуль, ядер и камней кнехты подступили к самым стенам замка и уже изготовились было лезть на них, метко брошенный камень поразил гауптмана кнехтов Ганса Утермарке, и его люди бежали.

Не сказать чтобы со славой закончился первый день лаисского «сидения». «Они нас хотели взять нахрапом», — могли бы заметить русские начальные люди и рядовые ратники, — «а мы их умыли». Надо сказать, что повод для сдержанного оптимизма у них был. Хотя ситуация напоминала рингенскую, однако были и нюансы. Тогда была осень и самое начало кампании. Сейчас стояла зима, кампания шла к исходу, да и неприятельское войско после ухода Кристофа Мекленбургского уполовинилось. Однако Кеттлер, потерпев обидный афронт, сдаваться так сразу не собирался. Катырев-Ростовский писал Ивану Грозному, что «маистр» «бил из наряду по городу и розбил город до основания на пятнатцати саженях». Псковский летописец, правда, поправил воеводу, сообщив, что немцы сумели разбить замковую стену всего лишь на шести саженях (почти 13 м). Так или иначе, но пролом выглядел внушительно, и русский гарнизон как будто стал подавать признаки готовности к сдаче. Некий знатный русский, по словам Реннера, вышел на встречу с Хинрихом Штедингом, комтуром Голдингена, и передал ему условия, на которых русские готовы были сдать замок.

На собранном Кеттлером военном совете орденские начальные люди и гауптманы наёмников отвергли это предложение — зачем, когда добыча вот-вот сама должна была упасть им в руки. Однако их ждало жестокое разочарование. Русские всего лишь пытались выиграть время, и у них это получилось. Пока ливонцы обсуждали предложение, дети боярские и стрельцы выстроили за разрушенной каменной стеной другую, деревянную, выкопав перед ней ещё и ров глубиной, по словам Реннера, «на полпики», то есть примерно на 2,5–3 м. И когда 17 декабря орденские кнехты и наёмники двинулись в пролом на приступ, их ожидал неприятный сюрприз. Упёршись в ров и стену, они замялись, поливаемые с трёх сторон дождём пуль, ядер и камней. После того, как погибли гауптманы Вольф фон Штрассбург и его напарник Эверт Шладот, люди Кеттлера побежали.

Конец — делу венец?

Провалившийся второй штурм Лаиса стоил немцам очень дорого: без малого четыре сотни кнехтов остались лежать под стенами замка, а общие потери были ещё больше. Во всяком случае, Юхану Финляндскому сообщали из Ревеля, что из 700 кнехтов, что ушли из города с магистром на Дерпт, домой вернулось только полторы сотни. Пустая казна, нехватка провианта и фуража, к тому времени только усилившаяся, болезни и, самое главное, отсутствие пороха — всё это вынудило Кеттлера принять единственно верное решение. 19 декабря он отдал приказ отступать.

Юрьевский воевода в своей «отписке» с гордостью сообщал потом в Москву, что хотя «маистр» и «приступал по два дни всеми людми в розбитое место и к иным местам», но «Божим милосердием и государя нашего православнаго царя правдою побили у маистра многих людей и поимали в городе доспехи и всякое ратное оружие многое поимали». И «пошел маистр от Лаюса прочь с срамом, а людем государевым ничтож зла не сотвори», — хвалился Катырев-Ростовский.

Ливонцам же хвастать было нечем. Отступление от Лаиса проходило тяжело. Как писал участник тех событий С. Хеннинг,

«удручённые неудачей, они (немцы — прим. авт.) ушли в Оберпален. Только тот, кто участвовал в этом предприятии, может представить себе те трудности, которые испытали они, перетаскивая тяжёлую артиллерию по дорогам, неспособным выдержать её вес…».

Естественно, ландскнехты, по словам Хеннинга, «по своему обычаю стали возмущаться и требовать платы, угрожая мятежом». С большим трудом магистру удалось уговорить их повременить с самороспуском, пообещав выплатить причитающееся жалование и отвести на зимние квартиры. Однако в ночь на 29 декабря в Оберпалене вспыхнул пожар, уничтоживший половину городского предместья.

Этот пожар поставил жирную точку во втором походе Кеттлера на Юрьев. 30 декабря 1559 года он приказал отправить артиллерию в Феллин, а сам укрылся в замке Оберпален, бомбардируя оттуда всех и вся посланиями с требованием срочно выслать денег на выплату кнехтам. Последние же, по словам ливонского хрониста Б. Рюссова, разбегались «по неблагоприятности счастия и недостатка в деньгах». Всё это было очень некстати, ибо теперь ответный ход был за русскими, и они не преминули его сделать.

Продолжение: Новый виток Ливонской войны: Иван Грозный решает устроить ордену показательную порку, а русская рать расправляется с Мариенбургом