Данила Нечай: кровавая масленица казацкого полковника

Вторжение коронной армии на подольские земли в феврале 1651 года давно стало одной из ярких страниц Хмельниччины. За минувшие столетия кровавый ночной бой, в котором погиб Данила Нечай, один из выдающихся сподвижников Хмельницкого, оброс легендами. Попробуем разобраться, как же развивались события в Красном на масленичной неделе 1651 года.

Повод к конфликту

Говоря о зимнем вторжении коронных войск под командованием Мартина Калиновского в Украину, историки с обеих сторон, как правило, возлагают вину за начало военных действий на противника, который первым перешёл линию разграничения. Чтобы не быть голословными, давайте посмотрим, где же она проходила.

Согласно пунктам Зборовского договора, который в оригинале назывался «Декларация милости короля, данная на пункты прошения войска Запорожского», западная граница казацкой территории проходила по линии Дымер — Горностайполь — Коростышев — Паволочь — Погребище — Прилуки — Винница — Брацлав — Ямполь. То есть пресловутый Красный, с которого всё и началось, находился западнее этой линии, на польской территории. Впрочем, В. Смолий и В. Степанков в своей монографии, посвящённой Богдану Хмельницкому, указывают, что линия разграничения проходила немного западнее указанной линии, но при этом не приводят никаких подтверждений. На первый взгляд, кажется, что исследователи пошли на явный подлог, чтобы обвинить в начале войны польскую сторону. Но более вероятно, что ситуация с границей была не такой простой.

Подписывая Зборовские условия, Хмельницкий прекрасно понимал, что получает от поляков несоизмеримо меньше, чем рассчитывал ранее. Кроме того, народ, как обычно, не мог понять заботу элиты и высказывал недовольство договором, которое грозило обернуться восстанием против самого гетмана. Недовольны были и многие полковники. Поэтому, возможно, распространяя среди казаков информацию о договоре, гетман и генеральная старшина «перенесли» границы немного западнее — к Бару. Ничего удивительного в этом нет. О подробных условиях договора, заключённого с Московским царством в 1654 году, основная казацкая масса, в том числе и многие полковники, узнали только после смерти Хмельницкого, когда Выговский по требованию казаков был вынужден эти условия зачитать.

Так и вышло, что Мурафу, Шаргород и Красное обе стороны рассматривали как свою собственность. Известно письмо наказного брацлавского полковника Григория Кривенко Станиславу Лянцкоронскому, датированное ноябрём 1650 года, с претензией, что польские жолнеры для прокорма собирают продовольствие и скот с жителей Мурафы, Красного и других окрестных поселений, расположенных на казацкой стороне демаркационной линии.

Подготовка к походу

Обе подписавшие стороны воспринимали Зборовский договор как временное перемирие. Варшавский сейм 1650 года постановил возобновить войну, и уже в декабре того же года король Ян Казимир отдал распоряжение о сборе посполитого рушения. Коронное войско в это время стояло табором под Каменцом-Подольским, выдвинув передовые хоругви к Бару. Списочная численность хоругвей достигала 18 000 жолнеров. В реальности же многие из них ещё не были укомплектованы, так что под рукой у польного гетмана Мартина Калиновского было около 12 000 солдат.

В начале февраля 1651 года Данила Нечай выдвинул свой Брацлавский полк к пограничной линии. По реестру, составленному после Зборовского договора, в полку насчитывалось 2655 казаков. С возможными «помощниками» численность его была выше. Пьер Шевалье указывает, что у Нечая было 3000 казаков. Можно предположить, что к нему стали стягиваться многочисленные «гультяи», обладавшие невысокой боеспособностью. Казаки расположились гарнизонами в местечках Ямполь, Стена, Шаргород и Мурафа, лежавшим по Зборовскому договору на польской стороне. Сложно сказать, была ли это инициатива самого брацлавского полковника, известного своей неприязнью к полякам, либо это был приказ Хмельницкого, желавшего не допустить возможное вторжение коронного войска. Впрочем, можно предположить ещё и такую версию: в это время у Хмельницкого находились польские комиссары, и гетман просто решил поиграть мускулами.

Для содержания казаки начали добывать фураж и скот с той территории, откуда раньше кормились поляки, что негативно отразилось на жолнерах в таборе под Баром — цены на продукты сразу же взлетели. Первоначально поляки пытались решить конфликтную ситуацию миром. Имеются сведения, что брацлавский воевода С. Лянцкоронский отправил Нечаю, находившемуся в тот момент в Шаргороде, письмо, требуя от полковника не нарушать демаркационную линию. Это привело Нечая в бешенство. Он приказал казакам собираться в Красном для дальнейших военных действий с поляками. Однако, прибыв в город 17 (или 18) февраля, всё последующее время брацлавский полковник посвятил подготовке к празднованию масленицы. Впрочем, согласно «Воспоминанию о войнах казацких при Хмельницком» неизвестного автора, Нечай, не теряя времени, начал наступление на Бар и был вынужден отойти к Красному, только опасаясь подхода войска М. Калиновского. Об отступлении Нечая к Красному писал и Пьер Шевалье. Но никакими реляциями участников событий эта версия не подкрепляется, так что, возможно, в её основе просто лежит эхо сплетен о возможном казацком наступлении. Правда, польский историк А. Серчик считал достоверной именно эту версию, а сейчас его точки зрения придерживается Р. Романьский.

М. Калиновский, по-видимому, не забивал себе голову гамлетовскими вопросами, решив нападением на Нечая смыть позор Корсуньского поражения 1648 года и татарского плена. Несмотря на то, что коронные хоругви собрались ещё не полностью, сил для разгрома Брацлавского полка было более чем достаточно. Встретившись вечером 18 февраля с С. Лянцкоронским (совещание затянулось на всю ночь), польный гетман обсудил с ним план наступления и окончательно убедился в правоте своего решения.

Историки часто отмечают, что король Ян Казимир был в курсе наступательных планов польного гетмана, и осуществлялись они с санкции самого монарха. В подтверждение часто приводятся слова из дневника Станислава Освенцима о том, что Ян Казимир намеренно вызвал к себе великого гетмана Миколая Потоцкого, в чьей компетентности он не был уверен. Однако не следует забывать, что коронное войско ещё не осуществило полной мобилизации, утверждённой на сейме, и рисковать собранной его частью было неблагоразумно. Сам текст Освенцима не утверждает, что планы имели наступательный характер. Возможно, король, опасаясь обострения пограничной ситуации, решил, что более молодой и агрессивный польный гетман в качестве военачальника будет полезнее своего коллеги. Да и планировал М. Калиновский наступление, по-видимому, ограниченного характера, только к демаркационной линии, чтобы разбить казаков Д. Нечая. А уж дальнейшее продвижение было начато под впечатлением побоища в Красном.

Кровавая ночь

Утром 19 февраля 1651 года коронные хоругви выступили из табора под Баром. Двигаясь форсированным маршем, вечером поляки расположились в Станиславчике над Мурафой. Там к гетману прибыли лазутчики, сообщившие, что главные силы Брацлавского полка стоят в Красном. Калиновский решил атаковать врага немедленно. Вперёд отправились три козацкие хоругви Г. Киселя, К. Корыцкого и К. Писочинского под командованием Станислава Лянцкоронского. Хоругвь К. Корыцкого без особых трудностей уничтожила сторожевую заставу казаков сотника Романа Шпаченко (Шпака), размещённую в Ворошиловке, к северо-западу от Красного. Некоторым казакам посчастливилось спастись, но ни один из них не явился в Красное, чтобы известить Нечая о польском вторжении. Украинские исследователи часто упрекают их, считая это одной из причин неудач. Но вряд ли такой опытный офицер, как Кшиштоф Корыцкий, мог оставить свободной для беглецов дорогу к Нечаю. После этого хоругви Лянцкоронского обрушились на Красное.

Красное в середине XVII века представляло собой небольшое местечко возле реки Краснянки, лежавшее между двух ставков. Поселение ограждал частокол, а центром обороны служил деревянный замок. Две его стороны были прикрыты ставками, с третьей протекала покрытая тонким льдом Краснянка, и лишь четвёртая была пригодна для штурма. Брацлавский воевода, окрылённый первоначальным успехом, решил, что и в Красном дела пойдут благоприятно для поляков, поэтому незачем ждать главные силы.

В 2 часа ночи поляки подошли к местечку. Стража приняла их за казаков Шпаченко и, не поднимая тревоги, беспрепятственно впустила врага в город. Поляки перебили казаков у ворот и начали резню. Численное превосходство казаков ничего не значило, «если пляшут в пальцах шпага и мушкет». Масленицу казаки отметили на славу. Теперь им осталось только одно — так же славно расстаться со своей жизнью.

Смерть полковника

Научно-популярная литература пестрит упоминаниями о мужестве Данилы Нечая и его умелом руководстве обороной Красного. Но всё это мало соответствует действительности и, более того, забирает славу у реального героя обороны — сотника Кривенко. Все польские источники — а других не существует — указывают, что Данила Нечай погиб в самом начале боя. Согласно одному польскому известию, жолнеры атаковали дом, «в котором Нечай пил с товарищем и, услышав заваруху в городе, выскочили, там сразу же наши их зарубили, не зная, что это был Нечай».

По другим источникам, Нечай всё же попытался организовать сопротивление, стремясь отбить у поляков городские ворота. «Добыв коня, делал то, что доброму молодцу должно»: держа в руках полковничью булаву, Нечай руководил боем. Но когда под ним убили коня, упавший военачальник был захвачен в плен жолнерами хоругви Писочинского. Казаки попытались отбить своего полковника. Их атака была столь яростной, что поляки, видя, что знатного пленника им не удержать, предпочли отступить, убив перед этим Нечая. По словам П. Шевалье, его убил шляхтич Байбуза. Казакам досталось только тело полковника, которое тут же было отправлено в городскую крепость. Поляки же удовольствовались булавой полковника, которую у Писочинского забрал Лянцкоронский, а у того её затребовал сам М. Калиновский. Позднее это привело к ссоре между польскими военачальниками.

Бой шёл по всему местечку, освещённому заревом от пылавших домов. Вместе с казаками сопротивление полякам оказывали и мещане. Постепенно казаки и мещане отходили к замку, в котором видели последнюю надежду. После смерти Нечая руководство обороной взяли на себя два сотника: Кривенко и Авратинский, показаченный шляхтич. Им удалось завезти в крепость шесть пушек, бывших при Брацлавском полку, и не допустить, чтобы жолнеры ворвались в замок. В ночном бою, по свидетельству Альбрехта Радзивилла, погибло около 7000 казаков и мещан. Современные историки считают эти цифры завышенными, но стоит признать, что потери казаков были ужасающими. Тем не менее полякам не удалось разгромить противника сходу, и теперь им предстоял штурм замка.

Лирическое отступление о вреде публицистики

Довольно распространена версия событий, по которой казакам на некоторое время удалось овладеть ситуацией и оттеснить поляков к воротам. Но успех сопутствовал казакам недолго. Подошли свежие польские хоругви. Новую атаку возглавила хоругвь коронного писаря Адама Иеронима Казановского, которая преимущественно состояла из подольской шляхты, лишившейся в ходе Хмельниччины своих имений. Для них это был желанный час расплаты с хамом-бунтовщиком, и шляхтичи, не щадя никого, ворвались в город. Под новым натиском казаки и были вынуждены отступить в замок.

Наиболее подробно в наше время эту версию изложил Р. Романьский. Затем её повторил В. Брехуненко, который, правда, убрал момент о мстителях из подольской шляхты. Более раннее упоминание об этом обстоятельстве встречается у А. Серчика, из книги которого, несмотря на обилие ссылок, так и непонятно, откуда он почерпнул эту информацию — все источники приписывают ночной успех исключительно хоругвям Лянцкоронского. По-видимому, первоисточником этой версии событий было художественно-публицистическое произведение Н. Костомарова, описывавшего ход боя через интерпретацию народной думы о смерти Данилы Нечая. Именно у Костомарова казаки «посекли на капусту ляхов», выложили всю улицу польскими трупами, выбили врагов из города и уже в почти победный миг были атакованы «многочисленным польским отрядом из разогнанных подольских шляхтичей под началом Коссаковского». А. Серчик некритически подошёл к костомаровскому описанию, лишь видоизменив мифического Коссаковского в Казановского. И вышло так, что фантастика Костомарова, одобренная авторитетом мэтра польской исторической науки, в дальнейшем стала непререкаемой истиной.

Штурмы замка

Укрывшиеся в замке казаки прекрасно понимали, что шансов на победу у них нет. Тем не менее когда поляки попытались пойти на штурм, их встретил яростный мушкетный и артиллерийский огонь. Первую атаку предприняли части иноземного ауторамента, которые не участвовали до этого в бою. Но подошедшую к замку немецкую пехоту казаки отбили довольно легко. Примечательно, что некоторые казаки использовали луки и смазанные ядом стрелы, которые причиняли жолнерам не меньший урон, чем пули.

В последующих штурмах немецкую пехоту поддерживали драгуны и спешившиеся жолнеры конных хоругвей. Но все атаки не имели успеха. Ночью казаки совершили вылазку и сожгли расположенные возле замка дома, под прикрытием которых поляки беспрепятственно могли приближаться к крепостным стенам.

На следующий день штурм возобновился. В атаку пошёл сам польный гетман, личным примером воодушевляя своих солдат. Под ним был ранен конь, но гетман уцелел. Однако новый штурм принёс лишь новые потери. Жолнеры отправлялись в бой неохотно: идти приступом на стены под огнём врага — дело, конечно, славное, но весьма неприбыльное и опасное. После этого М. Калиновский, не желая больше нести потери, предложил казакам сдаться, но те, по словам самого гетмана, «были настолько упёртыми, что предпочли погибнуть, чем поклониться Его Королевской Милости».

Последний бой

Несмотря на отбитые атаки, дела у казаков обстояли не слишком хорошо. Замок не был приспособлен к длительной обороне, запасов пороха и продовольствия вряд ли могло хватить надолго. По-видимому, именно по этой причине казаки решили оставить замок и прорываться на восток к своим. Ночью часть казаков, около 500 человек, через потайной ход вышла из крепости и попыталась незаметно уйти как можно дальше. Но блокирована крепость была очень плотно, и беглецов довольно быстро обнаружили. Две хоругви — Яна Дзика, получившего шляхетство казака, и Стрижевского — атаковали казаков в чистом поле и мгновенно разгромили.

Но гораздо хуже было то, что часть беглецов попыталась вернуться в крепость, и у них на плечах в замок ворвались и поляки. Заслышав звуки сражения, туда же бросились и другие польские жолнеры. После непродолжительного боя замок был взят.

Разъярённые потерями поляки не щадили никого. В бою погибли сотник Кривенко и племянник Нечая, а также почти вся старшина Брацлавского полка. Некоторые попавшие в плен знатные казаки были казнены на месте. Исключением стал сотник Авратинский, расстрелянный публично через несколько дней в Мурафе в назидание всем шляхтичам, перешедшим на казацкую сторону. Православного священника, читавшего молитвы над телом погибшего Данилы Нечая, схватили солдаты-немцы и сожгли на костре. А. Радзивилл пишет, что в замке было уничтожено 3000 казаков, доводя, таким образом, их общие потери до 10 000. Встречаются и более высокие цифры — до 15 000, но, по мнению большинства исследователей, это преувеличение. Хотя следует согласиться с тем, что реестровый Брацлавский полк был почти уничтожен. Спастись удалось немногим казакам. Одним из них был сотник Стефан, находившийся в группе, которая прорывалась из крепости. Не исключено, что именно он и руководил отрядом беглецов. Получив несколько ран от Яна Дзика, он тем не менее сумел прорваться.

Долгое время считалось, что Данила Нечай был похоронен неподалёку от места боя (по одной версии отдельно, по другой — в братской могиле), возле современного села Черемошного, где в середине прошлого века был поставлен памятник. Однако современные исследователи склоняются к мнению, что тело казацкого полковника покоится в одном из монастырей Киева.

Потери поляков сам М. Калиновский оценивал в 90 товарищей, 200 пахолков и 300 драгун убитыми. Бо́льшая часть смертей пришлась на штурмы замка. Вместе с ранеными потери должны были достигать тысячи человек. Успех достался полякам совсем не малой ценой. Впрочем, первоначально польный гетман даже не рассчитывал на такой успех. Однако Брацлавский полк был уничтожен, его полковник погиб, и теперь ему, Мартину Калиновскому, следовало закрепить успех, отбив у казаков спорные пограничные города.

Продолжение: Иван Богун: винницкий триумф казацкого полководца.