Иван Грозный против Девлет-Гирея: стратегия непрямых действий

Хотя в 1557–1558 годах и не удалось добиться решающего перелома в ходе войны Грозного против Девлет-Гирея, в Москве не теряли надежды. Всё-таки ситуация в Ногайской Орде постепенно стабилизировалась, а расстановка сил в политической борьбе в Вильно как будто позволяла рассчитывать на то, что тамошние сторонники союза с Москвой против Крыма одержат верх. Тогда можно будет добиться замирения с литовцами и договориться с ними о совместном выступлении против басурман. Как-никак, успешные действия русских ратных людей в низовьях Днепра без поддержки литовских пограничных военачальников были бы по меньшей мере затруднительными. В общем, несмотря на все проблемы, в будущее московский царь смотрел с оптимизмом.

Планов громадьё

План кампании 1559 года на крымском фронте, разработанный в Разрядном приказе и одобренный на заседании Боярской думы, предусматривал нанесение ударов по крымскому юрту с двух сторон: с северо-запада, со стороны Днепра, и с северо-востока, со стороны Дона. Оба направления были к этому времени довольно хорошо изучены и освоены: днепровское — благодаря действиям Матвея Ржевского, а за донское нужно было сказать спасибо донским казакам, сполна отработавшим получаемое ими регулярно государево хлебное и пороховое жалованье.

В феврале Иван Грозный «отпустил» на Дон сына боярского И.М. Вешнякова, своего постельничего, со «многими людми». Вешнякову было поручено, во-первых, «крымские улусы воевати, которые блиско Дону и которые кочюют у моря около Керчи», а во-вторых, сыскать на Дону удобное место, где можно было бы возвести государеву крепость «для того, чтоб из того города блиско ходить их Крыму воевати» — а заодно и присматривать за ногаями. Тогда же на Донец отправился и Вишневецкий с заданием «приходить на крымскиа улусы, суды поделав, от Азова пот Керчь и под иныя улусы». На Днепр же был отправлен по зимнему пути отличившийся в Ливонии окольничий Д.Ф. Адашев с наказом дело государево «беречи на Днепре и промышляти на Крымъскыя улусы».

Составляя для него рать, Иван не поскупился. Если верить Курбскому, то у брата всесильного временщика было ни много ни мало, а целых 8 000 ратников. Если Курбский по своему обыкновению и преувеличил наряд сил, выделенных Даниле Адашеву, то не слишком сильно, если посчитать вместе как кошевых, так и бойцов. На этот случай рать была расписана на три полка с пятью воеводами и состояла не только из украинных детей боярских, но ещё и из казаков и по меньшей мере из двух приказов стрельцов голов Якова Бундова и Василия Пивова. В походе участвовал в качестве головы и Матвей Ржевский — для него это был уже третий поход в низовья Днепра.

Судя по всему, операции в низовьях Днепра и Дона носили вспомогательный характер и призваны были обеспечить условия для большого выхода в Поле войска с самим царём во главе. 11 марта 1559 года

«пригово­рил царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии з братом своим со князь Володимером Ондреевичем и со всеми бояры, как ему против своего недруга крымского Девлит Гирея царя стоять и как ему сво­их украин беречь, а самому государю для своего дела и земского быть готову, а брату ево князь Володимеру Ондреевичю быти с ним, государем, готову же».

Согласно подготовленной в Разрядном приказе росписи полков на «берегу» — в Коломне, Кашире, Зарайске, Тарусе и Калуге — должны были развернуться не пять, как обычно, а шесть полков с увеличенным против прежнего числом воевод — 18, ещё один воевода был при наряде. Командование ратью было поручено первейшему человеку в русской военной иерархии того времени — князю И.Д. Бельскому. Насчитывала эта рать порядка 40 000 «сабель» и «пищалей», без учёта кошевых и посошных людей — примерно столько же (или чуть больше), сколько спустя четыре года выставит Иван в знаменитую Полоцкую кампанию. После того, как было завершено развёртывание полков по «берегу», второй воевода Большого полка, князь М.И. Воротынский, вместе с одним из воевод старицкого князя Владимира Андреевича получил приказ «итти на Коширу, а с Коширы итти на Дедилов, а з Дедилова на Поле мест розсматривать, где государю царю и великому князю и полком стоять». Степень важности этой экспедиции можно оценить по тому, что назначенный её главой князь М.И. Воротынский в русской военной иерархии того времени был третьим номером, идя вслед за князем И.Ф. Мстиславским.

Дела посольские

Все эти военные приготовления сопровождались интенсивной дипломатической деятельностью. Не прекращался обмен посольствами и грамотами между Иваном и Исмаил-бием. В октябре 1558 года царь отписывал в Орду, что по его повелению будет отпущено бию из Астрахани «запасу сто четверти муки да дватцать четвертие круп, да дватцать четверти толокна». И ещё, ежели бий поставит городок для «бережения» от «крымского», то будет ему «стрелцов на береженье на всякои месец по пятидесят человек на своем корму. А переменяти есмя стрелцов велели по месецом тово для, чтобы им истомы не было». Более того, Иван пообещал Исмаилу, что «почаешь на собя которых недругов, и мы тебе тогды велели дати стрелцов, сколко тебе надобе, как бы тебе мочно от своих недругов уберечися».

В апреле 1559 года, отправляя к Исмаилу своего посланника Е. Мальцева, Иван наказывал передать бию, что миссия Вешнякова заключается, во-первых, в том, чтобы воевать крымские улусы, что кочуют в Подонье и в Приазовье; а во-вторых, в том, чтобы высмотреть место для строительства городка на Дону как опорной базы для продолжения войны с крымцами и для «бережения» ногайских улусов от крымских набегов.

На этот раз царь не настаивал, как прежде, на том, чтобы Исмаил присоединился к нему в операциях против Девлет-Гирея. У Ивана и его советников возникла новая идея относительно состава союза против Крыма. Раз Исмаилу не с руки активно участвовать в «Войне двух царей», то, быть может, стоит попытаться заручиться поддержкой наследственного врага — великого князя литовского и короля польского Сигизмунда II, сделав ему предложение, от которого он не сможет отказаться? В самом деле, литовское пограничье издавна страдало от татарских набегов, и влиятельная промосковская партия при литовском дворе вполне могла оказать давление на Сигизмунда с тем, чтобы тот внимательно выслушал предложение Москвы и пошёл ей навстречу. А предложение это было более чем щедрым. Принимая в марте 1559 года литовское посольство, всесильный временщик А. Адашев от имени Ивана Грозного заявил: если брат наш, Жигимонт Август, король польский и великий князь литовский, желает промышлять о добре христианском и готов прислать к нему, Ивану, своих великих послов с тем, чтобы учинить вечный мир и добрую смолву ради избавления христиан от неверных, то он, Иван, готов ради такого случая отказаться от «прародителевых своих отчин, города Киева и иных городов русских, для доброго согласья». Король же, по словам Ивана, взял бы да ради столь великого дела со своей стороны «прежние зашлые дела отставил», потому как «толко те дела воспоминати, ино доброе дело на избаву христьяном не зделати». Заключив же вечный мир, развил идею своего государя Адашев, можно было бы соединёнными усилиями обрушиться на крымского «царя», освободив навсегда христиан от угрозы с его стороны.

Ради того, чтобы освободить себе руки на случай кампании в Поле, Иван пошёл даже навстречу предложению датских дипломатов и 12 апреля 1559 года на прощальной аудиенции заявил им, что он согласен дать ливонцам перемирие сроком на шесть месяцев — с 1 мая по 1 ноября. И перемирие вскоре было заключено. Ливонцы получили передышку, которую они использовали для того, чтобы поднакопить силёнок и осенью 1559 года снова вернуть себе Юрьев-Дерпт. Но пока в Москве об этом не догадывались, готовясь к продолжению войны с крымским «царём».

Большой поход в Поле?

Надежды сторонников замирения с Литвой и продолжения наступления на Крым не оправдались. Щедрое предложение Ивана Грозного литовские послы не услышали. Действуя согласно полученным инструкциям, они отказались рассматривать русский проект и его условия. Более того, они потребовали в обмен на «вечный мир» Смоленск («без отданья Смоленска никак миру вечного не делывати») и ряд других городов, утерянных прежде в ходе противостояния с Москвой, а также невмешательства в ливонские дела. Глава посольства, воевода подляшский и староста минский В. Тышкевич, ещё и подлил масла в огонь, заявив, что в Литве не верят в искренность намерений московского государя. По его словам, поскольку «крымской голдует туретцкому, и турецкой за крымского на государя нашего наступит, а государь ваш тогды государю нашему не поможет, ино то государю нашему и до конца своя вотчина изгубити». И вообще, как только Иван одолеет Девлет-Гирея, «и вам не на ком пасти, пасти вам на нас». А что до клятв и обещаний, то, заявил посол, «толко б чему образцов не было, и в том бы покладывали на душу, а то образцы в лицех: и отец израдил, и дед израдил».

Реакцию Ивана IV на эти слова предугадать нетрудно. Оскорблённый царь буквально взорвался от гнева. Раз Сигизмунд не только не готов отказаться от своих претензий на то, что ему не принадлежит, но ещё и «на всякой год (…) в Крым посылает дань и дары великие, накупая его на православие» и «о христьянстве не радит», то и «нам тех своих вотчин старинных брату своему поступитися непригоже». И напоследок Адашев заявил от имени своего государя литовцам:

«Перемирия нам прибавливати ныне непригоже, додержим перемирье до сроку по перемирным грамотам; а вперед меж нас Бог разсудит правду и неправду (выделено автором), чьим хотеньем кровь христьянская учнет проливатися…».

Отправив «безделных» послов домой ни с чем, Иван и его советники всё же не оставили надежды, что Сигизмунд образумится и пойдёт навстречу своему «брату». Складывается впечатление, что царь, вознамерившись выйти в Поле, ждал вестей с Дона, с Днепра и в особенности из Вильно — а ну как вдруг настроения в литовской столице переменятся, и Литва хотя бы не будет препятствовать русским в их наступлении против Крыма и займёт благожелательный, как прежде, нейтралитет?

Вишневецкий на Дону

Пока в Москве расставляли полки на «берегу» и готовились к большому выходу в Поле, ожидая вестей из Вильно, события на Дону и на Днепре развивались своим чередом. Первым сообщил о своих действиях Вишневецкий. В апреле он прислал в Москву гонца с грамотой и 14 пленными татаринами. В грамоте князь сообщал, что он «побил крымцов на Яйдаре близко Азова (относительно, конечно, потому что если речь идёт о реке Айдар, то это где-то на территории нынешней Луганской области Украины — В.П.); было их полтретьяста человек, а хотели ити под Казанские места войною, и князь Дмитрей их побил на голову, а дватцать шесть живых взял, и государю четырнатцать прислал, и двенатцать в вожи у собя оставил».

О том, куда направился дальше Вишневецкий и куда его завели татарские вожи, сообщают, как ни парадоксально, турецкие источники. Из османских документов следует, что в конце апреля – начале мая 1559 года князь («Дмитрашка», как его называли турки) во главе большого войска напал на Азов и едва не взял город, который обороняли всего две сотни янычар. Лишь подход кочевавших под Азовом ногаев мирзы Гази Урака, старинного врага Исмаил-бия, и поддержка стоявшей на рейде Азова османской эскадры позволили туркам отбиться от «Дмитрашки» и его людей.

Спустя два месяца упорный князь сумел прорваться из устья Дона в Азовское море и атаковал Керчь, но и на этот раз подход османской эскадры сорвал его замысел. Преследуемый турецкими галерами, Вишневецкий отошёл к Азову, а затем поднялся вверх по течению Дона. Здесь, на некотором удалении от Азова, он заложил острог, намереваясь перезимовать. Кстати, если верить османскому «адмиралу» Али Рейсу, командовавшему турецкой эскадрой в Азовском море, ему удалось не допустить соединения «Дмитрашки» с 4-тысячным отрядом неверных, которые спускались к нему с севера по Дону. Очевидно, что туркам удалось воспрепятствовать соединению отряда Вишневецкого с ратью Вешнякова. Это, судя по всему, предопределило неудачу князя в Приазовье — и, видимо, молчание русских летописей относительно результатов похода Вишневецкого.

А Адашев на Днепре

Долго не было вестей от посланного на Днепр Адашева. Наконец, в июле от него прибыли гонцы, князь Ф.И. Хворостинин и сын боярский С. Товарищев, с победной реляцией. В доставленной ими грамоте Адашев сообщал царю и боярам, что по их наказу, изготовив «суды», он со своими людьми сплавился по Днепру и подступил к Очакову. Здесь русские ратные люди взяли на абордаж османскую «каторгу», находившихся на ней «турок и татар побили, а иных людей поимали с собою в вожи». Заполучив проводников, русские двинулись дальше «и пришли на Чюлю остров на море и тут на протокех другои карабль взяли и тех всех людеи в вожи же с собою поимали».

Затем нападению русской судовой рати подвергся «Ярлагаш остров» — Джарылгач в Чёрном море. Здесь русские побили и взяли в качестве трофеев «многие верблужия стада». Потом воины Адашева двинулись дальше и, высадившись на крымский берег в 15 верстах (16 км) от Перекопа, разделились на несколько отрядов и «пришли на улусы, на сидячих людей», не ожидавших нападения. Успех сопутствовал русским. Как писал летописец, передавая слова Адашева, «дал Бог повоевали и поимали многие улусы, и многих людеи побили и поимали, и которые татарове собрався приходили на них, и тех многих ис пищалеи побили», после чего отступили морем на «Озибек остров».

Неожиданный рейд Адашева навёл на татар немалый страх и панику. Как писали Ивану с Днепра,

«коли Данило (Адашев — В.П.) с моря приходил на улусы, и тогды у них страх великой от царя и великого князя приходу, и все бегали в горы, чаяли, что государь пришол. И вперед на них страх великой от государя: с моря и с Поля многими месты приход на Крым, уберечися им нелзе. И всею землею приходили ко царю, чтобы ся с царем и великим князем помирил».

Отпустить Адашева просто так хану было нельзя, иначе он терял лицо, а его авторитет неизбежно падал со всеми вытекающими отсюда последствиями. Хан с трудом собрал своё воинство — многие татары отнюдь не торопились выступать под ханские бунчуки, «прииде бо на их от Божиа промысла и от царя православного государя нашего страх»: своя рубашка ближе к телу, надо свой улус спасать от неверных урусов — и двинулся в погоню.

Адашев тем временем вышел обратно к Очакову, где отпустил пленных турок к тамошнему аге и санджакбею, наказав им передать, что «царь и государь посыла воевати недруга своего Крымского царя улусов и вперед на Крым дороги проведывати, а с Турским государь наш в дружбе и воевати его не велел». Турки не решились препятствовать Адашеву. Более того, они снабдили его провиантом на обратный путь до Монастырского острова. Надо полагать, османы думали лишь о том, чтобы он поскорее убрался прочь из-под Очакова, а то, не приведи Аллах, ещё будет штурмовать городок, взыскуя ясыря и животов.

Во время подъёма вверх по Днепру Адашева и попытался перехватить Девлет-Гирей. Однако хан не слишком преуспел в своих деяниях. «Царь Крымской учал на них приходити во многых тесных местех и не доспе им ничтоже», тогда как русские, согласно адашевской реляции, «их (татар — В.П.) везде побивали». «Царю» не удалось перехватить Адашева ни на днепровских «перевозах»-переправах, ни на порогах. Окольничий благополучно вышел на Монастырский остров, где и разбил свой лагерь. Здесь воевода узнал от беглого полоняника Фёдора Ершовского, что крымский «царь» шесть недель ходил за русскими, да всё безуспешно — «Бог его нехотениа злово не исполни». Теперь же хан со всем своим «собранием», с крымскими и ногайскими людьми, хотел напасть на лагерь Адашева на Монастырском острове.

Обеспокоенный Адашев немедля выслал навстречу хану разведку. Вскоре станичный атаман Нечай Ртищев сообщил ему, что он и его люди наехали на ханское становище в 15 верстах (16 км) от Монастырского острова, да только оно оказалось пустым и уголья костров уже остыли. Как только Федька Ершовский бежал из ханского лагеря, «царь» немедля свернул свои шатры и поворотил домой. На обратном пути хан принял меры предосторожности: на всякий случай, если вдруг Иван Грозный пришлёт Полем воевать его улусы своих ратных людей, Девлет-Гирей приказал выжечь степь, «не пущая воевод московских в землю».

Надежда умирает последней

Увы, вести с Днепра лишь подсластили горькую пилюлю. Все расчёты Ивана и его советников на некое соглашение с Литвой пошли прахом. Сигизмунд II вовсе не намеревался заключать «вечный мир» на тех условиях, которые ему предложил его русский «брат», а условия самого Сигизмунда были совершенно неприемлемы для Москвы. Не дождавшись «гончика» из литовской столицы, Иван сам отправил к Сигизмунду посланца Романа Пивова. Гонец должен был передать Сигизмунду недовольство московского государя продолжавшейся «малой» войной на русско-литовском пограничье. Любопытная деталь: в наказе говорилось, что литовские «черкасы» нападают на окрестности Псельского города и угоняют коней у русских ратных людей, которые действовали в низовьях Днепра. Государевы ратные люди стоят на Днепре, должен был передать Сигизмунду посланец слова своего господина, «берегут христьянство от татар, и в том стоянье государя нашего на Днепре не одним государя нашего людем оборона, и королевой земле защита». Потому и «за такую христьянскую оборону пригоже было государя нашего людей чтити». Вместо этого «королевы казаки», нападая на русских, помогают татарам. В таком случае «вперед как добру быть?».

К середине лета в Москве поняли, что рассчитывать даже на благожелательный нейтралитет, не говоря уже о помощи и тем более союзе в борьбе против крымского «царя», нет смысла. В большой игре в Восточной Европе Вильно окончательно сделало ставку на всемерное содействие хану в его противостоянии с Москвой, рассчитывая тем самым ослабить обе стороны и под шумок решить самый важный и волновавший последнего Ягеллона вопрос: как ловчее «инкорпорировать» Ливонию?

Пышные празднества, учинённые в русской столице после прибытия гонца от Адашева, были призваны замаскировать печальную реальность: в войне с Крымом приходилось рассчитывать только на себя. Для выработки новой стратегии нужно было взять паузу, всё хорошенько осмыслить и обдумать. Отсюда и все последующие шаги Ивана и Боярской думы. На Монастырский остров к Даниле Адашеву со товарищи царь послал князя Ф.М. Лобанова-Ростовского «с своим жалованием, з золотыми» и с повелением возвращаться домой, оставив на Днепре часть своих людей беспокоить ханские улусы угрозой набегов. Аналогичное указание получил и Вешняков. Оба воеводы в сентябре прибыли к Ивану, который в это время совершал поездку в Троице-Сергиев монастырь, и были пожалованы царём за их верную службу.

К этому же времени завершилась и эпопея с развёртыванием большой армии на «берегу». В июле в полках была объявлена тревога: сторожи донесли, что в Поле объявились татары. Полки всели в седло. Иван «отпущал» бояр и воевод, которые выступили в Поле и, «прошед Тулу», встали «за Дедиловым, на Шивороне». Видимо, они расположились там, где сыскал для них место князь М.И. Воротынский, примерно в 120 верстах (128 км) южнее Серпухова. В Серпухов были переброшены дополнительные силы, а сам Иван со своим двором изготовился к походу вместе с двоюродным братом, князем Владимиром Старицким, и новокрещёными черкесскими князьями Иваном Амашуком и Василием Сибоком с их людьми.

Однако вестей с Поля о приближении «царя» не поступило. Свой выход из столицы навстречу супостату Иван отменил, а воевода Большого полка князь И.Д. Бельский получил наказ провести большой смотр собравшегося воинства и выслать ещё дальше в Поле «лехкую рать», чтобы проведать о намерениях татар.

Стояние полков под Дедиловом закончилось 23 августа, когда стало окончательно ясно, что хан так и не решился вылезти за укрепления Ферах-Кермана (так татары называли Перекоп), и сколь-нибудь крупных отрядов татар в степи нет. Держать дальше огромное войско в Поле было бессмысленно, ратники устали, и 23 августа «царь и великий князь велел з Дедилова воеводу князя Ивана Дмитреевича Бельсково отпустить и всех бояр и воевод отпустить, а на Дедилове велел государь оставить бояр и воевод князя Петра Ондреевича Булгакова да Петра Васильевича Морозова». Кампания 1559 года закончилась.

Продолжение: Иван Грозный против Девлет-Гирея: последний аккорд.