Мятежи князя Свидригайло: польский гамбит

Военные кампании 1431 года, втянувшие в свою орбиту не только Польшу и Литву, но и Молдавию с Тевтонским орденом, не решили стоявших перед противниками проблем. Заключённое в сентябре между поляками и литовцами Чарторыйское перемирие, распространявшееся и на литовских союзников, было попыткой уладить конфликт мирным путём. На зиму 1432 года был запланирован съезд представителей польской и литовской сторон. И когда многим уже казалось, что мирная жизнь не за горами, ситуация вновь обострилась. Но теперь польско-литовский конфликт превратился в литовскую междоусобицу.

Дипломатия явная и тайная

По условиям Чарторыйского соглашения 2 февраля в местечке Полубицы возле польско-литовской границы должны были собраться по 12 представителей каждой стороны для выработки положений «вечного мира». Однако подготовка к переговорам показала, что достичь мирного соглашения будет очень трудно. Главная проблема заключалась не столько в принадлежности Западного Подолья, сколько в отношениях с Тевтонским орденом. Польская сторона, считая Орден чуть ли не естественным своим врагом, всячески старалась исключить его из переговорного процесса. По-видимому, поляки стремились любой ценой договориться со Свидригайло по подольскому вопросу, а затем всеми силами обрушиться на тевтонцев, вероломно разорвавших Мельинский мир. Какая судьба после польской победы ожидала великого князя литовского, можно только гадать.

Свидригайло же, прекрасно понимая, что союз с тевтонцами является его козырной картой, напротив, даже включил двух представителей Ордена (как, впрочем, и двух молдован) в состав литовской делегации. Поляки после долгих препирательств согласились на их присутствие в Полубицах, но при условии, что тевтонцы не станут непосредственно участвовать в самих переговорах. Свидригайло сходу отмёл это половинчатое решение. На переговорном процессе был поставлен жирный крест.

Сам литовский князь продолжал плести сеть вокруг Польши. Ещё в конце 1431 года он женился на княгине Анне — двоюродной сестре тверского князя Бориса Александровича. Теперь в случае конфликта он мог рассчитывать на помощь тверичан. Также был заключён договор с Новгородом (куда был отправлен князь Юрий Лугвеньевич) и Псковом. Начались переговоры с Мазовией, чьи князья были недовольны усиливавшимся польским влиянием. Обеспокоенная действиями Свидригайло, польская шляхта на съезде в Серадзе в апреле 1432 года высказалась за то, чтобы предложить литовскому князю условия владения Великим княжеством Литовским, аналогичные правам Витовта. Как доносил великому магистру тухольский комтур, присутствовавшие на съезде представители Свидригайло согласились с этим. Впрочем, сам князь отверг эти предложения, явно рассчитывая на большее. Однако позиция литовских представителей наглядно продемонстрировала полякам, что не все в ВКЛ согласны с курсом Свидригайло, разрывавшего все установившиеся связи с Польшей. Польские политики увидели в этом свой шанс.

Кто силой взять не может, тот хитростью берёт

В мае 1432 года Вильно отправилось посольство во главе с Лаврентием Зарембой. Кроме официального поручения — достичь соглашения о дальнейших мирных переговорах — Заремба должен был присмотреться к настроениям литовской знати и наладить контакты с недовольными политикой великого князя, буде такие отыщутся. Репутацию он имел человека нечистого на руку, но способного выйти сухим из воды. Будучи другом Михаила Сигизмундовича, сына двоюродного брата Свидригайло, Заремба быстро установил контакты как с Сигизмундом Кейстутовичем, так и с князем Семёном Гольшанским. По-видимому, именно последний сыграл главную роль в последующем дворцовом перевороте. Сменить Свидригайло на княжении должен был Сигизмунд, личность до того времени особо не приметная.

Сигизмунд был сыном Кейстута и Бируты, младшим братом Витовта. Точная дата его рождения неизвестна, но в любом случае он был немногим старше Свидригайло. Некоторое время Сигизмунд прожил заложником в Тевтонском ордене, а в начале XIV века находился уже в Литве, получив от брата Стародубское княжество. Особой политической роли он не играл, во всём поддерживал старшего брата, участвовал в битвах на Ворскле и под Грюнвальдом, но подробности не известны. После смерти Витовта в 1430 году Сигизмунда никто не рассматривал в качестве возможного кандидата на престол. Только недовольство политикой Свидригайло привлекло внимание к младшему Кейстутовичу.

В июле Заремба вторично прибыл в Литву, сообщив заговорщикам, что в случае их выступления против правителя они получат всяческую поддержку от Ягайло. Но поднять мятеж непосредственно в литовской столице крамольники не решились — судя по всему, был «узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа». Договорились напасть на Свидригайло в каком-нибудь удалённом месте. Подходящий случай подвернулся (либо был подготовлен) очень быстро.

На начало сентября был запланирован новый раунд переговоров между правителями Литвы и Польши. В конце августа Свидригайло с небольшой свитой выехал в Берестье и вечером 31 августа остановился на ночлег в Ошмяне. Ночью княжеский двор внезапно атаковали сторонники Сигизмунда. С большим трудом великий князь вырвался из ловушки. Потеряв многих соратников и бросив беременную жену, с 14 всадниками (в том числе с виленским воеводой Георгием Гедигольдом, его племянником Ивашкой Монивидовичем и тремя татарскими ханами) Свидригайло бежал в Полоцк, куда прибыл 3 сентября. Заговорщики их не преследовали.

Воспользовавшись отсутствием в Вильно местного воеводы, Сигизмунд захватил город. После переговоров с трокским воеводой мятежник убедил того перейти на свою сторону — и получил одну из сильнейших крепостей в Литве. Вышло так, что Сигизмунд закрепился на собственно литовских землях, а славянские территории остались верными своему князю. Летописец XV века отметил:

«Литва же посадиша великого князя Жидимонта Кестутьевича на великом княжении на Вилне и на Троцех месяца сентября 1 день. И прииде Шьвитригаило на Полътеск и на Смолнеск, и князи рускыи и боляре посадиша князя Шьвитригаила на великое княжение на Руское».

Это сообщение дало повод некоторым исследователям говорить о мифическом «Русском княжестве», которым владел Свидригайло. Жаль только, что сам Свидригайло об этом не знал, подписывая свои грамоты титулом великого князя литовского. Итак, к польско-литовскому противостоянию добавилась литовская междоусобица.

Волынь и Подолье снова в огне

Сигизмунд отправил к Ягайло гонца с известием о совершённом перевороте. Уже 8 сентября в Кракове прошли праздничные торжества. В Вильно отправилась польская делегация во главе с краковским епископом Збигневом Олесницким. На встрече с Сигизмундом Кейстутовичем в Городне поляки добились от него подтверждения польско-литовской унии и вручили ему меч — символ справедливого христианского монарха, показав всему миру, кто в этом союзе сюзерен, а кто вассал. Сигизмунд признал за Польшей право на подольские земли, мгновенно устранив причину польско-литовского конфликта.

В то же время сам Ягайло с надворными хоругвями уже был в Люблине, откуда поляки вторглись на Волынь. Цели были теми же, что и в прошлом году — Луцк и Олеско. Олесский замок после непродолжительной осады поляки захватили и передали новому хозяину — Яну Войницкому, двоюродному брату Збигнева Олесницкого. Любопытно, что специальным указом Ягайло простил всех олесских крестьян, боровшихся против поляков. Княживший в тот момент в Луцке Александр Нос, один из старых приверженцев Свидригайло, отправил к польскому королю послов, согласившись перейти на его сторону в обмен на ряд привилегий для города. Возможно, он находился в растерянности после ошмянских событий и, не рассчитывая на помощь Свидригайло, хотел спасти город. Впрочем, не исключено, что Луцк некоторое время всё же был в осаде. Об этом свидетельствует корреспонденция орденских комтуров, освещающая события на Волыни, а также переписка польского вельможи Яна Менжика из Домбровы, который, по-видимому, и осаждал Луцк, с городским советом Львова, в которой поляк требовал прислать ему ядра для орудий.

В конце октября либо в начале ноября польское войско направилось в Подолье, чтобы установить контроль над территорией, отошедшей к Польше по соглашению с Сигизмундом. Во главе его стояли воевода русский Ян Менжик и львовский староста Винцентий из Шамотул. В их распоряжении были надворные хоругви, к которым присоединились хоругви Русского, Малопольского и Великопольского воеводств, а также несколько мазовецких хоругвей (после ошмянского переворота колеблющаяся Мазовия твёрдо стала на сторону Короны). Противостоял вторжению князь Фёдор Несвицкий, на помощь которому явился киевский воевода, а также татары. Общая численность их войск достигала 8 000 человек, что, впрочем, было меньше, чем выставили поляки. Поэтому Фёдор Несвицкий был вынужден, избегая генерального сражения, применить тактику внезапных атак и мелких стычек, пытаясь застать врага неготовым к бою во время марша или переправы через многочисленные реки Подолья. Но все нападения полякам удалось отбить.

Когда Менжик понял, что навязать решающее сражение русинам не удастся, он прибегнул к осаде населённых пунктов, защищённых гарнизонами Свидригайло. За пару недель поляки овладели несколькими крепостями. Чтобы не отдать в их руки главный укреплённый пункт Восточного Подолья, Брацлав, Фёдор Несвицкий сам приказал его сжечь. Однако полностью закрепиться в Восточном Подолье поляки не смогли. Приближалась зима, и Менжик был вынужден повернуть свое войско в Галичину. В этот момент Фёдор Несвицкий, к которому подошли молдоване и татары, нанёс решающий удар.

Битва под Копыстырином

30 ноября 1432 года польское войско подошло к переправе через реку Мурафа возле Копыстырина. Перебраться на правый берег можно было только по узкой плотине. Понимая, что переправа займёт много времени, Ян Менжик приказал организовать из лодок параллельно с плотиной ещё одну переправу. По-видимому, конных разъездов для выяснения ситуации поляки не отправили, поскольку чувствовали себя в безопасности: несколько ранее от местных русинов они узнали, что Несвицкий перекрыл совершенно другую дорогу. Сам же князь Фёдор в предвкушении мести радостно потирал руки, наблюдая за переправой поляков из окрестного лесочка — его дезинформация сработала как надо.

Русины выждали момент, когда через Мурафу перешёл авангард и поляки начали переправлять возы с имуществом и захваченной добычей. Именно тогда Фёдор Несвицкий отдал приказ об атаке. Болотистые берега Мурафы не позволяли полякам развернуться в боевой порядок. Возы заблокировали переправу, и уже перешедшие на правый берег Мурафы войска не могли помочь своим. Началась резня. Многие из поверивших в победу солдат Несвицкого (традиционно считается, что это были татары) бросились к возам: зачастую добыча воину более важна, чем слава. Это ослабило напор на поляков. К тому же польский авангард начал сбрасывать возы в реку, чтобы добраться до места сражения. Но решающим фактором стал неучтённый князем Фёдором польский отряд.

Конрад Кемлич, имевший под командованием сотню воинов, решил, что захваченная им добыча чересчур мала для храброго героя, и свернул в сторону от общего марша, чтобы наведаться ещё в одну подольскую деревеньку. Его отряд отстал от основных сил, но последовавшие события превратили Кемлича из жадного грабителя в героя дня. Подойдя к месту сражения в тот момент, когда, казалось, всё уже было решено, пан Кемлич выстроил своих людей и скомандовал атаку. Удар пришёлся в тыл русинам и кардинальным образом изменил ход боя. Подоспевших поляков было немного, но у бойцов Несвицкого иссяк запал. Те, кто уже разграбил польские возы, не имели ни малейшего желания идти в бой. Прорвавшийся, наконец, к своим авангард поддержал атаку Кемлича, и отступление людей князя Фёдора стало всеобщим. Поляки их не преследовали, а поспешили закончить переправу и двинулись в направлении Львова, отправив вперёд гонцов с известием о своей победе. Аналогично поступил и Фёдор Несвицкий, сообщивший Свидригайло о разгроме поляков.

Пожалуй, обе стороны имели право на подобное заявление. Поляки вырвались из ловушки, захватив — скорее всего, во время атаки бойцов Кемлича — у врага 12 хоругвей. А князь Несвицкий лишил поляков добычи: часть её находилась в карманах его людей, а часть осталась лежать в водах Мурафы. Что касается людских потерь, то что-то определённое сказать невозможно. Ян Длугош указывает, что в бою погибло только двое польских шляхтичей. Потери людей низшего ранга хронистов обычно не интересовали. Современные польские исследователи считают, что их было не меньше тысячи человек, при этом враги потеряли «несколько» тысяч. Мы же предположим, что потери были на одном уровне. Из всего сказанного следует вывод: главное в военном деле — разведка.

Бой под Копыстырином, можно сказать, зафиксировал сложившуюся на Подолье патовую ситуацию. Теперь всё должно было решиться на севере — в Литве, где Свидригайло начал наступление на Сигизмунда.

Продолжение: Мятежи князя Свидригайло: борьба за Литву.