Валентин Серов: как художник оказался в детской колонии и каким оттуда вышел

Неравный брак

1860 год. Россия на грани отмены крепостного права. Мечтатели читают Тургенева и что-нибудь про Московскую Русь, суровую и чистую нравом. Девушки начинают бороться за право образования, за право делать карьеру, зарабатывать деньги. Надежда Суслова, которая скоро станет первой в истории русской женщиной-врачом, уже успешно штурмовала Цюрихский университет, пообещав в своём дневнике привести за собой тысячи; эти тысячи втайне готовят к поступлению прогрессивно настроенные профессора Москвы и Петербурга. Девушка по имени Валентина Бергман, почти девочка, принятая было в консерваторию Санкт-Петербурга, к изумлению многих, перечёркивает все свои шансы: идёт на конфликт с её директором Антоном Рубинштейном.

Вундеркинд, которой только что все обещали блестящее будущее, уходит из консерватории в свободное обучение. Её учителем становится Александр Серов, композитор, музыкальный критик на четверть века старше. И её первой любовью.

Любовь эта, откровенно говоря, не слишком прилична. Серова она смущает — и с тем большим пылом юная Бергман пытается от искусства перейти к делам сердечным. Нет, ничего эпатирующего — она смотрит пылающим взором, обсуждает новинки литературы и особенно… Особенно — темы любви. Наконец, ситуация доходит до точки, когда приходится выбирать — или всё строго вернуть в русло отношений ученицы и учителя, или жениться. Такой точки в середине девятнадцатого века достигали куда раньше, чем в наши времена.

1863 год. Серов и Бергман женятся. Мода на разницу в четверть века прошла давным-давно. Сестра Бергман младше своего мужа всего на четыре года, Ковалевская своего — на восемь лет, разница в год будет с первым мужем у той самой Надежды Сусловой. Брак Серова и Бергмана — несомненная пошлость; знакомые и друзья их обоих пытаются обыграть, придать ему вид разумного, судьбоносного. Ведь и он, и она — талантливые композиторы, что, если им суждено основать музыкальную династию? Когда через неполных два года после свадьбы у Серовых родился сын, его встретили уже ожиданиями. Он их, конечно, не оправдал.

Дом, не знающий тишины

У Серова собирались люди с именами, перед которыми будут трепетать грядущие поколения: Тургенев, Ге, Антокольский. Они вели чинные разговоры о народе, о будущем России, о её славном прошлом, об искусстве… И время от времени вздрагивали от взрывов хохота и выкриков в саду Серовых — там гуляла со своими друзьями Валентина, начинающая входить в известность композиторша или, как предпочитали говорить славянофилы, композиторка.

Все её друзья были нигилисты, народники, социалисты, барышни-эмансипе; нестриженные парни, откромсавшие косы девицы и уже замужние молодые дамы; революционные идеи, громкое презрение к устоям, условностям, стереотипам, половой озабоченности «старого общества» (да, эта тема всплывала в разговорах молодёжи постоянно — как ответ на рассуждения о приличиях, которые надо соблюдать и именно ради них не давать девушкам учиться).

Молодая мать, презирая условности, посвящать себе ребёнку не хотела. Им больше занималась тётя, Аделаида.

Она разрабатывала новые концепции в сфере дошкольного образования (и вошла с этим в историю). Племянник ей был очень кстати. Он был случаем интересным: почти до трёх лет не разговаривал, почти не проявлял эмоций и казался даже иногда отсталым (хотя на деле был очень наблюдательным и размышляющим мальчиком). Так что тесно общаться с мамой Валентин начал довольно поздно. Зато от мамы он получил прозвище: Тошка. Потому что Валентошка. Так его все и звали.

Когда Валентину было четыре года, родители повезли его в гости к Вагнеру, в смысле, тому самому, композитору — другу Александра Серова по переписке. Лето у Вагнера было сказочным, хотя недолгим. Тошку привело в восторг имя собаки — Русс (оно означало просто «чёрный», но мальчик уверял, что пёс тоже русский), он бегал с маленькой Евой Вагнер по саду.

Через два года умер его отец, а мать отправилась доучиваться в консерваторию. Самого Тошку отправили пожить в Смоленскую губернию, в нечто вроде экспериментального лагеря, проекту Натальи Николаевны Коган. Тогда это называлось колонией.

Из колонии Тошка вернулся к маме уже художником. Он там много рисовал. Даже когда его хотели наказать, воспитатели не ставили в угол, не сажали на стул — отнимали бумагу, краски, карандаши. Так было эффективнее, но в результате в колонии мальчику не понравилось. Мать поглядела на рисунки. Показала их профессионалам. Они сказали Серовой то же, что увидела она сама: её сын был художником, и просто чудо каким для своих лет. Вскоре — в девять лет — мальчик уже брал уроки живописи у самого Репина. В Париже.

Позже многие будут удивляться привычке Серова разъезжать по Европе так просто, словно по российским губерниям. Эту привычку ему привила с детства мать.

Упрямый художник

Ещё маленьким Серов удивлял и пугал Репина своей манерой работать. С недетской серьёзностью и недетским же упорством. Не отвлекаясь. Хладнокровно заново перерисовывая и переписывая уже законченные, но неудавшиеся участки — на чём часто теряли дух ученики постарше. С неподвижным лицом, на котором жили, кажется, только светлые глаза — очень быстрым движением мальчик бросал взгляд на объект, и глаза его тогда коротко сверкали.

В середине дня Репин отправлял Тошку на улицу гулять. Если бы он этого не делал, мальчик бы не попросил сам, и вовсе не из-за стеснительности. Его устраивало работать часами. Всё детское ему было как будто чуждо.

Когда Валентин вырос, обнаружилась ещё одна странность. Все его портретные наброски выглядели карикатурами, заставляя понервничать наблюдателей и модель. И только когда эти карикатуры обрастали краской, всё вставало на свои места — портрет становился невероятно живым. Когда рядом висели портреты от Серова и признанного мастера Репина — репинские превращались в мёртвое полотно, настолько они проигрывали серовским в экспресии.

Рисуя портреты, Серов обнаружил, что ему отвратительны люди. Без шуток: его зрение было устроены таким загадочным образом, что он только усилием воли мог сконцентрироваться на общем образе, выкидывая из него лишние детали. Детали он видел как будто сразу все, вплоть до пор на коже, и это его очень раздражало. Ещё его раздражало то, что модели порывались обсуждать неоконченные портреты. В таких случаях он прекращал работу и больше к ней не возвращался.

Так вышло с Горьким. В разговоре с общими знакомыми на вопрос, как движется портрет, писатель, посмеиваясь, сказал что-то вроде «пока выходит похоже на дьячка». Узнав об этом, Антон (так Валентина уже звали все друзья и близкие) отказался от портрета — как ни умолял Горький продолжить.

Но один из отказов вызвал настоящий скандал. Уже на пике славы художник стал получать постоянные заказы от царской семьи. Он оставил множество портретов, и, увидев новый портрет, Романовы торопились заказать ему следующий. Но однажды императрица с мужем зашла в мастерскую художника посмотреть, как идёт работа над её образом. Ещё не готовый, портрет выглядел довольно карикатурно. Александра Фёдоровна не стерпела, и, вооружившись кистью, стала показывать: вот тут надо добавить, тут убавить…

Серов некоторое время крепился, но потом подал царице палитру и объявил, что дописывать она будет сама. Александра Фёдоровна, вспыхнув, побежала на выход. Следом было бросился царь, но всё же вернулся и попытался уговорить художника продолжить работу. Серов отказался наотрез и больше не принимал ни одного заказа от Романовых. Это выглядело как упрямство, обидчивость, даже мелкая злоба, но Серов был так устроен, что физически не мог себя заставить продолжить работу после замечаний.

Кстати, Серов считается первым русским импрессионистом — но он не учился этому стилю у французов. Он сам собой изобрёл его, путешествуя в молодости по Италии в поисках мастерства. Выходит, нашёл.

Основатель династии

Что удивительнее — так это то, что Валентин Александрович отвлёкся от обожаемой живописи для того, чтобы жениться и завести детей. Обаятельным балагуром он никогда не был, ровно наоборот — на всех застольях и посиделках был спокоен и молчалив, и за него очень часто говорил его лучший друг, тоже художник, Константин Коровин. Был хорош собой, но не как-нибудь особенно прекрасен (по меркам своего времени) — румян, светлоглаз, с хорошей осанкой. Ничего романтического.

Избранницей его стала сирота, воспитанница родственников, спокойная девушка Ольга. В ней так же не было ничего романтического — и так же она была хороша собой: светлоглазая, румяная, с хорошей осанкой. Роман их был тих и скучен (хотя их двоих более чем устраивал) и завершился браком на всю жизнь. Сам Валентин в этом браке видел страсть — он время от времени Ольгу ревновал. Ну так, по‑своему, без лишней богемности и битья посуды.

Свадьба была тихой: венчание почти без гостей. Жених и невеста приехали в обычной одежде, поразив этим шафера, сына Саввы Мамонтова Сергея. После венчания поехали пить чай. На этом всё. В этом был весь Серов. Дело было не в жадности. Не любил он шума. Ольгу это устраивало.

Серов слабо представлял, как должна выглядеть семейная жизнь. Чтобы Ольгу не смущало скудное внимание мужа, украшения за него ей дарил Коровин. Вероятно, снова что-то говоря за «Антона». Сам «Антон» мог внезапно уехать за границу, или половину осени провести во дворе с двумя живописными волами (да, обычными тягловыми животными). Хозяин волов, поражённый неподвижностью и хладнокровием художника, разводил возле Серова костёр, чтобы тот не околел от холода. Ольга, впрочем, ещё до свадьбы поняла, что полюбила человека, про которого в двадцать первом веке сказали бы «с особенностями», так что шокировать её было невозможно.

По меркам своего времени, Серов всё равно был отличным мужем. Его не интересовали публичные дома, так что сифилисом он не страдал (а в то время была настоящая эпидемия этой болезни). Его не интересовали другие женщины. Он отлично зарабатывал и тратил деньги далеко не только на свои путешествия и краски. А ещё — беспрекословно слушался жену, потому что из них двоих только она точно знала, что такое семейная жизнь и какой она должна быть.

Только Ольга могла различить в его молчании сто оттенков, в неподвижности его лица — какое-то новое на сегодня настроение. Если это настроение ей не нравилось, она спрашивала, не пора ли Тоше снова в путешествие — без них он жить не мог.

В этом браке родилось шестеро детей, и все выжили. Александр Валентинович, старший сын, стал сначала офицером. После Революции уехал с семьёй в Ливан, стал водителем катка, пока не встал на ноги — и тогда, неожиданно для всех, сделал карьеру одного из главных инженеров создаваемой вселиванской системы распределения воды. Правда, трубы проложить на бумаге оказалось легче, чем воплоти. Их негде было взять, и Александр лично наладил их производство на станках местного завода. Он же разрабатывал первые правила дорожного движения в стране — и получил первые права.

Сын Александра Григорий стал архитектором и фактически построил современный Бейрут. Позже, отойдя от дел, он стал художником-акварелистом. Это не очень легко, если ты внук знаменитого художника — вас постоянно будут сравнивать. Быть может, поэтому Григорий Серов и не взялся за масло. С выставкой своих работ он уже посещал Россию, к полному восторгу поклонников его гениального деда.

Другой сын Валентина, Георгий, стал французским киноактёром. Снялся в серии экранизаций популярных книг, например, был Ватсоном в «Собаке Баскервилей». Увы, как и отец, он умер очень рано — сердечный приступ.

Два других сына Серова, Антон и Михаил, и дочери Ольга и Наталья остались в России. Михаил стал архитектором, его сын Дмитрий — пианистом (сыграли всё же гены Валентины Бергман!). Судьба Антона не очень ясна. Известно, что он умер во время блокады Ленинграда. А вот его сын Георгий стал кинооператором, снимал документальные фильмы. Вообще с картинкой, с визуальным искусством связались почти все потомки Серова. Сын кинооператора Георгия, однако, стал священником, он известен как отец Антоний.

Ольга Серова стала художницей, написала книгу воспоминаний об отце — вслед за своей бабушкой, Валентиной Бергман, которая тоже написала книгу воспоминаний о сыне. Наталья уехала было во Францию, но в итоге выбрала Советский Союз. Она стала фотохудожницей. И сейчас потомки Серова живут во Франции, Ливане и России. Кто знает, в каком поколении гены гения вдруг снова выстрелят…