Мехеленские «запертые сады»: как и зачем делали ассамбляжи из фигурок святых, камешков и бисера

Слова «коллаж» или «ассамбляж», которые в ходу у специалистов по совре­мен­ному искусству, вряд ли у кого-то ассоциируются со Средне­вековьем или Воз­рождением. Однако существует немало изображений того времени, для кото­рых они тоже подходят. Такие предметы, порожден­ные пышным католическим благочестием, трудно охарактеризовать одним словом, и мы не всегда понима­ем, как именно их использовали. Боль­шин­ство из них до недавнего времени мало инте­ресовали искусствоведов. Они их вовсе не за­ме­чали или видели в этих объектах образчик народ­ного вкуса с его любовью к украшательству и пестроте. Гораздо большее внимание им уделя­ли историки религии. 

В Северной Европе XV–XVI веков были популярны деревянные складни, кото­рые сегодня называют «запертыми садами». Семь из них сохранилось во фла­мандском городе Мехелен, который также известен под французским именем Малин. Почти 500 лет они принадлежали местным сестрам-августинкам и стояли в их монас­тыре-госпитале, посвященном Деве Марии (Onze-Lieve-Vrouwe Gasthuis). В 1999 году складни были переданы городу и пере­ехали в худо­жественный музей особняка Хоф ван Буслейден. Попробуем разобраться в том, как и зачем создавали эти необычные изображения.

«Запертый сад» со святыми Елизаветой, Урсулой и Екатериной. Мехелен, 1524–1530 годы

Посреди искусственного сада, созданного в 1524–1530 годах, установлены фигуры трех святых: слева — святая Елизавета Тюрингская в короне, с книгой и нищим у ног; в центре — святая Урсула, защищающая плащом других дев-христианок; справа — святая Екатерина Александрийская с мечом в руках попирает римского императора-язычника Максенция.

На боковых створках написаны донаторы — мужчина и две женщины. Раньше счита­лось, что все они духовные лица, связанные с госпиталем Девы Марии. Однако на са­мом деле мужчина и женщина постарше — миряне. Скорее всего, это состоя­тельные горожане Якоб Ван ден Путте и его жена Маргарета Свос, а женщина помладше — их дочь Мария Ван ден Путте, которая в 1524 году стала сестрой в монастыре Девы Марии. У нее единственной закрыты глаза. Вероятно, это указывает на то, что она была слепа или у нее были какие-то серьезные проблемы со зрением.

Как было принято в религиозной живописи того времени, за спинами донаторов стоят их святые патроны: у Якоба — апостол Иаков Старший, а у его жены Марга­реты — мученица Маргарита Антиохийская. Скорее всего, этот «сад» был передан ими в монастырь-госпиталь Девы Марии, когда их дочь приняла там послушание.

Святой коллаж

Во многих фламандских или немецких церквях, кельях монахов и монахинь, а также в домах знатных господ и богатых бюргеров в XV–XVI веках стояли створчатые алтарные образы. В центре — деревянный ящик с раскрашенными статуями Христа, Богоматери и святых, а по бокам — створки, на которых краской писали других святых, сцены из их житий и часто фигуры донаторов.

Домашний алтарь. Около 1490 года

Небольшой (всего 33,5 × 30,2 × 7,5 см) домашний алтарь, созданный в Швабии в конце XV века. В центре — статуэтка святой Анны, которая держит на руках дочь Марию и ее сына Иисуса. На створках внутри написаны фигуры святых Екатерины и Вар­вары, а снаружи — святых Урсулы и Доротеи. У ног святой Анны на коленях стоят заказчики — дама и мужчина, одетый в покаянное облачение (возможно, он был членом какого-то братства, посвященного святой Анне).

А теперь представим себе такой же ящик, только фигуры небесных патронов, которые в нем стоят, занимают не все пространство, а крошечную его часть, словно куклы в игрушечном домике. Со всех сторон они окружены «садом»: цветами, плодами, птицами и зверями. Все они сделаны из шелковых или се­ребряных нитей, закрученных вокруг проволочного каркаса или полосок пергамена. По фону идет ромбовидный узор, созданный из свернутых в трубку листков бумаги (paperolles). Между растениями симметрично пришиты кро­шеч­ные реликвии (фрагменты мощей или камешки со Святой земли), а также различные благочестивые образы и предме­ты: паломнические значки, миниа­тюры, написанные на крошечных листках перга­мена, восковые «агнцы Божьи» (Agnus Dei, так называли неболь­шие освященные диски или овалы, которые привозили из Рима) и т. д. Все они обильно украшены бусинами. Множество — от 200 до 400 — мелких предметов разных цветов и фактур образуют сад, кото­рый издалека напоминает ковер или даже коллаж в духе Сергея Параджанова.

Однако почему эти «сады» называют «запертыми» (на латыни — horti conclusi, а по-фламандски — besloten hofjes)? На первом плане в нескольких мехеленских складнях сделана невысокая изгородь с калиткой. Сад закрыт, запечатан. Этот образ восходит к строкам Песни Песней (4:12): «Запертый сад — сестра моя, невеста, заключен­ный колодезь, запечатанный источник». В христианской традиции в любви жениха и невесты — персонажей этой ветхозаветной поэ­мы — видели указание на мистический союз между Христом и Церковью. А Церковь соотно­сили с Девой Марией, которая на уровне аллегории пред­ставала не толь­ко как мать, но и как невеста своего Божес­твенного Сына. Стро­ки Песни Пес­ней превратились в важнейший источник образов, с помо­щью которых славили девственную чистоту Марии. Ее сравнивали с «заклю­ченным кладезем», «запечатанным источником» и «запертым садом». 

Потому на исходе Средневековья ее так часто изображали на цветущем лугу или посреди окруженного стеной сада. Такие образы были особенно популярны в Нидерландах XV–XVI веков. На множестве сцен Благовещения смирен­ная Мария встречает архангела Гавриила, принесшего ей благую весть, у себя в ком­нате, а за окном виден сад — метафора ее девства. Однако створчатые сады-алтари далеко не всегда посвящены именно Богоматери. Образ сада явно напоминал не только о ее чистоте, но и об Эдеме, где Адам и Ева, прародители человечества, пребывали до грехопадения, и о Царствии Небес­ном, которое тоже многие представляли как чудесный сад, полный благоухания.

Ян Вирикс. Дева Мария с младенцем Иисусом в запертом саду. 1606 год

Дева Мария с младенцем Иисусом посреди сада, окруженного стеной. Сверху, под облаком с фигурой голубя, который символизирует Святой Дух, написано: «Запертый сад — сестра моя, невеста, запертый сад». А внизу, под ногами Богоматери, идет еще одна «садовая» цитата из Песни Песней  (5:1): «Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста».

При создании мехеленских «садов» применяли драгоценные материалы — шелк, серебро, кораллы. Однако их в дело шло не так много. В центре ставили готовые фигурки Христа, Богоматери и святых, которые в то время на поток производили в самом Мехелене (их даже называли poupées de Malines — «малинские куклы»). А почти весь декор изготавливали из доступных пред­метов: полосок пергамена или бумаги, кусочков ткани, разнообразных бусин. К ним добавляли совсем небольшие изображения, сделанные из раскрашенной глины или прессованной бумаги. В итоге получалось нечто среднее между алтарным образом, предназначенным для духовных упражнений, и хранили­щем реликвий, которые сестры-августинки, вероятно, не только созерцали, но и трогали или целовали.

Мехелен в XVI веке

Каспар Мериан. Панорама Мехелена. 1654–1700 годы

В Мехелене и соседних деревнях было множество монастырей и других рели­гиозных общин, мужских и женских. В городе соседствовали обители цистер­цианцев, кармелитов, францисканцев, доминиканцев, норбертинцев, алек­сианцев (целлитов) и бедных кларисс. Одним из церковных учреждений был госпиталь Богоматери. В средневековой Европе помощь больным и забота о калеках, путниках и сиротах традиционно были задачей монахов и религиоз­ных братств (и во многих случаях они продолжали играть эту роль вплоть до XX века). Мехеленский госпиталь был основан несколькими горожанами около 1198 года. В соответствии с уставом 1230 года за недужными должны были ухаживать семь сестер и пять братьев, живущих по уставу святого Авгу­стина. Однако позже община перестала быть смешанной, и в ней остались только монахини. 

К концу XV века порядки в госпитале-монастыре давно утратили былую стро­гость. Cестры пере­ложили заботу о больных на мирян, получавших за это жалованье, а сами вели комфортное суще­ствование. Инспекция, проведенная Хендриком ван Бергеном, епископом Камбре, установила, что сестры укло­няются от исполнения своих обетов и даже носят мирское платье. Поэтому после 1508 года в госпитале была проведена реформа: число сестер увеличили с 7 до 16 и им было предписано самим ухаживать за пациен­тами, а не пере­кладывать это послушание на других. 

На исходе Средневековья Мехелен вместе с другими «Нижними землями» (так переводится слово «Нидерланды») входил в обширное Бургундское герцог­ство — одну из могуществен­нейших европейских держав того времени. Это была эпоха преуспевания, когда город богател на торговле текстилем. Однако в 1477 году герцог Карл Смелый погиб, не оставив наследника мужского пола.

После этого сама Бургундия и некоторые из его нидерландских владений отошли французской короне, а большая часть Нидерландов — к австрийской династии Габсбургов. В тот момент она правила в Священной Римской импе­рии, а в 1516 году приобрела престол Испании и ее колонии в Новом Свете. Во второй четверти XVI века, когда были созданы «сады» из Мехелена, этот город служил административным центром Испанских Нидерландов.

Еще при Бургундском доме там разместился Большой совет — высший суд всех «Нижних земель». При владычестве Габсбургов город сохранил эту важную роль. С 1507 по 1530 год там располагался двор наместницы Маргариты Австрий­ской. Город активно застраивался, туда съезжались знатные господа и купцы, а также многочисленные ремесленники, которые удовлетворяли их запросы на роскошь, комфорт и искусство. Однако в 1531 году следующая наместница Нидерландов Мария Венгерская решила перенести свою резиден­цию в Брюссель. Так Мехелен утратил свое политическое значение. Экономи­ческим центром региона стал портовый город Антверпен. 

Это была эпоха, когда в большей части Европы распространялись идеи Рефор­мации и начинались религиозные войны. Мехелен, как и все «Нижние земли», стал ареной противостояния между кальвинис­тами, которые мечтали о незави­симости, и католиками, которых поддерживала властвовавшая там Испания. Во время Нидер­ландской революции Мехелен несколько раз переходил от про­те­стантов к католикам. В 1572 году он был взят и разорен испанцами, в 1580 го­ду им овладели кальвинисты, а в 1585-м — снова испанцы. В итоге Мехелен остался в той части Нидерландов, где сохранилось испанское господ­ство, а соответственно, и католи­цизм.

Во времена, когда город контролировали кальвинисты, было принято решение закрыть все монастыри, кроме тех, что занимались помощью больным. Госпи­таль Девы Марии сохранился, но был частично разорен, а часть алтарей профа­нировали. Однако «запертые сады», видимо, не постра­дали и остались у мона­хинь до нашего времени.

Завоевание Мехелена в 1580 году. Гравюра Франса Хогенберга. Около 1580–1582 годов

Разорение Мехелена, который тогда был под контролем прокатолической партии, кальвинистами из Брюсселя и их союзниками-англичанами.

Поскольку они хранились в женском монастыре-госпитале, раньше считалось, что их изготавли­вали сами сестры. Они покупа­ли статуэтки, заказывали у ху­дожников роспись боковых створок, а потом заполняли центральный короб сотнями мелких фигу­рок — создавали свой райский сад. В этих алтарях видели воплощение религиозной культуры и даже самосознания женщин, живущих за стенами монастырей, в отрыве от мира. И во многом это справедливо.

Однако, вероятно, что такие «сады» могли создавать и за пределами госпиталя. Их жертво­вали сестрам благодетели, выздоровевшие больные или родители девушек, которые принимали там послуша­ния. В документах одного из мона­стырей Брюгге сохранилось упоминание о том, что субприоресса Мария Белинс сама заказала ремесленникам «ящик, в котором установлен деревянный крест, и множество фигур Страстей Господа нашего, и другие статуэтки в ящи­ке, украшенном шелковыми цветами». Среди владельцев таких садов-реликва­риев были не только монахини, но и миряне: как женщины, так и мужчины. К при­меру, похожие «сады» находились в коллекциях реликвий и изображе­ний, собранных регентшей Нидерландов Маргаритой Австрийской (1480–1530) и карди­налом Альбрехтом Бранденбургским (1490–1545).

«Запертый сад» с распятым Христом. Мехелен, около 1530 года

В центре расположена фигура распятого Христа, а над ним — пять виноградных гроздей. Они напоминали о вине, которое в таинстве евхаристии пресуществляется в Кровь Христову. Между цветами и фруктами закреплены фрагменты мощей, кото­рые, как там указано, принадлежали девам, погибшим от рук гуннов в Кельне вместе со святой Урсулой, а также камни, привезенные из Святой земли.

На левой створке изображена Дева Мария с младенцем, а на правой — святой Авгус­тин (это неудивительно, ведь монахини из госпиталя Богоматери жили по уставу, который связывали с его именем).

В 2016 году реставраторы обнаружили в этом алтаре свернутую трубкой записку. Ее оставила в 1806 году сестра Виктория Херлин после смерти другой сестры по имени Бенедикта Меганк. Она сообщила, что забрала эту «часовенку» из кельи умершей монахини, «вынула, почистила и вернула назад все цветы», а к подписям, которыми были снабжены реликвии и камни, не прибавила ни единой буквы.

Изображения и реликвии

«Запертые сады» — это одновременно небольшие алтари c фигурами Христа, Девы Марии или святых и реликварии, запол­ненные крошечными фрагмен­тами мощей или камешками, (якобы) привезенными со Святой земли. Напри­мер, в одном из «садов» установлена статуэтка Христа в облике садовника с лопатой в руках. У его ног лежит кусок человеческой челюсти с несколькими зубами — реликвия неизвестного святого или святой. Почти все реликвии снаб­жены подписями, начертан­ными на узких полосках пергамена. Без них эти кости и прочие сокровища остались бы «немы».

Этикетки указывали, что это, к примеру, фрагмент колонны, к которой Спаси­тель был привязан во время бичевания, а это камешек, привезенный из храма Гроба Господня в Иеруса­лиме или с Голгофского холма, на котором Христос был распят. В одном из «запертых садов» есть кусок хрусталя. Под ним указано, что это лед, замерший, когда Господь появился на свет. Выше при­креплена птичья косточка. Она якобы оста­лась от «петуха, который запел, когда святой Петр предал Господа нашего».

Реликвии издавна были связаны с изображе­ни­ями. Первым типом сакральных объек­тов, которые стали почитать христиане, были мощи — останки муче­ни­ков, приняв­ших смерть за веру. Позже, к V–VI векам, на Востоке также утвер­дился культ икон — «портретов» небесных заступников. Они должны были помочь верующему в молитве и воспринимались как канал связи с невиди­мы­ми святыми и форма их присутствия в этом мире. Порой мощи, другие релик­вии, соприкасавшиеся со святыми телами (как фрагменты одежд или инстру­менты мученичества), и изображения соединяли в одном предмете. 

Например, в Риме сохранился деревянный ящичек, вероятно созданный в Пале­стине или Сирии в VI веке. Внутри лежат несколько камешков и кусочек дерева. Подписи указывают, что они происходят из мест, связанных с земной жизнью Иисуса: Вифлеема, Масличной горы, Сиона и т. д. Коробка закрывается крышкой, и на ее внутренней стороне нарисованы сцены, о которых свидетель­ствуют эти святые «сувени­ры»: Рождество, Крещение, Распятие, Воскресение и Вознесение.

В отличие от Востока на Западе культ образов (слишком напоминавший о греко-римском язычестве) долго вызывал сопро­тивление. Однако с веками сомнения были преодолены, и католики стали не менее ревностными почита­телями образов, чем православные. Одним из первых типов изображений, перед которыми стали молиться уже в IX–X веках, были статуи-реликварии. Это фигуры в полный рост, бюсты или головы, в которые вкладывали частицы мощей. Изображение, которое смотрело на верующего, придавало сакральной силе конкретность и помогало вступить с ней в контакт, а реликвия, заключен­ная внутри, обеспечивала присут­ствие небесного патрона и развеивала сомне­ния по поводу того, можно ли почитать изображение. 

Такие образы-реликварии сохранялись и в эпоху, когда появились «запертые сады». Например, в церкви Сен-Жак в Аббевиле (на севере Франции) хранился деревянный бюст девушки с длинными волосами, созданный в начале XVI века. В его голове было устроено отверстие, в котором лежал фрагмент мощей, приписываемых святой Пракседе — христианке, жившей в Риме во II веке.

В позднее Средневековье и в раннее Новое время католические храмы, многие государи и даже частные лица увлеченно коллекцио­нировали реликвии. В храмах мельчайшие фрагменты костей, кусочки ткани от риз или инстру­менты мученичества выставляли в специальных шкафах-реликвариях, порой напоминавших музейные витрины. Власти городов, которые особо горди­лись своими собраниями святынь и привле­кали к ним паломников, а также владель­цы собствен­ных собраний реликвий даже стали публи­ковать их иллюстри­ро­ванные перечни.

1578 году в Риме случайно нашли вход в катакомбы Присциллы, где сохрани­лось множество захоронений и раннехристиан­ские росписи. Потому лежавшие там останки истолковали как мощи мучеников. Это открытие было использо­вано в полемике против протес­тантов, которые утверждали, что Римская церковь давно утратила первоначальную чистоту и вместо Христа служит Антихристу, а также отвергали католический культ святых и почитание изо­бражений. Катакомбы превратились в неисчер­паемый источник святых мощей, которые в XVII–XVIII веках активно расходились по Европе: като­ли­ческим кантонам Швейцарии, Южной Германии, Испанским Нидерландам и т. д.

Агнцы и значки

Помимо реликвий, среди цветов и плодов в складни прикрепляли и другие предметы, которым католики приписывали особую целительную и благо­датную силу. Например, в нескольких «запертых садах» есть «агнцы Божьи». Их отливали в первый и в седьмой год понтификата очередного папы из воска, оставшегося от пасхальных свечей, смешанного со святой водой и елеем. На одной стороне обычно изображался агнец — символ Христа, несущий флаг с крестом, а на дру­­гой помещали имя и герб действующего папы. 

Считалось, что «агнец Божий» способен помочь человеку побороть грехи и обрести спасение, а также защищает его от земных невзгод и недугов (от эпилепсии до чумы). В одном из мехеленских «запертых садов» закреплен «агнец», выпущенный при папе Льве X — в 1513 или 1520 году. Он был сделан из так назы­ваемого paste de ss. Martiri — воска, смешанного с размолотыми костями раннехристианских святых и пылью из рим­ских катакомб. Поэтому он не желтоватый, а серый.

Помимо фрагментов мощей и камней от святынь, в «запертых садах» из Мехе­лена можно найти несколько десятков паломни­ческих значков: с изображе­нием Девы Марии, держащей младенца, святых Антония Великого, Варвары, Николая, Себастьяна, Адриана, ветхозаветного страдальца Иова (его тоже почитали как святого) и других небесных заступников. Это были небольшие металлические жетоны или плоские фигурки более сложных форм. Их чаще всего отлива­ли из олова и свинца, то есть доступ­ных и дешевых материалов, но были аналоги из серебра и даже золота. Такие значки обычно продавали в паломнических церквях и других религиозных центрах.

Важно, что эти предметы совмещали сразу несколько ролей: благочестивого сувенира, напоминавшего человеку о святынях, которым он поклонился; «паспорта», демонстрировавшего, что он действительно побывал у какой-то святыни и может претендовать на привилегии, полагавшиеся паломникам; амулета, призванного защи­тить его от любых напастей. В Северной Европе XIV–XV веков производство таких значков достигло почти промышленных масштабов. Как правило, на значках был изображен сам святой, реликварий с его мощами или его почитаемый образ. Паломники пришивали такие жетоны к одежде, шляпе или суме. Вернувшись из стран­ствия, они могли закрепить значок где-то в доме. 

Знатные господа или богатые горожане, у которых были собственные псалтири или часословы, нередко пришивали значки к их стра­ницам. Тем самым они, видимо, сохра­няли память о совершенных паломни­чествах и накап­ливали приобретенную благодать. Эта практика стала популярна в Нидерландах и Северной Франции во второй половине XV века. Подражая ей, книжные иллюминаторы в Генте и Брюгге начали изображать на полях такие палом­ни­ческие сувениры в технике trompe l’oeil, что значит «обманка». Нарисован­ные значки, отбрасы­вающие нарисованные тени и «приши­тые» к фону нарисо­ванными нитями, были почти неотличимы от настоящих. А на соседних листах поля нередко заполняли цветы, окружавшие тексты молитв и миниатюры с изо­­­бражением библейских или житийных сюжетов.

Мехеленские «запертые сады», как и страницы молитвенников, вероятно, поз­воляли аккуму­лировать благодать, которая копилась в реликвиях, значках и других сакральных объектах. Они помогали сестрам-августинкам, а также мирянам и мирянкам мысленно совершить паломничества, которые были для них физически недостижимы. И представляли их взору райский сад, в который они мечтали попасть после смерти.